Габриэль Маркес - Жить, чтобы рассказывать о жизни
Первый номер так и не был роздан из-за переворота в Пасто. В тот же день, когда было объявлено об общественных беспорядках, алькальд Сипакиры ворвался в лицей во главе вооруженного взвода и изъял готовые к распространению экземпляры издания. Его появление было неожиданным и объяснялось только чьим-то коварным доносом, что газета содержит компрометирующие материалы. В тот же день пришло уведомление из пресс-центра президента республики о том, что газета была напечатана, не пройдя цензуру осадного положения, и Карлос Мартин был отстранен от должности ректора без объяснений.
Это было нелепое решение, которое заставило нас почувствовать одновременно и оскорбление, и собственную значимость. Тираж газеты не превышал двухсот экземпляров, предназначавшихся для наших друзей, но нам объяснили, что требование цензуры при режиме осадного положения неоспоримо. Разрешение на издание вестника было отменено до получения нового приказа, который так никогда и не поступил.
Прошло более пятидесяти лет, и Карлос Мартин открыл мне для этих мемуаров тайну того нелепого случая. В день, когда наша газета была изъята из обращения, его вызвал к себе в кабинет в Боготе сам министр образования — Антонио Роча — и предложил отказаться от издания. Карлос Мартин пришел к нему на встречу с экземпляром «Литературного вестника», где красным карандашом были отмечены многочисленные фразы, признанные компрометирующими. То же самое было сделано с его предвыборной статьей и публикацией Марио Конверса, а также с каким-то стихотворением известного автора, которое вызвало подозрение, поскольку было написано якобы зашифрованным языком. «Даже цитаты из Библии, отмеченные таким предвзятым образом, могут выражать смысл, противоположный подлинному», — сказал ректор, придя в такую нескрываемую ярость, что министр пригрозил вызвать полицию. Карлос Мартин был назначен руководителем журнала «Сабадо», что для такого интеллектуала, каким он являлся, означало необычайное повышение по службе. Тем не менее у него навсегда осталось впечатление, что он стал жертвой заговоpa правых сил. Он подвергся покушению в одном из кафе Боготы, но каким-то невероятным образом смог вовремя увернуться от пули. Позднее новый министр назначил его главой юридического отдела, и он сделал блестящую карьеру, которая завершилась выходом на пенсию в окружении книг и грустных воспоминаний в тихой заводи Таррагоны.
После отставки Карлоса Мартина — очевидно, без всякой связи с ней — в лицее, домах и тавернах города появилась анонимная версия событий, согласно которой война с Перу в 1932 году была выдумкой либерального правительства, необходимой, чтобы удержаться у власти и в продажной оппозиции к консерваторам. Согласно этим сведениям, которые распространялись и на листах бумаги, распечатанных на мимеографе, трагедия не имела ни малейшего политического умысла и началась, когда некий перуанский младший лейтенант с военным патрулем пересек Амазонку и на колумбийском берегу похитил тайную возлюбленную интенданта Летисии, нарушительницу порядка, красивую мулатку, которую звали ля Пила, уменьшительное от Пилар. Когда колумбийский интендант обнаружил похищение, то пересек государственную границу с группой вооруженных пехотинцев и освободил Пилу на перуанской территории. Но генерал Луис Санчес Серро, абсолютный диктатор Перу, умело воспользовался конфликтом, вторгся в Колумбию и попытался переделать границы территорий вдоль реки Амазонки в пользу своей страны.
Олая Эррера — в связи с жестоким преследованием партии консерваторов, потерпевшей поражение по истечении полувека абсолютного правления, — объявил военное положение, начал мобилизацию страны, провел чистку в рядах вооруженных сил с помощью надежных людей и направил войска для освобождения колумбийских территорий, незаконно занятых перуанцами. Боевой клич потряс всю страну и нарушил покой нашего детства: «Да здравствует Колумбия, долой Перу!» В пароксизме войны ходили разговоры и о том, что гражданские самолеты «Колумбийско-германского общества авиационных перевозок» были военизированы и вооружены, как боевые воздушные суда, и что один из них в связи с отсутствием бомб разогнал крестный ход в перуанском поселении Гепи, с воздуха обстреляв жителей кокосовыми орехами. Великий писатель Хуан Лосано, призванный президентом Олая поддержать его свежим ручьем истины в потоках обоюдной лжи, написал в своей великолепной прозе правду о происшествии, но неверная интерпретация события еще долгое время не теряла своей актуальности.
Генерал Луис Мигель Санчес Серро, очевидно, воспринял войну как великолепную возможность, ниспосланную провидением, дабы укрепить свой железный режим правления. В свою очередь, Олая Эррера назначил главнокомандующим колумбийских вооруженных сил генерала и экс-президента страны консерватора Мигеля Абадию Мендсса, которого встретил в Париже. Генерал пересек Атлантику на артиллерийском корабле и проник в Летисию через устье реки Амазонки, когда дипломаты двух враждующих сторон уже приступили к разрешению конфликта.
Без какой-либо связи с государственным переворотом в Пасто и инцидентом с газетой Карлос Мартин был заменен на посту ректора Оскаром Эспитией Брэндом, профессиональным педагогом и известным физиком. Смена власти в интернате пробудила разного рода недоверия. Мое неприятие нового ректора возникло с первой же нашей встречи из-за крайнего изумления, с которым он уставился на мою нечесаную поэтическую шевелюру и дико растущие усы. У него было строгое выражение лица, и он сурово смотрел прямо в глаза. Новость о том, что он будет нашим преподавателем органической химии, напугала меня окончательно.
Однажды в субботу в том году мы были на вечернем киносеансе, и в середине встревоженный голос объявил по громкоговорителю, что в лицее умер один из учащихся. Это произвело на меня настолько сильное впечатление, что я не смог даже вспомнить, какой фильм мы смотрели, но никогда не забуду того приступа ажитации, в котором Клодетт Кольберт бросилась с ограждения моста в бурный поток реки. Умерший студент учился на втором курсе, ему было семнадцать лет, и он недавно приехал из далекого города Пасто, что на границе с Эквадором. У него произошла остановка дыхания во время бега трусцой, который учитель физкультуры в конце недели устраивал в наказание для своих нерадивых учеников. Это был единственный случай смерти студента по какой-либо причине в течение моего пребывания в лицее, который так сильно потряс не только интернат, но и весь город. Мои приятели выбрали меня для произнесения прощального слова во время похорон. Тем же вечером я попросил нового ректора принять меня, чтобы показать ему мою траурную речь. При входе в его кабинет я дрожал, словно это было сверхъестественным повторением того единственного случая, который когда-то произошел с покойным ректором. Учитель Эспития с трагическим выражением лица прочитал написанный мной текст, одобрил его без замечаний, но когда я поднялся и собрался уходить, он велел мне снова сесть. Он прочитал мои статьи и стихи, из тех многих, что тайком распространялись на переменах. Некоторые показались ему достойными публикации в литературном приложении. И пока я пытался преодолеть свою нещадную застенчивость, он уже заявил, что, несомненно, его намерения именно таковы. Он посоветовал мне подстричь мои поэтические локоны, несвойственные серьезному человеку, щеткой придать форму усам и перестать носить рубашки с птицами и в цветочек, которые слишком похожи на карнавальные. Я не ожидал ничего подобного и, к счастью, проявил сдержанность и не допустил никакой бестактности. Он сдержанность мою заметил и стал сакраментальным тоном высказывать мне свои опасения в связи с тем, что мой стиль пользуется популярностью среди младших учеников благодаря моему поэтическому авторитету. Немало взволнованный тем, что на мою наружность и поэтический талант обратили внимание на таком высоком уровне, я вышел из кабинета с намерением приятно порадовать ректора и изменить свою внешность ради такого торжественного мероприятия. Но намерение мое длилось до того момента, который я воспринял как личную трагедию, когда по просьбе семьи погибшего были отменены все посмертные мероприятия. Финал был мрачен. Кто-то обнаружил, что стекло гроба, который поставили в библиотеке лицея, запотело. Альваро Руис Торрес открыл его по просьбе семьи и убедился, что действительно — оно влажное изнутри. Когда он на ощупь искал причину испарения в герметичном гробу, он слегка нажал кончиками пальцев на грудную клетку покойного, и труп издал душераздирающий стон. Семья просто помешалась на идее, что он еще жив, пока врач не объяснил, что в результате легочной недостаточности произошла задержка воздуха, который и вышел при нажатии на грудную клетку. Несмотря на простоту поставленного диагноза, а может быть, и благодаря ему у многих осталось жуткое ощущение, что он был похоронен заживо. В таком расположении духа я отправился на каникулы на четвертом курсе лицея с твердым намерением разжалобить родителей и бросить учебу.
