Кармело Сардо - Сорняк
Именно эти слова я сказал им в тот день. То же самое я повторил студентам университета, которые однажды посетили мою камеру. Настоящую свободу и покой может обрести только тот, кто живет в гармонии с собственным окружением. Речь идет о гармонии, основанной на общности правил и ценностей. Да, я уверен в этом. Я не утверждаю, что жизнь в гармонии с обществом непременно приносит счастье. Но, без сомнения, жизнь вне закона и с пренебрежением правилами, установленными обществом, сулит несчастье.
Мои сыновья живут достойно, не соприкасаясь с миром порока и зла. И я счастлив за них.
Учитель
Яразличил слабый свет в конце туннеля моего безрадостного существования в тот день, когда после пятнадцати лет строгого режима уже перестал надеяться, что суд надзорной инстанции рассмотрит мою очередную просьбу об отмене статуса особо опасного преступника, – и вот судебная коллегия вдруг пошла мне навстречу.
Меня сразу же перевели в тюрьму с менее суровыми условиями. Я почувствовал, что возрождаюсь к жизни, хотя по-прежнему носил ярлык особо опасного заключенного. Но отныне я, по крайней мере, мог повысить свой культурный уровень.
На момент ареста у меня было лишь начальное школьное образование. В тюрьме я освоил программу средних и старших классов и даже подал заявление в университет. Я прошел курс философии, ораторского искусства и информатики. Научился пользоваться компьютером. И именно здесь, в тюрьме, где я нахожусь по сей день, я познакомился с моим преподавателем философии.
Мы послушно сидели на своих местах. Первый урок философии. Мы ждали учителя. Впервые после почти шестнадцати лет, проведенных в одиночной камере, я сидел в таком просторном помещении, да к тому же вместе с другими “студентами”. У меня перехватило дыхание: после жизни в склепе размером три метра на три я отвык от такого количества людей.
Вошел преподаватель философии в сопровождении начальника тюрьмы. Тот представил учителя высокопарными фразами и подчеркнул важность предмета, который нам предстояло изучать.
Учитель произнес вступительное слово, он оказался очень приятным человеком. Он начал рассказывать нам удивительные вещи о египтянах, о беспредельном и пределах, о картине Магритта, нарисовавшего трубку, которая не являлась трубкой.
Я с недоумением переглянулся со своим соседом по парте. “Чудак, как и все философы”, – подумал я.
Но постепенно, от урока к уроку, до нас стал доходить смысл его странных разговоров, и в конце концов мы полюбили его предмет. Полюбили всей душой.
Встреча с тем преподавателем в корне изменила мой образ мышления. Я научился облекать свои чувства в слова – прежде мне этого не удавалось. Теперь же посредством слов я наконец познал знакомые мне вещи. Я понял всю важность связей между людьми и взаимопонимания – этим связям было под силу менять условия, в которые жизнь помещала человека.
Свет в конце туннеля становился все ярче.
Прошло четыре года после моей первой встречи с учителем, и за этот период наша связь окрепла, день ото дня она становилась все прочнее. Мы вели переписку: я чувствовал себя современным Луцилием, а учителя воспринимал как своего наставника Сенеку[22].
Разве письма Сенеки не способствовали духовному росту Луцилия и его нравственному совершенствованию?
Великий латинский философ утверждал, что эти письма не только позволяли вести диалог с другом, но и содержали примеры из жизни, важные для воспитания. Совсем в духе Сенеки, наш учитель предлагал на каждом уроке новый предмет для обсуждения, подталкивая нас к самостоятельным размышлениям. Целью было наше внутреннее совершенствование путем раздумий над собственными дурными наклонностями.
Именно он убедил меня в важности выявления связей между словами и вещами. “Слова порождают чувства, – сказал учитель во время одного из уроков, – а чувства, в свою очередь, лепят наш характер, делая из нас тех, кто мы есть”.
Учитель стал мне другом – таким, каким и должен быть настоящий друг.
Прочные и искренние отношения, которые устанавливаются между людьми, – поддержка и опора в любых ситуациях. Такие взаимоотношения оберегают нашу жизнь от невзгод, составляющих неотъемлемую часть самой этой жизни. Настоящий друг способен отвратить от нас беды и помочь нам стать самими собой.
“Истинный друг, – объяснил он мне, – это не тот человек, который во всем похож на тебя, но тот, кто возвращает тебя к самому себе, дает тебе возможность найти себя”.
И учителю удалось сделать меня – мной.
Он также говорил, что отношения неизбежно подчиняются определенным правилам, и этим правилам необходимо следовать. А связующие нити между людьми – это чувства.
Существование нравственных и общественных законов, например, вполне можно почувствовать. Этим законам нельзя научить, но их можно воспитать в человеке – речь идет о воспитании чувств, о разновидности любви. Именно эти наставления подвигли меня написать историю своей жизни.
“Ну а теперь, когда моя история написана, что делать дальше?”
Этот вопрос долго оставался без ответа. Он мучил меня целый день, от рассвета до отхода ко сну.
Однажды вечером по телевизору передавали любопытнейшее выступление: на экране я увидел своего “секретного агента”! Так я называл журналиста, который, пока я был на Сицилии, вел репортажи – с его слов я узнавал о действиях полиции и о том, как мои поступки освещались в выпусках новостей. Даже спустя двадцать пять лет я тотчас узнал его голос и манеру речи, я не спутал бы своего “агента” ни с кем иным. Тогда он выступал на местном телевидении, сейчас – на общенациональном.
Я довольно просто связался с ним через свою сестру и передал ему свои записи в надежде, что он найдет время и желание прочесть их.
И вот наконец намечена наша с ним встреча. Беседа назначена на завтра. За последние двадцать с лишним лет я не разговаривал ни с кем, за исключением матери, брата и сестер. Меня даже охватило волнение.
Лицом к лицу
Яспал мало и плохо и с шести утра уже был на ногах. Я тщательно умылся и побрился, даже воспользовался кремом после бритья, оделся, и вот с нетерпением жду интервью.
Закрываю глаза и прислушиваюсь к тюремным звукам, пытаясь вообразить свою встречу с журналистом. Я вижу, как медленно открываются тяжелые железные ворота, комендант встречает его с искусственной улыбкой. Формальности, проверка документов, металлоискатель. Но череда воображаемых кадров прерывается, меня вызывает инспектор. Пора. По спине пробежали мурашки. Напоследок бросаю взгляд в зеркало, думая о том, сильно ли я постарел за это время и оправдаю ли ожидания журналиста. Но потом вдруг понимаю: а ведь он никогда не видел меня раньше, разве что на фотографиях с подписью “разыскивается”.
Я беру папку с рукописью, кое-какими стихами, заметками. Мы спускаемся вниз. Меня приводят не в зал свиданий, а в комнату, где происходит встреча с адвокатами и магистратами. Маленькая каморка с голым столом посредине, парой репродукций натюрмортов на стенах и темным деревянным шкафом со стеклянными дверцами, за которыми нет книг. Здесь и состоится беседа. Инспектор останавливает меня у порога. А вот и он. Я сразу узнал журналиста. Он стоит посреди комнаты и разговаривает с социальным работником и начальником тюрьмы.
На мгновение он переводит взгляд на меня, я улыбаюсь в ответ, но журналист слишком увлечен беседой и, похоже, не понимает, кто я. Хотя кем еще я могу быть – в джинсовой рубашке навыпуск и хлопковых брюках?
– А вот и он, – говорит начальник тюрьмы, поворачиваясь ко мне. Только тогда журналист по-настоящему замечает меня и приветствует улыбкой, на этот раз более непринужденной и искренней. Мне кажется, я даже не расставался с ним, видел его из года в год, каждый месяц, день за днем. Его лицо, настолько знакомое, просто сошло с телеэкрана и материализовалось прямо передо мной.
Кто знает, о чем он думает в этот короткий миг, пока мы разделены расстоянием в полметра и пока наши руки тянутся для крепкого рукопожатия.
– Ну, наконец мы встретились. Думаю, нет смысла представляться, верно? – говорит он.
Но я даже не разбираю его слов. Голос, который сопровождал меня почти тридцать лет, эхом отдается в ушах, от волнения я не в состоянии пошевелиться. Как зачарованный, я смотрю на него, пока начальник тюрьмы улаживает разные формальности, согласует с журналистом продолжительность беседы, дает разные советы.
До меня доходит смысл лишь последней реплики коменданта. “Итак, увидимся через два часа”, – говорит он, прежде чем оставить нас наедине.
Мы одни в комнате.
– Спасибо. Спасибо, что пришли, – с трудом выдавливаю из себя.
Язык заплетается. Я испытываю странное ощущение, я почти счастлив. Мы сидим друг напротив друга за пустым столом.
– А ты совсем такой же, как двадцать лет назад, когда входил в мой дом через экран телевизора… Совсем мальчик.
