Нина Воронель - Глазами Лолиты
«Да кто тебе поверит? Разве ты не поехала со мной добровольно? Или я увез тебя в чемодане, связанную по рукам и ногам?».
Тут я попыталась заплакать, но, видно, возраст был уже не тот, — мне не удалось выдавить из себя ни слезинки. От Юджина мне эту неудачную попытку скрыть не удалось:
«И правильно, нет никакой причины плакать — иди переоденься и поедем в оперу, я купил билеты на их лучший спектакль. Надень вот это, — и он открыл атласную коробочку, в которой лежало что-то сверкающее на витой золотой цепочке. — Дай я застегну цепочку, и посмотри на себя в зеркало!».
Я подошла к зеркалу, а он встал за моей спиной, делая вид, что не может застегнуть цепочку, а на самом деле ползая пальцами по ложбинкам на моем горле. Пальцы у него были длинные и хищные, и я на миг представила, как легко и просто они могут сомкнуться вокруг моей тонкой шеи. У меня потемнело в глазах, но тут он застегнул, наконец, цепочку и взял меня за плечи, слегка поворачивая то вправо, то влево. Цепочка замыкала с двух сторон длинную змею из сверкающих всеми цветами радуги камней, и эта змея обвилась вокруг моего горла. Налюбовавшись вволю, Юджин наклонился и поцеловал меня в ямочку над ключицей:
«Я хочу, чтобы ты запомнила этот день на всю жизнь!».
4Я запомнила этот день, еще как запомнила! Но не потому, что Юджин подарил мне алмазную змею, готовую обвиться вокруг моей шеи, и не потому, что мы пошли на скучнейший спектакль Большого оперного театра. А потому, что я бы хотела провести этот день совсем иначе. Я хотела бы, чтобы все было, как в прошлом году: чтобы мама испекла пирог, — хоть печет она из рук вон плохо, — и пригласила весь наш класс, а сама бы умотала к своей Габи и не морочила бы нам голову. А мы бы назло соседям включили самую громкую музыку и орали бы и бесились до упаду, бросаясь кусками пирога, который все равно был несъедобный, как все пироги Инес.
И поэтому, когда мы сидели с Юджином в роскошной бархатной ложе на двоих, так что он мог то и дело лапать меня где угодно, я отключилась от тягучих оперных завываний и перенеслась в Израиль. Но не в апартаменты на бульваре Ротшильда с шикарной кухней и двумя туалетами, а в нашу замызганную старую квартирку рядом с Центральной автобусной станцией, пропахшую выхлопными газами и запахами нищенской стряпни наших несносных соседей.
Я сидела спиной к Юджину, позволяя его шкодливым пальцам ползать по всем закоулкам своего тела, и тихо плакала. Тихо-тихо, почти не всхлипывая. Именно под звуки оперной музыки мне вдруг стало ясно, что только там я была счастлива. Пусть Инес придиралась ко мне, пусть она наказывала меня несправедливо, но тогда она еще любила меня, а я ее. Наша любовь кончилась с той минуты, как в нашу жизнь ворвался Юджин, и теперь к прошлому нет возврата. Даже если полиция или милиция его арестует или застрелит, а я останусь в живых, все равно я никогда не смогу вернуться к Инес, никогда, никогда, никогда! Куда же я денусь?
После спектакля мы отправились в обалденный ночной ресторан, где пили за мое здоровье, закусывая отвратными морскими чертями, и мне все время хотелось швырнуть на пол бокалы и тарелки и зарыдать в полный голос. Но я сдержалась, кротко досидела до конца ужина, кротко доехала до дома и кротко выступила в очередном акробатическом сеансе, все время ощущая, что жизнь моя зашла в тупик.
Потом, когда он заснул, я тихонько выбралась из постели и заперлась в ванной. Там я долго разглядывала свое отражение, отмечая, что не только в моей душе, но и в моем теле произошли перемены. Я уже не была такой костлявой, как прошлым летом, и на мне начали нарастать пока еще тонкие, но многообещающие слои женского мяса, которого Юджин терпеть не мог — сиськи стали выпячиваться вперед, а бедра и коленки заметно округлились.
Я наполнила ванну водой, спрятала свои расцветающие телеса в ароматную розовую пену и затосковала при мысли, что через год я буду выглядеть почти как Инес — что же Юджин тогда со мной сделает? Ведь отпустить меня на свободу он просто-напросто не может, — откуда он знает, что я его не выдам? А это значит…
О том, что это значит, я даже думать не могла, так это было страшно. Конечно, можно было решить, что я, как и Юджин, живой не дамся. Но я-то как раз хотела остаться в живых! Значит, надо было придумать, как выбраться из этой мышеловки. Для начала я выбралась из ванны, завернулась в роскошный махровый халат цвета утренней зари, подаренный мне сегодня вместе с алмазной змеей, и на цыпочках прокралась во вторую спальню.
Я боялась, что несмываемый аромат душистого мыла разбудит зверя в моем ненасытном хозяине и мне придется снова утихомиривать его привычным способом, а с меня на сегодня было достаточно. Да и не только на сегодня — с меня вообще было достаточно! Я хотела вернуться обратно — в свою прошлую бедную жизнь без алмазных змей и без шоферов-телохранителей с парой пистолетов в каждом рукаве. Я хотела бы стать опять маленькой и незаметной, чтобы никто на меня не покушался и никто бы меня не охранял.
Я завернулась в нежнейшее пуховое одеяло, без которого прекрасно могла бы обойтись, и с ужасом обнаружила, что не могу заснуть. Как мне найти щелочку, сквозь которую я могу протиснуться и удрать, пока не поздно?
Может, самой обратиться в полицию, или, как ее там, — милицию, — не дожидаясь, пока они соберутся, наконец, меня найти? Но где я эту милицию отыщу и как скроюсь от Юджина, когда даже в уборную в ресторане я хожу под присмотром Вадима?
Наверно, лучше устроить истерику в школьном коридоре, выкрикивая вслух всю страшную правду о своей жизни. Но даже мысль о таком выступлении парализовала меня — я почему-то была уверена, что никто там не станет меня слушать, а если и станет, то не поверит ни одному моему слову. Я закрыла глаза, представляя, как срочно вызванный директором Толик выносит меня из школы на руках и запихивает в машину, где поджидает Юджин. Не в силах вынести его пронзительный прозрачный взгляд я предпочла заснуть, чтобы избавиться от этого кошмара.
Наутро ко мне вернулся здравый смысл, и я увидела свое ближайшее будущее — никакой истерики в школе я не устрою и ни в какую милицию я не побегу, потому что даже в случае успеха мне будет абсолютно некуда деваться. Приходилось примириться со своей участью и смириться с мыслью о приближающемся окончательном решении. Только сейчас до меня дошел истинный смысл этого выражения, которым меня с детства пичкали в израильской школе, — просто там речь шла о решении для всего народа, а здесь для одной меня.
Оставалась лишь одна крохотная надежда — через две недели кончался учебный год и начинались летние каникулы. Трудно было угадать, как организует мою тюремную жизнь Юджин, когда не станет хорошо охраняемой школы. Он уже понял, что запирать меня в пустой квартире на целый рабочий день ему не удастся. Что же он предпримет?
Ответ пришел быстро: оказалось, что не я одна нуждаюсь в летней тюрьме. Нашлось еще несколько десятков таких бедолаг, — кого родители не решились увезти на дачу, кого не взяли с собой в заграничную поездку. Главное, нас всех нельзя было держать взаперти в московских квартирах, равно как и выпускать резвиться на травке в московских парках.
И поэтому в нашей замечательной школе организовали летний лагерь, в который меня приняли безропотно — они ведь не догадывались, что теперь я и вправду стала секс-бомбой, да еще какой! Теперь я могла бы показать им такие фигуры высшего пилотажа в койке, что у них глаза бы на лоб полезли. Но я, конечно, ничего такого им показывать не собиралась, потому что на душе у меня было черным-черно — рухнули мои надежды на летние каникулы.
Впрочем, честно говоря, надежды эти были несерьезные, так что и огорчаться не стоило. Нужно было радоваться хотя бы тому, что Олег Жиганов тоже оказался членом нашего обездоленного коллектива. Как только это обнаружилось, мы с ним тут же объединились в тайную организацию, преследующую одну-единственную цель. Я думаю, не стоит объяснять, какую, и так ясно.
Но первые пару дней нам с Олегом ни разу не удалось уединиться, — за нами постоянно следил кто-нибудь из персонала. А на третий день нам сообщили, что к нашим занятиям добавили еще один курс — библейских легенд и сказаний. Не успела я объявить вслух, что уже пару раз такой курс проходила в израильской школе, как в беседку, где нас собрали, вошел в сопровождении директора новый преподаватель. Директор представил его:
«Ребята, это Александр Маркович из Израиля. Он познакомит вас с сокровищницей библейских легенд».
Александр Маркович улыбнулся, а я задохнулась от удивления — он был как две капли воды похож на несносного мужа Габи, Алекса Дунского: те же очки, те же губы цветочком, те же темные кудри над выпуклым лбом.
Пока я выдыхала воздух, чтобы выкрикнуть, сама не знаю что, Александр Маркович обернулся ко мне и тихо сказал на иврите:
