Лучшие люди города - Кожевина Катерина

Глава 41

В субботу собрали новую экспедицию, но с меньшим числом кладоискателей. Миша остался помогать на ферме, Катя не захотела, у Сони тренировки. Решили стартовать из офиса.

Лена собралась туда ранним утром, чтобы еще поковыряться с документами. Крюков, окутанный бурой темнотой, жил по своим непостижимым законам. Одинокие фонари раскатывали перед Леной желтые дорожки, но она перешагивала через них, боясь провалиться в какой-нибудь из параллельных миров. Холод не ощущался. Манекены с удочками в руках проступали через грязную витрину «Мужского рая», как терракотовая армия. Лена медленно поднялась по лестнице, осторожно открыла дверь в родной кабинет географии и нащупала выключатель. Ей показалось, что великие путешественники оборвали еженощные дебаты, застигнутые яркой вспышкой света.

– Извините. – Лена пересчитала лица на портретах и достала пачку накладных, чтобы внести номера в таблицу.

Через час она выглянула в окно. Катушкин наворачивал круги у крыльца, но зайти не решался. Лена встала коленками на подоконник, отодрала форточку от рамы и крикнула:

– Андрей Ильич!

Он запрокинул лицо к небу, как будто звали именно оттуда, покрутил головой и наконец заметил Лену. Она махнула ему рукой, чтобы заходил.

В кабинете Катушкин сел на стул у входа, не снимая походный брезентовый рюкзак. На нем был темный ватник, подпоясанный широким ремнем с армейской пряжкой, и шапка-петушок.

– Да вы раздевайтесь. Кофе будете? Ребята уже скоро.

От этих слов он заметно заерзал.

– Ребята… да я как-то с ними не очень, знаете ли… – Лена посмотрела на него вопросительно. – Язык с ними тяжело найти. Не о том думает эта молодежь.

Вошел Эжен, светя перед собой фонариком.

– Дорогая, я пока до кабинета добрался, чуть не утонул в слезах. Тут всё как в моей школе. И коридоры, и лестницы.

– От ностальгии?

– От ужаса. Знаешь, сколько раз меня заставляли носом ступеньки считать?

Он пожал руку смурному Катушкину. За несколько минут собралась вся команда, груженная саперными лопатами. Лена заранее нашла двух таксистов, которые подбросили их до окраины Крюкова, а там и до сопок рукой подать.

В машине Вовчик очень внимательно рассматривал Катушкина.

– Андрей Ильич, а вы с японцами воевали?

И без того напряженный краевед еще сильнее вжался в угол.

– Я что, так плохо выгляжу?

Вовчик стушевался. Когда таксисты уехали, Катушкин вытащил из рюкзака заламинированный кусок карты. В глазах что-то полыхнуло. Эжен неспешно достал жестяную упаковку Mackintosh, намереваясь закурить. Краевед метнул на него решительный взгляд.

– Нельзя терять время. Световой день короткий.

Несмотря на объемный наряд, Катушкин быстро набрал скорость и уже протаптывал тропинку через поле. Он загребал снег дряхлыми ботинками, запинался, падал лицом в сугроб, но с курса не сошел. Угнаться за ним было нелегко, но тяжелее всех – Сане: мать дала ему хозяйственную сумку с хлебом, тушенкой и двумя банками лечо.

Подниматься на сопки оказалось гораздо проще. Деревьев почти не было. Ветер разметал снег с камней, к тому же нашлись охотничьи тропы.

– Это здесь! Стойте, не сходите с места. – Катушкин сделал несколько шагов по прямой и стал раскапывать снег. Лопата лязгнула о камень, судя по всему, часть японского фундамента. Катушкин наклонился, погладил его ладонью и начал вытаптывать круг диаметром метров пять или шесть. Теперь они стояли в центре то ли вертолетной площадки, то ли жертвенного алтаря. Поиски начались. Буквально через минуту прибор сообщил о находке. Саня подцепил лоскуток мха и достал металлическую палочку.

– Фи… какая-то железяка.

Катушкин трясущимися пальцами отнял у него ржавую трубку.

– Да это же мундштук для кисеру!

– Кисеру? Это еще что такое?

– Курительная трубка. По ней что угодно можно было о человеке сказать – и какого он достатка, и во что верит. Тут уже не разглядишь, конечно, что высечено. Похоже на змею. Скорее всего, курил ее глава рода.

– Вау! А какой они были длины? – Слава достал тетрадку и карандаш и не расставался с ними до конца экспедиции.

– Ну, разные. Бывали и 50, и 60 сантиметров. Я же говорю – зависит от статуса.

Вовчик уточнил:

– Это что, получается, японцы этими кисеру мерились?

Катушкин сделал вид, что не расслышал вопрос.

Металлоискатель передавали по кругу, чтобы никто не заскучал. За час им попались несколько монет, пряжки от обуви, цветные бутылочки для лекарств, а еще старая Nokia 3310 – в общем, тоже раритет. Катушкин упаковывал каждый предмет в бумагу, потом в отдельный файлик, а файлик – в пакет-майку из магазина. И только тогда складывал в рюкзак. Когда уже все порядком устали и замерзли, Кира нашла фарфоровую голову толстощекого ребенка.

– Умница! Это же госё-нингё – «дворцовая кукла», оберег в путешествиях.

– Как странно, что хозяева оставили его здесь. А сами уехали.

– Жалко их. Жили тут, детей растили. А потом наши всех выгнали. И от домов одни камни остались. – Таня достала термос и передала по кругу.

– Чего их жалеть? Они же фашисты. Правильно им деды наваляли в сорок пятом. – Вовчик опрокинул горячий чай, и на снежной скатерти моментально появились дырки.

– Вот к тебе придут ночью и скажут – это больше не твой дом, Вован. Ты тут пока поживи чуть-чуть, а потом мы решим, что с тобой делать. А может, вообще убьем.

– Не придут. Это наша земля, русская.

Катушкин покачал головой.

– Русская… всё у вас так просто, молодой человек. Да кого тут только не было, пока наши сюда в XVII веке доплыли. И китайцы, и айны, и японцы.

День начал стремительно сереть, и Лена велела собираться в обратный путь. Катушкин отозвал ее в сторону.

– Я тут останусь пока. Посуду поищу. А вашему другу расписку напишу, вы не думайте. Верну прибор в целости и сохранности.

– Да вы что, Андрей Ильич. Какая расписка. Вы, главное, до темноты вернитесь. – Лена заботливо стряхнула снег с его ворота. – Почему посуду-то?

– Мои родители сюда после войны приехали. Они сами-то с Новгородской области. Там был голод, разруха. И им дали домик, где раньше японцы жили. Я родился. Сколько счастья было. И посуда эта как чудо. Они ведь нам как наследство оставили.

– А что теперь с вашим домом?

– Давно снесли.

– Ох, простите. Как жалко.

– Знаете, по-настоящему жалко, что я родился не в то время. Жил бы, когда тут японский губернатор правил. И Сахалин был не Сахалин, а Карафуто.

– Хм. А почему?

– У них такая цивилизация была! В Южном до сих канализация работает, которую японцы восемьдесят лет назад строили. А дороги? А промышленность? Да что тут скажешь. Мы всё сломали. Теперь вот еще завод ваш. Даже кладбище снесут.

Он застыл и несколько секунд смотрел через Ленино плечо туда, где трасса огибала сопки. Ватник разошелся, открыв морщинистую шею без шарфа, щеки раскраснелись, волоски, торчащие из носа, покрылись инеем.

– Я пойду, Андрей Ильич. Вы только позвоните, как вернетесь.

– Да-да. И прибор этот сегодня же верну. Я с техникой, вообще-то, не дружу. Но тут… такая возможность.

Дорога назад показалась короче. Они возвращались с чувством маленькой победы. Перед тем как попрощаться, Таня сказала:

– Странный он, конечно, этот Андрей Ильич.

– Почему, Тань?

– Да он сосед наш по дому. Может позвонить, наорать: «Что вы тут шумите, мебель все время двигаете!» Мы его всегда Кукушкиным называли. Потому что у него с кукухой проблемы.

– Да нормальный он мужик, Тань. – Слава хотел остаться с краеведом на горе, но Лена не позволила.

– Ага, нормальный. В прошлом году обнаружил, что кто-то выбрасывает мусор из окна, прям в пакете. Так он его достал, стал ковыряться. Еще объявление написал, что любителей импортной газировки, пива и сухариков ждут большие проблемы. А потом увидел, что я иду с банкой кока-колы, и как заорет! Но я все равно не призналась.