Эльмира Нетесова - Колымское эхо
С удивлением смотрел белый медведь на мужика, с криком скатывающегося вниз. Он сразу все понял. Да и что там долго соображать?
Громадный медведь мигом просчитал все и подплыл к тому месту, где упал человек в воду. Он даже намокнуть не успел. Зверь мигом оглядел его.
— Ребята! Спасайте, кто может!
— Стреляйте гада.
— Живее! Мы успеем! — кричал кто-то заполошным голосом.
А на льдине, напротив берега, совсем неподалеку, белый медведь с чавканьем поедал человека. Тот совсем недавно смеялся, мечтал о свободе, но проклятый случай подвел. И не стало мужика. Прибавилась на берегу еще одна могила. Над нею распростерлась шкура белого медведя. Она тоже хотела обнять весь мир. Но не получилось, не привелось. Недаром говорят, не глотай больше пуза — подавишься и сам у себя отнимешь жизнь. Жаль, что медведь пословиц не понимает. Бондарев стоял, словно оглушенный.
Игорь Павлович понаблюдал за людьми. Они работали дружно, заготавливали лед для охлаждения рыбы, ни на кого не оглядывались. Лишь изредка смотрели на море, не появится ли там еще один белый медведь.
Когда пришли машины с продуктами, люди без напоминаний пошли к складам. Сгрузили харчи, аккуратно сложив их по полкам. Работали они быстро и молча. На вопросы Игоря Павловича отвечали коротко и неохотно. Было заметно, что они не любят работать под наблюдением.
Люди старались уйти от его вопросов. Делали вид, что не слышат их. Торопились поскорее управиться с работой. И между собою почти не общались. Но работали слажено, дружно.
— Давно вместе работают? — спросил Бондарев бригадира.
— Уже порядочно. Да и что тут мудрого. Стоит пару раз вместе повкалывать, дальше, как по накату, само идет. Здесь особые условия. Свои льготы. Все же северный полюс. Каждый день за два идет. Да и на всем отражается. Питание и условия не сравнить с другими. Мы ни в чем не бедствуем,— ответил бригадир, подсчитывая привезенные продукты. Он взвешивал их, распоряжался, куда их положить. Говорил с работягами спокойно, без крика, ни разу не повысив голос.
На обед в будку они пошли гуськом. Их позвал седой, крепкий мужик. Сказав одно слово:
— Обед! — повторять не пришлось. Игоря позвали кивком головы, пропустили вперед себя и, подвинув ложку, миску, хлеб, сказали:
— Давай, наворачивай!
Бондарев ел котлеты из убитого медведя. Смотрел, как по льдине бегает, скачет медвежонок. Он еще не понимал, что напрасно зовет мать. Она уже не придет и жить, и расти ему придется самому. Ну, а пока пестун кричал. Ему еще трудно было одному. Ему хотелось к людям. Но он боялся. Мать никогда не подходила к ним близко и медвежонок не решался.
— Смотри, не давай ему жратвы. Приучишь, горя не оберешься. Белые медведи растут быстро, и справиться с ними тяжко. Так что не балуй, чтоб самим от него не взвыть,— предупредили люди. И Бондарев запомнил первое непреложное правило.
Игорь Павлович говорил о людях с бригадиром. Он ответил на все вопросы. Сами мужики отмалчивались. Но в перерыв разговорились.
Кто-то письмо получил из дома, радовался, что там все в порядке, его ждут и даже скучают. Другой получил посылку с теплыми вещами. Мать сама связала свитер и носки. Написала, что с невесткой и внуком живут дружно, без проблем. Внук хорошо учится и ждет, когда папка вернется домой.
Третий человек молчал, сказал коротко, что жена подала на развод и не собирается его ждать. Человек взгрустнул. Жена сообщила, что уедет домой к своим, на материк, а его квартира будет закрыта. Ключ отдаст соседям. Саму ее пусть не ищет. Она уйдет от него навсегда.
— Как-нибудь устрою свою жизнь. Но ты меня больше не беспокой,— попросила коротко.
— А не переживай ты из-за бабы. Я вон троих сменил. И ничего, живу! Надо будет, еще десяток поменяю и не чихну. Не такой уж дефицит. Не понравилось, пусть отваливает. Самому даже проще,— отмахнулся бригадир. О своей семье он промолчал.
Мужики до вечера работали без перекура и отдыха. Все это время по льдине носился медвежонок. Он кричал, звал мать. Он искал ее за скалами, нырял на глубину, выскакивал на берег, искал медведицу среди людей, но тщетно. И только под вечер увидел шкуру. Он закричал, злобно оглядел людей. Все понял. И уйдя на глубину, уже не приходил на берег. Он возненавидел людей. И нырнув в море, запомнил их.
— Ночью прийти может, набедокурит так, что мало не покажется. Надо продукты хорошо закрепить и палатку. Все перевернуть может. Эти медведи злопамятны. Надо ему какой-то жратвы подкинуть. Авось приучим,— говорил бригадир и положил на берегу рыбу для медвежонка. Бригадир не ошибся. Утром рыбы не оказалось. На следующий день он пришел снова. Съел рыбу и опять исчез. А через несколько дней сам поймал нерпу. Съел ее и уже не приходил к людям.
Правда, он пытался расшатать склад. Но силенок не хватило. И медвежонок покинул берег, отнявший мать.
Он остался сиротой.
Игорь Павлович обходил все могилы на побережье. Их было немного. Они были далеко друг от друга и, казалось, что здесь работало мало людей. Оно и понятно, тут людям помогала техника. Тракторы и бульдозеры срезали наносы, какие не брали ломы и лопаты. Работы тут шли скорее, а и холод подгонял всех. Люди работали бегом.
Здесь изредка появлялись песцы и полярные волки. Мелкие, серые, они пробегали небольшими стаями, держась от людей подальше, поджав хвосты под пузо, не решались подойти ближе. Они хорошо знали, что такое оружие и не хотели на него нарываться.
Все здесь было мелким, убогим. Разве только пурга была страшенной. Она грозила перевернуть будку в море. Но та была надежно закреплена. И вскоре ее занесло снегом по самую крышу.
Работать в такую погоду было невозможно. Машины в пургу не ходили. Можно легко сбиться с пути и водители не рисковали отправляться в этот дальний, опасный рейс, из какого неизвестно, вернешься ли живым.
Мужики тихо переговаривались, понемногу топили буржуйку, чтобы в будке хоть как-то сохранялось тепло.
Над печкой сушились валенки и телогрейки. Мужики пили чай мелкими глотками.
— Последняя зимовка здесь. Осенью навсегда отсюда смоемся. Домой уедем...
— Ты сначала доживи. Не мечтай раньше времени,— одернул бригадир, добавив:
— Двое уже не вернутся. А тоже мечтали, едрена мать. Теперь их нет,— вздохнул тяжко.
— Ни всем такой облом случается...
А на следующий день медвежонок устроил погром. Перевернул будку и палатку, раскурочил, разорвал все мешки с продуктами, все перемешал и, натворив везде полнейший беспорядок, ушел в море, издалека наблюдал за людьми.
— Вот отморозок долбанный! Два дня не дождался. Хотели уже менять место. Так вот помог хулиган. Что теперь делать. Всю муку с солью и гречкой перемешал. Как все это есть? — сетовали мужики и грозили медвежонку кулаками. Тот внимательно следил за каждым движением.
— Ладно, мужики! Придется заказывать харчи по новой! Другого выхода нет. Гляньте, как макароны с рисом перемешал? Вот изверг! — услышали протяжный голос зверя. Он, словно оговаривался с людьми. И было решено оставлять в палатке дежурного. Хорошо, что не до всех мешков добрался. Кое-что не успел тронуть.
Когда бригада уезжала, медвежонок вылез из воды на берег. Он шел следом за трактором, увозившим будку, и постоянно ревел. Ему не хотелось расставаться с людьми, он по-своему привык.
Но как только кончились торосы, и пошла укатанная, ровная дорога, медвежонок в растерянности остановился. Он огляделся по сторонам и медленно развернувшись, поплелся обратно. Он хотел подружиться с людьми, познакомиться с ними поближе, но не получилось. И он остался совсем один.
Он шел, качая головой, как человек, потерявший все — мать и друзей. Ему теперь придется жить один на один с морем, свирепым и холодным.
Бондарев вздумал на этот раз навестить самую известную зону. Здесь уже давно не было зэков. Но хранилась тюрьма, как памятник о прошлом. Она еще стояла на своих ногах. Все было целым, крыша и двери, даже окна ни одно не выбито и не треснуто. Словно люди только вчера ушли отсюда, аккуратно закрыв за собою двери.
