Алеш Гучмазты - Матрона
8
Когда солнце спустилось к самым вершинам гор, когда стало вечереть, люди начали расходиться с поминок.
За столом Матрона сидела рядом с невесткой, но не могла при людях сказать ей, что не уедет сегодня, останется, побудет немного в своем селе. Когда же они встали из-за стола и к ним подошел Доме, она решилась наконец:
– Не обижайтесь на меня, пасть бы мне жертвой за вас, – она умоляюще глянула на него, – я, наверное, не поеду сегодня.
И Доме, и его жена с удивлением смотрели на нее.
– Почему? – спросила невестка.
– Утром, пока было время, я пошла посмотреть свои сенокосные участки, – она говорила то, что придумала заранее, готовясь к этому разговору. – Там, в одном месте, повалился забор. Хочу попросить кого-нибудь, чтобы починили, а то скотина все копны порушит.
Они попробовали отговорить ее, но она так просила, что им пришлось уступить.
– Когда за тобой приехать? – спросил Доме.
Она знала, он обязательно скажет это, и все же ждала, и, услышав, подумала, что соседям не придется посылать к нему вестника, о ее смерти он узнает сам. “Конечно, он будет переживать, – думала она, – но так и должно быть – кому же еще печалиться по матери, если не сыну?”
– Я сама доберусь, – сказала она. – Не беспокойтесь обо мне.
– О ком же нам тогда беспокоиться? – со значением произнес Доме.
– Мы приедем за тобой завтра вечером, – сказала его жена.
Все решилось, и Матрона, избавившись от необходимости выдумывать что-то, врать, облегченно вздохнула, но вздохнула еще и потому, что ей не хотелось так вот разом расстаться с Доме и его женой.
К ним подошел Солтан. За ним – Венера, а за ней – Ната и Чатри. Венера тоже решила остаться и пришла проводить Солтана.
– О, чтоб я пала жертвой за вас, – сказала Ната, обращаясь к Доме и его жене, – не такие вы гости, чтобы мы так просто отпустили вас!
– А почему мы должны отпускать их? – улыбнулся Чатри. – У нас дома нет, что ли, некуда пригласить?
Матрона все время думала о том, как бы зазвать сына к себе, но почему-то не могла решиться и теперь насторожилась, боясь, что Чатри перехватит его.
– Нет, нет, зачем же идти так далеко? – сказала она. – Наш дом – вот он, рядом.
Доме пытался сопротивляться:
– Неудобно после поминок идти еще куда-то.
– А разве мы куда-то идем? – упрекнула его жена.
Он понял свою ошибку и поспешил исправиться.
– Пойдем, – он взял Чатри за руку, – посидим немного, поговорим.
– Вы идите, – сказал Чатри. – Я чуть позже приду.
Войдя в дом первой, она огляделась наскоро и осталась довольна: чистота и порядок, даже воздух стал другой. Никто и подумать бы не смог, что еще утром здесь все было перевернуто вверх дном. Хорошо, что Доме не видел этого. “Теперь он знает дорогу домой и будет приходить сюда, – радовалась она, – будет приходить, когда меня уже не станет. И, придя, будет вспоминать меня. А человек и жив-то до тех пор, пока его помнят”.
Она постелила скатерть, усадила всех за стол. В доме кое-что осталось после ее отъезда – вино, сыр, соленые огурцы, – но не было хлеба, и она рассердилась на себя за то, что не подумала об этом раньше. Хотела сказать Нате, но та вела себя, как гостья, а гостей не принято тревожить просьбами. Выручил появившийся Чатри: он принес хлеб и вареное мясо. Стол сразу преобразился, и Солтан не замедлил высказаться по этому поводу:
– Похорошел наш стол!
– Дай Бог долгой жизни тем, благодаря кому мы сидим за этим столом, – сказала Матрона, глянув на Доме и его жену. – Пасть бы мне жертвой за них…
Чатри принял ее слова на свой счет и, смутившись, сказал:
– И дом, и стол украшают такие люди, как Доме. Матрона, скажи тост в его честь.
Она подняла полный рог.
– Пасть бы мне жертвой за вас! – повторила она с чувством. – Вы теперь знаете дорогу в этот дом, и двери его всегда будут открыты для вас. Дай Бог, чтобы и после меня вы не дали ему опустеть… В моем возрасте уже поздно загадывать что-то на будущее, и я прошу об одном: когда меня не станет, пусть двери этого дома время от времени открываются для вас самих и для ваших гостей… Вы можете отдыхать здесь летом. Будете приезжать сюда с детьми… У меня никого нет, кроме вас, вы вернули меня к жизни, наполнили радостью мое старое сердце. Кому же, как не вам, я могу оставить свой бедный дом? Чатри, ты всегда был мне хорошим соседом, поэтому прошу тебя, послушай. Я уже стара, и если меня не станет, помни: никто не имеет права на мой дом, кроме Доме и его семьи. Чатри, Ната, пасть бы мне жертвой за вас, прошу еще об одном: и после меня любите их, как своих детей, как кровь и плоть свою, не забывайте мою просьбу. Они согрели мне сердце на старости лет, и дай Бог счастья им самим и их потомству… А болезни их пусть перейдут ко мне, – боясь расчувствоваться вконец, она выпила и перевернула рог, показав, что он пустой.
– Матрона, – сказала Ната, – ты так говоришь, будто завтра тебя уже не будет в живых.
– Кто знает, когда придет мой час? – ответила Матрона. – Лучше успеть, чем опоздать.
– Перестань, – смущенно проговорил Доме, – неужели ни о чем другом нельзя поговорить?
– Матрона ничего лишнего не сказала, – заступился за нее Чатри. – Когда она еще приедет сюда, а высказаться-то нужно. Пусть она живет долго, но обычай есть обычай. Родственники и односельчане должны знать, кому она оставляет свое имущество… Доме, – продолжил он, – благодать этого дома исходит от Матроны, и если ей так угодно, дай Бог, чтобы ты и твоя семья не дали оступиться этому дому. Матрона надеется на вас, и дай Бог, чтобы вы оправдали ее надежды… Будьте счастливы, и да продлятся ваши дни.
– Не бойся, Матрона, – улыбнулась жена Доме, – этот дом никогда не оступится.
– Пасть бы мне жертвой за тебя, – Матрона склонила голову к ее плечу.
Чатри же и Ната поняли жену Доме по-своему. Им было неприятно, что чужой человек в чужом селе вдруг предъявил свои права на чужой дом, и они замолчали, насупившись. Доме тоже мало что понял и удивленно смотрел на нее.
Чтобы отвлечь их от дурных мыслей, Матрона наполнила рог. Выпив, Доме сказал жене:
– Пора ехать.
– Не спешите, – взмолилась Матрона, стараясь хоть немного еще задержать при себе сына – вам же не пешком идти. Посидите еще.
Жена Доме поняла ее.
– Матрона, – подмигнула она, – дай ему выпить полный рог из своей руки.
Доме подивился своей жене, но ничего не сказал, лишь покосился недоуменно.
Между тем Солтан наполнил рог и передал его Матроне. У нее появилась возможность прикоснуться к своему сыну, и, взволнованная, она подошла, положила руку ему на плечо и поднесла к его губам рог.
– Кто не выпьет молча, – сказала она, – пусть увидит мою могилу.
Она ощущала тепло своего сына, и ей казалось, что рука ее приросла к его плечу, они стали единым целым, и биение сыновнего сердца отдавалось в ней самой, и она боялась отнять руку от его плеча, боялась, что ему станет больно, так больно, будто ее отрубили. Но Доме выпил, она убрала руку и удивилась тому, как легко и просто это получилось.
Мужчины встали из-за стола, и сердце ее сжалось: сейчас она проводит сына, чтобы никогда больше не увидеть его.
– Подождите, – сказала она, волнуясь, – хочу вас напутствовать перед дорогой.
Губы ее дрожали, словно на старости лет она начала заикаться.
– Пусть все ваши пути ведут вас к счастью, – она подняла рог, и он тоже дрожал в ее руке. – Пусть вас оберегает святой Уастырджи, пусть прикрывает вас от невзгод своим правым крылом. Пусть моя душа ляжет вам под ноги и сгладит все ухабы на ваших дорогах. Если есть на свете дорога к счастью, пусть она станет вашей дорогой…
Сердце ее билось, готовое выскочить из груди, и слова, которые она произносила, казались ей чужими. Она понимала, что нужно сказать что-то другое, и даже знала что, но те, нужные слова, так и не родившись, умирали в ее сердце, умирали с горьким плачем, и чувствуя, что плач этот вот-вот прорвется, она остановилась в отчаянии, замолчала.
– Ты молишься не хуже, чем жрец в нашем святилище, – смеялась Ната.
Мужчины вышли. За ними – Ната и Венера. Жена Доме осталась, и Матрона, взяв ее за руку, сказала:
– Ты знаешь теперь дорогу к этому дому и постарайся, чтобы после меня он не опустел.
– Не бойся, – улыбалась жена Доме, – не опустеет. Собой клянусь тебе.
И тут же перестала улыбаться, увидев, что Матрона дрожит вся и никак не может унять дрожь.
– Что с тобой? – встревожилась она. – Ты простудилась?
– Да, наверное… Сейчас пройдет.
Когда они вышли со двора, Доме и Солтан уже сидели в машине. Доме протянул жене тряпку и сказал:
– Протри-ка стекло, запылилось совсем.
Матрона, опередив ее, взяла тряпку и стала протирать стекло, мягко и осторожно, как бы лаская машину своего сына.
– Достаточно, – сказал Доме.
Она зажала тряпку в руке и отошла в сторону.
– Счастливо оставаться, – попрощалась жена Доме, садясь в машину.
