Джон Кракауэр - В диких условиях
В эту ночь я спал очень неспокойно, мне снилась полицейская операция, вампиры и мафиозные разборки со стрельбой. «Мне кажется, он здесь…» – донесся до меня чей-то шепот, и я тут же подскочил, открыв глаза. Вот-вот должно было подняться солнце. Все небо было залито багрянцем. Оно было еще чистым, но в верхних слоях атмосферы уже начала появляться тонкая пена перистых облаков, а прямо над юго-западным горизонтом виднелась темная завеса дождя. Я натянул ботинки и торопливо пристегнул к ним кошки. Через пять минут после пробуждения я уже карабкался вверх от своего бивака.
Кроме ледорубов, я не взял с собой ничего – ни веревок, ни тента, ни спальника. Я планировал выйти налегке, быстро подняться на вершину и вернуться вниз еще до того, как переменится погода. Безжалостно подгоняя себя, не останавливаясь, чтобы перевести дух, я начал карабкаться вверх и влево через небольшие снежные поля, связанные между собой заполненными льдом трещинами и короткими каменными карнизами. Восхождение по этому маршруту казалось простой забавой, потому что поверхность скалы изобиловала большими, удобными для рук и ног выступами и была покрыта пусть и относительно тонкой, но не очень крутой (не больше семидесяти градусов) ледяной коркой, но я, тем не менее, опасался стремительно приближавшегося со стороны Тихого океана шторма и периодически поглядывал на быстро темнеющее небо.
Часов у меня с собой не было, но на последнем ледовом участке перед вершиной я оказался, как мне показалось, очень быстро. К этому моменту все небо уже было покрыто тучами. Создавалось впечатление, что легче будет добираться до вершины горы, продолжая принимать влево, а быстрее – поднимаясь вертикально вверх. Опасаясь, что приближающаяся буря застанет меня на высоте, где нет никакого укрытия, я решил пойти напрямую. Лед становился все тоньше, а стена – все круче. Я размахнулся, и мой левый ледоруб ударился о камень. Я прицелился в другое место, но и там острие с глухим звоном отскочило от неподатливой диоритовой поверхности. Потом это повторилось еще раз и еще раз. Казалось, я второй раз переживал провальную попытку восхождения по северной стене. Опустив голову, я взглянул на расположенный в шести сотнях метров подо мной ледник и почувствовал, как сжалось все внутри.
Метрах в четырнадцати надо мной отвесная стена превращалась в пологий предвершинный склон. В страхе и нерешительности я застыл без движения, вцепившись в свои ледорубы. Я снова бросил взгляд вниз, потом посмотрел вверх и очистил от патины льда небольшой участок камня у себя над головой. Я нашел каменный выступ толщиной с монету и проверил его на прочность левым ледорубом. Похоже, он выдержит вес моего тела. Я выдернул правый ледоруб из снега, вытянул руку вверх и вставил его острие в полуторасантиметровую трещинку. Теперь, затаив дыхание и царапая шипами кошек по ледяной корке, я начал переставлять ноги. Я заметил над головой небольшой участок гладкого матового льда и, вытянув как можно дальше левую руку, прицелился в него ледорубом. Я не очень-то рассчитывал на успех, но острие ледоруба глубоко вошло в лед. Спустя несколько минут я стоял на широком карнизе. Сама вершина горы, узкий акулий плавник из камня, обросший причудливыми выступами атмосферного льда, находилась метрах в шести над моей головой.
Из-за полупрозрачных перистых наростов инея подниматься на эти последние шесть метров было трудно и страшно, но потом вдруг наступил момент, когда над головой не осталось ничего, кроме неба. Боль в обветренных, потрескавшихся губах подсказала мне, что я расплылся в широкой улыбке. Я, наконец, добрался до вершины Пальца Дьявола.
Вершина эта, будучи местом сюрреалистическим и зловещим, вполне соответствовала названию горы. По сути, она представляла собою до невозможности узкий (не шире картотечного ящика) гребень из камня и наледи. Задерживаться на нем надолго не возникало никакого желания. Я уселся верхом в самой высшей точке и посмотрел по сторонам. Под моей правой ногой на семьсот с лишним метров спускалась южная стена, под левой, где находилась северная стена, пропасть была вдвое больше. Я сделал несколько фотографий в доказательство успешного восхождения, а потом несколько минут выправлял погнутое острие ледоруба. После этого я поднялся на ноги, осторожно повернулся на месте и отправился домой.
Уже через неделю я сидел под дождем в лагере, разбитом на берегу моря, и тихо восторгался разнообразием прибрежной жизни, наполнявшей соленый воздух смесью своих запахов, каждый раз, когда мне на глаза попадались мхи, заросли ивняка или даже простые москиты. В какой-то момент в заливе Томаса появилась маленькая моторная лодка. Через некоторое время она пристала к берегу неподалеку от моей палатки. Управлявший моторкой человек представился Джимом Фрименом, сказал, что работает лесорубом, а живет в Питерсберге. Сегодня у него был выходной, и поэтому он, взяв своих домашних, приплыл на этот берег, чтобы показать им ледник и, если встретятся, диких медведей. «Ты сюда охотиться ходил или чего?» – спросил он меня.
«Нет, – смущенно ответил я. – В действительности, я Палец Дьявола покорил. Дней двадцать тут прожил».
Фриман, ничего не отвечая, завозился с чем-то в лодке. Очевидно, он мне не поверил. Мои длинные свалявшиеся волосы и вонь, характерная для человека, три недели не мывшегося и не менявшего одежды, у него тоже энтузиазма не вызывали. Тем не менее, когда я спросил, не сможет ли он на обратном пути подбросить меня до города, Джим пробурчал: «Почему бы и нет».
На море было неспокойно, и на возвращение через Фредерик-Саунд у нас ушло часа два. По пути мы много разговаривали, и Фриман постепенно проникся ко мне определенной симпатией. Конечно, он так и не поверил, что я добрался до вершины Пальца Дьявола, но к концу путешествия предпочел притвориться, что я его убедил. Поставив лодку на стоянку, он уговорил меня за его счет поужинать чизбургером, а вечером пригласил переночевать в припаркованном у него во дворе старом автофургоне.
Я некоторое время проворочался в грузовом отделении фургона, но, не сумев заснуть, поднялся и дошел до местного бара. Чувства эйфории и всепоглощающего облегчения, сопровождавшие меня всю дорогу до Питерсберга, наконец, улеглись, и их место неожиданно заняла беспричинная меланхолия. Посетители бара, которым я рассказывал о том, что только что побывал на верхушке Пальца Дьявола, не сомневались в правдивости моих слов. Им всем было на это совершенно наплевать. Ночью в баре не осталось никого, кроме меня и старого тлинкита за дальним столиком. Я упорно напивался и, забрасывая четвертаки в музыкальный автомат, раз за разом проигрывал одну и ту же пятерку песен до тех пор, пока не услышал сердитый окрик барменши: «Блин, да дай ты ему уже, наконец, отдохнуть!» Бормоча невнятные извинения, я направился к двери, а потом, шатаясь, побрел к дому Фримена. Добравшись до фургона, я рухнул на пол грузового отделения рядом с полуразобранной коробкой передач и отключился, вдыхая сладкий аромат отработанного моторного масла.
