Птичник № 8 - Анферт Деб Олин
– Вот увидишь, – говорила она. – Будет еще.
Она оторвала руки Джейни от лица.
– Сердце продолжает биться, хочешь ты этого или нет.
Джейни не помнила, чтобы ее мать когда-нибудь такое говорила, но она на собственном нелегком опыте уяснила, что это правда. Так что она расплакалась от злости и печали, но наконец-то вышла из комнаты. И да, Кливленд не ошиблась. Девочку назвали Олив.
Олив воспитывали самые разные люди – странный набор бывших расследователей, ее tias [14] – шесть сестер Зи с семьями и ворчливый отец Джейни.
Но по средам после обеда заботу об Олив брала на себя Кливленд: сначала играла с ней на полу, а потом забирала из школы. Кливленд отважно позволяла Олив делать все что угодно, даже то, что Кливленд не нравилось. Они идентифицировали насекомых на пашне, играли в шахматы в приюте для бездомных, давали скрипичные концерты на улицах города (собранные деньги перечислялись в организации, занимающиеся защитой животных). Конечно, она помогла Олив сделать макет солнечной системы из папье-маше, и они превратили гараж во вселенную с кометами и звездными системами.
– Я тебе не рассказывала о том, как мы с твоей бабушкой организовали группу? – задавала Кливленд вопрос, который доносился до Джейни, работающей у себя в кабинете. – Я играла на треугольнике…
– Выпрямись, Олив, – слышала Джейни. – Сутулясь, революцию не разожжешь.
Джейни не прожила жизнь той девочки из Нью-Йорка. Она предпочла отправиться в Айову, предпочла там остаться, предпочла ездить с Кливленд по птицефермам, предпочла после тюрьмы объединиться с Зи, предпочла выйти из темной спальни на свет, чтобы попробовать заново. Она сама сочинила свою историю. Все-таки нашлась жизнь получше той, которой она лишилась, и это была жизнь, в которой решения остаются за ней, Джейни.
Но впереди у Джейни были и другие горести, их в жизни всегда хватает. Однажды, когда ее отец состарится, они с Зи повезут его во Флориду. Олив тогда уже уедет в колледж. Болезнь Альцгеймера успеет развиться довольно сильно, гораздо сильнее, чем двумя месяцами раньше, когда Джейни бронировала билеты. Она-то представляла себе, как он сидит на песке в теплых солнечных лучах, рядом плещутся волны, а он уворачивается от них и ворчит, и Джейни с хохотом выбегает из воды и окатывает его фонтаном брызг. Но в действительности незнакомые ощущения вызывали у него страх и дискомфорт. Он даже через пять минут уже не мог вспомнить, что она говорила. И из комнаты выходил только для того, чтобы поесть.
В последний день поездки им пришлось долго ждать в аэропорту. Ее отец-великан весь сжался от паники, не понимал, где он и с кем, не знал, как попадет домой, и Джейни было так больно, что она не могла на него смотреть. Зи сидел с ним рядом и снова и снова тихо повторял, наклонившись к самому его уху: “Мы ездили на каникулы во Флориду. Ваша дочь тоже здесь. Мы возвращаемся домой, ждем самолета. Информация о рейсе – прямо перед нами, вот на этом табло. Рейс 632, видите? Вылет в одиннадцать пятнадцать. До посадки еще сорок минут”, – и затуманенный взгляд ее отца впивался в экран. Каждый раз, когда его губы начинали шевелиться и производить какие-то звуки, Зи снова успокаивал его своей мантрой.
– Мы ездили в отпуск. Мы чудесно провели время. Ваша дочь – здесь. Видите, информация о рейсе – прямо перед вами, рейс 632…
Джейни прикусывала губу, потому что вопреки своему предсказанию, сделанному в тот самый первый вечер в доме отца, она все-таки научилась его любить.
Некоторые умерли. Идешь через лес, смотришь – лежат на земле белые облачка, ну прямо подушки, вывернутые наизнанку. Одна кучка под деревом. Другая – в кустах. Они забирались друг на друга и нижних затаптывали. А потом вдруг – раз, и попадется целая компашка, сразу несколько штук, идут по дорожке, поклевывают корни, и за ними – еще дюжина: собрались под деревом и разбрасывают вокруг землю. Честно говоря, я удивилась, что стольким удалось выжить.
Хотя, если вдуматься, мы их просто недооцениваем, этих цыпочек. Ведь их поколение за поколением взращивали в неволе – эволюция на ускоренной перемотке, – вот они и стали генетически странными и в то же время очень сильными, приспособленными к самым невероятным и жутким испытаниям. Я про это в интернете прочитала. Например, они должны просто месяц за месяцем стоять на одном месте, и при этом у них легкие забиты пухом! А еще вынуждены переносить огромные дозы прививок, сенсорные перегрузки и депривацию, должны ухитряться жить как сельди в бочке, выдерживать яростные клевки сокамерниц. Еще им приходится быть устойчивыми к болезням, сносить жестокость, шум, панику. Исхитриться не умереть от разрыва сердца (многие из них как раз от этого и умирают). Да эти птицы практически радиоактивны, если вы понимаете, о чем я. В некотором смысле, суперптицы.
Так что да, я знала, что они там. Видела их за окном – живых и мертвых. Но ничего не стала предпринимать. Никому про них не рассказала, проигнорировала их появление. Соврала.
Я подумала, с одной стороны, они, конечно, не приучены сами искать себе пищу. Это против них. Но с другой стороны, во время линьки их ведь переводили на низкокалорийную диету. Будь у них обоняние, они бы обнаружили реку, которая тут у нас делает поворот, а над ней – берега, полные насекомых и насквозь пропитанные водой.
С одной стороны, у них ноль опыта в том, чтобы спасаться от хищников. Куры – продолговатые мячики перьев и плоти, и по сравнению с большинством других птиц вид у них какой-то промокший. По деревьям карабкаются с трудом, дерутся тоже не очень, летают на расстояние нескольких футов. Лучше всего умеют ходить, безрезультатно хлопать крыльями и изображать ветряную мельницу, бегая по земле. Но за них – то, что в этом лесу долго и неистово охотились, целая армия убийц истоптала здесь землю вдоль и поперек, уничтожая все теплокровное и хладнокровное на своем пути, так что всякую живность, за исключением разве что случайной белки и нескольких ласточек, из здешних деревьев повытрясли десятки лет назад. К тому же вы не представляете, как быстро включаются инстинкты. Через два-три дня они уже неуклюже взлетали на деревья. Спали на ветвях.
Да, я бы сказала, положение их было опаснее, чем может показаться на первый взгляд. Я с любопытством ждала, чем все закончится.
Против них – то, что есть люди. У животных в соперничестве с нами нет ни единого шанса. Мы убиваем все живое, не сходя с места, где угодно и кого угодно, и у нас всегда найдется сколько угодно оправданий.
Против них – то, что любой лесничий, который сюда заглянет, не говоря уже о мирных гражданах, принимающих конституционные законы национальных парков, конечно, заметит десятки тысяч кур. Люди – чертовски ненаблюдательная и косоглазая орава, но такое количество кур даже они не прозевают.
Но за них – то, что по счастливому стечению обстоятельств граница национального парка проходит вдоль территории площадью в сорок квадратных миль, которая тридцать лет назад из-за утечки химических отходов была объявлена непригодной для жизни и на ближайшее тысячелетие закрыта для посещения. И хотя конкретно этот кусочек леса вроде бы находится за пределами зараженной области (это спорный вопрос, находится он за пределами или нет), никому не захотелось его покупать и вообще приближаться к нему, вот почему он стал национальным парком, а я – оказалась здесь и вынуждена была признать тот печальный и непоправимый факт, что начальство меня ни в грош не ставит. Посетители ведь сюда вообще не заглядывают.
Видимо, из-за так называемой незараженности здешних мест я страдаю сонливостью, головными болями и потерей ориентации. Вообще сначала, увидев кур, я даже подумала, что это галлюцинация.
Кстати, интересное наблюдение: оказывается, они превосходно лазают по деревьям, стоит им только сообразить, как это делается. Я сама видела: несколько штук раскачивались на нижних ветках, а потом выныривали из них, раздвигая листву. Браво!
