Сергей Иванов - Остров Невезения
До своей комнаты я добрался к семи утра и тихонько шмыгнул за дверь, не желая никого видеть, дабы не потерять обретённую в автобусе сонливость. Но основательно провалиться в забытье не удавалось. Я невольно слышал шумы оживающей улицы и не мог приостановить сумбурное течение мыслей. Около восьми утра к входной двери нашего дома подкатил свою коляску почтальон, и, щёлкнув крышкой, прикрывающей щель в двери, закинул в дом почтовую доставку. За стеной, в двух метрах от меня, на полу лежала сегодняшняя почта, и я отчётливо понял, что не усну, пока не проверю её. Выбравшись из-под одеяла, я тихо вышел из комнаты и подкрался к входной двери, под которой беспорядочно лежали несколько писем. Бегло просмотрев корреспонденцию, я был вознаграждён за своё бессонное любопытство письмом от Натальи. Оставив доставленные письма на видном месте на полочке, я вернулся в свою комнату-убежище под одеяло.
Записка от землячки оказалась короткой и невесёлой. Она информировала меня о времени, когда удобнее к ней звонить и коротко сообщала о своей текущей ситуации, не сулящей ей ничего, определёно хорошего. Отложив прочитанное письмо, я подумал, что ей можно помочь, и снова попытался уснуть. Но всё, что мне удавалось, это лишь утратить стройность и последовательность мыслей. Сна как не было. В качестве отвлекающего и успокоительного средства я прибег к чтению книги подобранной на лондонской автобусной остановке, но детективное чтиво оказалось достаточно интересным, и я переключился на захватывающий сюжет и любопытные лексические находки.
Тем временем соседи по дому начинали пробуждаться. Половицы и лестница старого дома заскрипели, входная дверь безжалостно захлопала. Я невольно пытался угадать: который неандерталец так бесцеремонно шлёпает дверью. Мелькнула неспокойная мысль, что вскоре некто подобный, решит, что и мне уже пора просыпаться, и начнёт по-братски ломиться в мою закрытую дверь. Долго ждать не пришлось. Вскоре ручка двери завертелась, контрольные попытки вторгнуться в моё убежище повторялись каждые минут пятнадцать с нарастающей нетерпимостью к моей отстранённости и недоступности. Затем стали настойчиво-возмущённо стучать. Меня хотели. Вместо тщетных потуг уснуть мне предлагалось пойти на барахолку на St. Mary Street, которая работала по вторникам, четвергам и субботам. Я не возражал, но чувствовал себя паршиво. Призывы земляка посетить рынок, когда мне хотелось покоя и сна, звучали садистски. Затаив план вернуться под одеяло днём, я покладисто умылся, оделся и вышел с соседом из дома. Мне охотно пересказывали сны и требовали проявления дружеского участия, спрашивали моё мнение. Я, как зомби, плёлся по улицам, старался быть другом, и тупо отмечал солнечную мартовскую погоду, которая могла в любой момент накрыться тяжёлыми дождевыми тучами.
Рынок оказался небольшим. Под навесами разложили свезённое барахло, среди которого можно отыскать всякие, ещё пригодные в быту вещи. Цены символические, торг очень даже уместен. Я присмотрел себе настольную лампу и хорошо сохранившийся транзисторный радиоприёмник с кассетным магнитофоном «Panasonic» всего за пять фунтов. Приобретение таковых обещало сделать мою бессонницу более комфортной и содержательной. Были там и телевизоры за десять-пятнадцать фунтов, но мы отвлеклись на залежи порнографических журналов, которые гармонично соседствовали с кипами старых книг. Среди книг я выловил толстенный толковый словарь, который оценили всего в 20 пенсов. Порно журналы оказались дороже! Но мы уважили торговца литературой, и прикупили кое-что из журналов с картинками.
Возвращение домой с покупками дало мне шанс взять перерыв в дружбе и задержаться в комнате. Но подобное уклонение от субботних мероприятий вызывало недоумение и раздражение у соседа-земляка. Меня снова упрекали в чрезмерной гордыне и брезгливом нежелании слиться в едином эмоциональном пространстве, разбавленном сухим вином, пивом и водкой.
Поймав благоприятный момент, я прозвонил в агентство, как меня просили, и поинтересовался; включён ли я в список работников в эту ночь? Разговоры на чужом языке в присутствии земляка, да ещё и с применением общего телефона, подразумевали обязательный подробный отчёт: кому звонил, что говорил, что ответили??? Узнав, что агентство и фабрика рассчитывают на меня и в эту ночь, с субботы на воскресенье, я призадумался. Я не спал уже две ночи, это отзывалось тяжестью в голове и повышенной раздражительностью. Особенно, на тупость и назойливость ближних, что превращало меня в совершенно поганого христианина (The pagan — язычник, неверующий (?), атеист).
Агентство обещало оплатить работу в эту ночь по двойному тарифу, то бишь по 11 фунтов за час. Дома же предполагались хаотичные пьяные хождения с неизбежным хлопаньем дверьми, поучительные призывы быть проще. И снова — бессонница. Всё складывалось в пользу трудовой ночи, где бессонная ночь компенсировалась достойной оплатой, а время скрашивалось активной разговорной практикой с аборигенами, речь которых отличалась южным невнятным произношением, и требовала дополнительных слуховых навыков.
В эту ночь, в целях экономии, работников привлекли немного. В большинстве, это были иностранцы. Работать в ночь с субботы на воскресенье считалось дурным тоном, и прибегали они к таким заработкам лишь в случаях крайней необходимости.
Цех выглядел пустынно. Кондиционеры и радио работали в обычном режиме. Срочная работа заключалась лишь в исполнении нескольких операций. Нас сосредоточили за соседними столами, и близость рабочих мест позволяла нам общаться в процессе пайки, клёпки, упаковки. Чуть позже, кто-то подволок проигрыватель с порцией компактов.
Выключили радио, звучавшее на весь цех, и мы продолжали ночную работу в новых ритмах.
Среди работающих выделялся тип неряшливой внешности, с производственным всезнанием и показной суетной деловитостью. Называли его Джулиани, но я машинально, мысленно окрестил его Джузеппой.
Работников постоянно перемещали от одной операции к другой, так, я временно оказался рядом с Джузеппе. Наши случайные кратковременные производственные отношения с ним, почему-то оказались ощутимо натянутыми. Продолжать работать молча, становилось некомфортно, и я, сконцентрировав остатки своей любви к ближнему, дружелюбно обратился к напарнику с вопросом;
— Откуда ты, приятель?
Беглый английский с увесистым акцентом и прочие внешние детали, легко выдавали Джузеппе, как иностранца. Однако по его реакции я заметил, что простой вопрос напряг моего коллегу. Я понял, что моё товарищеское любопытство едва ли сблизит нас, скорее наоборот.
Но необдуманный вопрос уже прозвучал, вибрация неприязни пробежала между нами и неприятно сотрясла воздух. Джузеппе насупился, и сосредоточился на выполняемой работе.
— Из Италии, — коротко и неохотно буркнул он, не отрываясь от работы.
Как говорят итальянцы по-английски, я знал. Его произношение звучало иначе. Мне стало любопытно.
— Откуда именно? — увлёкся я, и нетактично продолжил знакомство.
— Наполи, — правильно произнёс он название Неаполь.
Но ответил он довольно холодно, давая понять, что предложенная мною тема — неуместна. Его настороженность в сочетании с неитальянским акцентом была мне понятна. Парень работает, как гражданин Италии, но выглядит и звучит, как румын, болгарин, или молдаванин. А тут ещё случайные коллеги задают неловкие вопросы.
Пока я молча гадал, нам предложили снова поменяться рабочими местами, и я приступил к другой операции, с новыми сотрудниками и разговорами.
Мысли о европейском паспорте вновь овладели моим сознанием. Остаток ночи пролетел в машинальном исполнении немудреной однообразной работёнки, пустых приятельских разговорах под сочно звучащую музыку. А также, в интенсивном обдумывании положительных и отрицательных сторон бытия с чужим паспортом.
Положительные моменты этого пути сводились к возможности беспрепятственно перемещаться и трудоустраиваться в странах Евросоюза. Это открывало какие-то перспективы в материальном и гуманитарном (познавательном) смысле.
С другой стороны, мне следовало тщательно продумать и не забывать о некоторых моментах, осложняющих задуманное.
Такой паспорт, в зависимости от страны и качества исполнения, оценивали от 600 до 2000 фунтов, что уже охлаждало и заставляло задуматься.
Получив желаемое «гражданство», следовало подготовиться к массе новых неудобных вопросов, игнорировать которые не всегда удастся. Это вопросы о «родном языке», соответствующем акценте, городе проживания, профессии и о наличии прочих широко применяемых документов, кроме паспорта. Представив себя гражданином какой-нибудь скандинавской страны, язык которой мало кто знает, (что сокращает вероятность разоблачения), у меня не будет в запасе даже нескольких общеизвестных слов и фраз из «родного» языка. Мне также потребуется запастись знаниями о каких-то географических наименованиях, именах действующих политиков и прочих национальных героев.
