Дмитрий Тростников - Знаменитость
В первом же зале этого нового магазина на полке стояли в несколько рядов коробочки с магнитофонной лентой. Причем эти ряды таяли на глазах. Покупатели расхватывали пленку, кто по пять, а кто и по десять бобин. Коробочки были какие-то новые, незнакомые, но это была презренная казанская «Тасма».
– Покупай скорее, пока не разобрали! – подтолкнула меня Старкова.
Но мало того, что это была никудышная «Тасма», так еще и коробочки оказались маленькие. Видимо, по 375 метров – на полчаса записи, целиком концерт на такую не войдет – что я и объяснял Старковой, стоя перед прилавком.
– Зря вы так считаете молодой человек! – возразил отпускавший пленку продавец. – Это особо тонкая пленка повышенной чувствительности – новая разработка. Потому на небольшую бобину входит уже не триста, а пятьсот метров! Современный технический прогресс дошел и до Казани! – пошутил жизнерадостный продавец. – Так что берите, пока народ не прочухал и все не расхватал…
– Вот, единственное, в чем хоть немного повезло, – пожаловался я Старковой, показывая купленную бобину. – Съездил в Питер, называется!
– И все? А я? – лукаво сощурилась Маша. – Ой! Ты же к родителям обещал вечером зайти рассказать, – вспомнила она.
Но я понимал, что не смогу рассказывать отцу, как меня вербовал и шантажировал друг, которому он так опрометчиво верил. Это станет настоящей пыткой. И как бы я не старался уговаривать себя, что отец не виноват – все равно будет казаться, что он меня подставил. И раз обстоятельства не позволяют мне вернуться сегодня домой – выходило к лучшему.
– Я знаю, как поднять тебе настроение! – решила Старкова. – Пойдем, я сделаю тебе подарок. Хочу купить тебе новую рубашку.
– На электричку не успеем. Она уже вот-вот, – возразил я.
– А мы быстро! Прямо тут и возьмем, у фарцовщиков рядом с вокзалом, – Старкова смотрела умоляющими глазами. – Доставь мне такое удовольствие. Я давно хотела одеть тебя в какую-нибудь красивую вещь, и самой прижаться рядом. И чтобы бабы вокруг завидовали и шипели: «Присосалась к парню»…
Я усмехнулся, представив эту картину. А Старкова, не говоря ни слова, потянула меня на площадь перед Витебским вокзалом.
На привокзальной площади, в густеющих сумерках, еще маячило несколько припозднившихся фарцовщиков. Умело показывающих тайную, деловую озабоченность, но к вечеру уже ссутулившихся и замерзших. В отличие от шикарных королей Невского проспекта это были третьесортные спекулянты, впаривавшие подделки под «фирму», пользуясь неразборчивостью провинциалов. Поток которых, выплескивался с вокзала на улицы Ленинграда.
– Чем интересуетесь? – мгновенно вычислил в нас потенциальных покупателей самый шустрый из этих парней в джинсовой куртке с меховой оторочкой.
И пока Старкова объясняла про рубашку, к нам, словно молчаливые привидения, приблизились и остальные спекулянты, прислушиваясь вполуха к разговору.
– Что так долго сегодня стоите? – спросил я, подавая зажигалку тому из них, который никак не мог прикурить сигарету из яркой фирменной пачки.
– Надо «крыше» деньги отдать. А они не едут, разборки какие-то… Бардак, короче, как повсюду в стране, – ухмыльнулся фарцовщик замерзшими губами.
– А я никому платить не собираюсь, – пробурчал второй, тщедушный. – На той неделе я все отдал. А то, что у них что-то меняется – это их, бандитские дела… меня это не касается.
– Ну-ну, – с сомнением кивнул второй. – Там говорят, какие-то отморозки появились. Нашим обычным бандитам пасть порвали…
– Завтра будут отличные польские рубашки, хлопок-вискоза, – пообещал Старковой фарцовщик, с которым она пыталась торговаться. – А сегодня могу предложить отличные джинсы «Монтана» за двести… Коттон сто процентов…
– У меня только сотня, – вздохнула Маша.
– Электропоезд до станции Гатчина отправляется с третьего рамочного пути! – дважды объявил диктор по громкоговорителю.
Я, красноречиво кивнул в сторону электричек, глядя на Машу.
– Купите Высоцкого? «Парижский концерт», уникальный альбом! – цепляясь за последний шанс, предложил замерзший фарцовщик. – За сотню отдам…
– Ух, ты! – Загорелась Старкова. – Хоть в руках подержать! Никогда не видела – такая редкость…
– Отойдем в сторонку, – торопился зазвать обрадованный спекулянт.
Мы отошли к небольшому бордюрчику поближе к платформам вокзала. Парень воровато огляделся налево и направо, и достал из большой сумки грампластинку в неновом картонном футляре.
– Так он уже запиленный, твой диск… – разочарованно оценила Старкова, вынув пластинку из конверта. – И называется не «Парижский», а «Натянутый канат»…
– Ладно, за девяносто отдам! – сделал скидку фарцовщик. – Смотри, тут и «Банька по белому», и «На большом каретном»!.. А такой же «нулевый» диск ты нигде не найдешь, дешевле четырехсот…
Маша взялась отсчитывать купюры.
– Игорь, беги! – раздался вопль у нас за спиной.
Прямо на нас во все лопатки убегал тщедушный фарцовщик, который грозился не платить бандитам. Куртка его развевалась на ветру, а сзади моталась заброшенная за спину холщовая сумка. За ним гнались двое. И это были не милиционеры.
– Ой, дурак-то! – простонал наш спекулянт, глядя, как догоняют его коллегу.
Я понял, что пока мы рассматривали пластинку, «крыша» все-таки приехала собирать дань на новых условиях. Поэтому отвел глаза от безнадежной для жертвы погони в сторону площади – туда, где мы только что общались с фарцовщиками. Те из них, кто оставался на месте, сгрудились около черной «Волги». Видимо, в машине и сидел новый бандит, с которым они теперь должны рассчитываться за право торговать здесь из-под полы.
Фарцовщики немного расступились, давая возможность хозяину машины увидеть результаты погони. И я, словно в замедленной съемке увидел, как с заднего сиденья «Волги», в шикарном длинном кожаном плаще, словно только что купленном где-то по невероятному блату, встает Бес.
Это выглядело, как сбывающийся ночной кошмар. Весь день в моем подсознании сидело – лишь бы не нарваться! И вот, за считанные минуты до отъезда, в таком месте, где я вообще не должен был оказаться, Бес выходил из машины. Медленно разворачиваясь в нашу сторону.
Бандит оценил, как его подручные скрутили несчастного спекулянта, и ведут на разборку. И перевел взгляд в нашу сторону. Еще секунду он осознавал – что видит. Потому что для него увидеть меня на расстоянии какой-то сотни метров тоже стало полной неожиданностью. Но я не стал дожидаться, когда он все поймет.
– Бежим! – я схватил Старкову за руку и потащил, что есть силы.
Нам удалось немного оторваться, потому что в первый момент подручные Беса держали провинившегося фарцовщика, а сам бандит не поспевал в длиннющем кожаном плаще. Но оглянувшись, я увидел, как бросившись в погоню, они быстро наверстывают упущенное.
Мы тоже бежали что есть мочи, к третьему рамочному пути, расталкивая скопившихся на платформе людей. Прямо перед нами стояла электричка с табличкой «Гатчина», и я с каждым шагом молился, чтобы только двери не закрылись перед нашим носом.
Я на ходу успел рвануть за ручку тележку носильщика, попавшуюся навстречу. Тележка перегородила платформу, люди недовольно заголосили. Но Бес перемахнул через тележку, прыгая прямо по багажу.
Он уже настигал нас, когда у самых дверей электрички, Маша выронила только что купленную пластинку Высоцкого. Черный виниловый диск вылетел из конверта и по траектории дуги покатился по платформе. Разогнавшийся Бес не смог увернуться, наступил на него и заскользил ногой, не в силах удержать равновесие. По инерции, он пролетел мимо дверей электрички, в которые мы успели заскочить, упал на колено, тут же поднялся. Но именно этой секундной заминки хватило, чтобы нас спасти.
Поезд тронулся. Двери захлопнулись перед самым носом Беса. Он даже ударил кулаком в стекло – но не разбил, а только ушиб костяшки пальцев. Тогда он попытался разбить стекло иначе – ударив в него согнутым локтем, в кожаном рукаве. Если бы поезд остановился – он разбил бы стекло и достал нас. Но электричка уже набирала скорость, и его последний удар прошел вскользь.
А я, наблюдая бессильную ярость своего врага, ощутил, наверное, что-то вроде торжества. Я снова вытащил из кармана украденный в Одессе нож, и показал в окно. Держал нож двумя пальцами за колечко в рукоятке, и покачивал, демонстрируя Бесу, отстающему от нас на ленинградском перроне.
– Зачем тебе это? Зачем ты его дразнил?! – спросила Старкова, в ужасе глядя на мои манипуляции с ножом.
Если бы я знал, действительно – зачем? Мне нечего было ответить.
– Какой ты безрассудный мальчишка! – простонала Старкова.
Мы ввалились в вагон, плюхнулись на желтые деревянные сиденья и еще какое-то время просто старались отдышаться. В поздней электричке до Гатчины пассажиров сидело немного. В нашем, последнем вагоне человек десять или двенадцать расположились парами на сиденьях. К зиме поток дачников в пригородных электричках иссякает, и нет необходимости тесниться.
