Михаил Веллер - Легенды Арбата
Вечером глава семьи, умный оборотистый дедушка, придя домой, ухарским шулерским жестом, как колоду засаленных карт, шлепнул на стол пачку документов.
- Вот так! - объявил он. - Они решили, что они умнее меня. - Он показал кукиш в сторону Бога и Москвы одновременно, куда-то вверх, но восточнее зенита. - Я продал все!
- Что все? - робко уточнила бабушка.
- Ты не слышала? Все! Все наши дома, постройки, сапожную мастерскую и швейное ателье.
- Готыне… - сказала бабушка. - Что это значит?…
- Это значит, - торжествующе спел дедушка, - что мы нищие! У нас ничего нет! И нечего национализировать! И хрен они с нас что возьмут!
- А… как же?…
- А никак! А деньги в банке! - злорадно ухмыльнулся дедушка. - Воображаю себе их физиономии, когда они это узнают.
Он всегда знал о себе, что он самый умный. Он без особого труда посмеялся над жадной и недотепистой Советской властью. Он был не прав.
Теперь представьте себе назавтра дедушкину физиономию, когда он узнал, что все банковские вклады национализируются. Он потерял вкус к жизни, и вскоре угас, завещав семейству держаться от этой власти подальше.
И семейство, внемля увещеваниям семейного мудреца, расползлось по свету в те бурные и переменчивые года, кто куда горазд. И кого не уничтожили в оккупации, оказались в непредсказуемых точках мира. Разве что один из внуков, Симон, после войны вернулся к родному пепелищу.
2. Здрасьте, я ваш дядя
Итак, молодой специалист Симон Левин, выпускник Тартуского университета, работает себе в юридической консультации, медленно набирается опыта и параллельно - собственной клиентуры, и еще не умеет зарабатывать ничего, кроме зарплаты. Война позади, гонения на космополитов позади, смерть Сталина позади. Слава богу, настало время, когда можно хоть как-то жить.
И тут у него дома звонит телефон. И голос телефонистки говорит:
- Ответьте Парижу.
Парижу? Почему не Марсу? Это были времена, когда для звонка в другой город люди заранее занимали очередь на городском междугородном переговорном пункте и орали в трубку так, что на том конце можно было слышать без телефона. А родственник за границей квалифицировался как измена Родине.
И он слышит в трубке:
- Симончик, это ты? Как ты себя чувствуешь? Как ты живешь, мой мальчик, расскажи же мне.
- Кто это? - ошарашенно спрашивает он.
- Кто это, - горько повторяет трубка. - Ты что, меня не узнаешь?
- Нет… простите…
- Он уже на вы. У тебя что, осталось так много родственников? Ну! Я хочу, чтобы ты меня узнал.
- Я… не знаю…
- Таки что я могу сделать? Я тебя прощаю. Это я! Ну?
- Кто?…
- Конь в пальто! - раздражается трубка. - Говорится так по-русски, да? Это твой дядя Фима! Эфраим! Брат твоего отца! Сколько было братьев у твоего отца, что ты меня не помнишь?
- Дядя Фима… - растерянно бормочет Симон, с тоской соображая, что близкий родственник за границей, в капиталистической стране, - вот сейчас вот, вот в этот самый миг, бесповоротно испортил ему анкету и будет стоить всей последующей карьеры.
- Ты мне рад? - ревниво осведомляется дядя.
- Я счастлив, - неубедительно заверяет Симон. - Какими судьбами? Откуда ты?
- Я? Из Парижа.
- Что ты там делаешь?
- Я? Здесь? Живу?
- Почему в Париже? - глупо спрашивает Симон, совершенно не зная, как поддержать разговор с родным, но оттого не менее забытым дядей.
- Должен же я где-то жить, - резонно отвечает трубка. - Ну, расскажи же о себе! Сколько тебе лет? Ты женат? У тебя есть дети? Кем ты работаешь?
По молодости Симону особенно нечего рассказывать. Мама умерла в эвакуации, папа погиб на фронте, остальных в оккупации расстреляли, живу-работаю.
На том конце провода дядя плачет, сморкается и говорит:
- Послушай, я хочу, чтобы ты приехал ко мне в гости. Говорил я вам еще, когда они в Эстонии в тридцать восьмом году приняли эти свои законы, что надо валить оттуда к чертовой матери. Вот вы все не хотели меня слушать. А теперь у меня нет на свете ни одного родного человека, кроме тебя. Ты слышишь?
- Да, спасибо, конечно, - на автопилоте говорит Симон.
- Так ты приедешь? Я тебя встречу. Когда тебя ждать?
Симон мычит, как корова в капкане.
- Но, дядя, я же не могу так сразу!
- Почему нет?
- У меня работа… дела… у меня клиенты!
- Возьми отпуск. Клиенты подождут. Объясни им, они поймут, что у них, нет сердца?
И, вытащив клещами обещание вскоре приехать, дядя стократно целует и обнимает племянника.
- Вы окончили разговор? Отбой, разъединяю. Симон смотрит на телефон, как на злое волшебство Хоттабыча.
И ходит на работу с чувством врага народа, которого вскоре постигнет неминуемая кара. Ждет вызова куда надо. Там все известно. Там все знают. Скрытый родственник в капстране! Следующее по тяжести преступление - поджог обкома партии. Проходит месяц:
- Ответьте Парижу.
И Симон отвечает, что занят нечеловечески, и кроме того, болен.
- Чем ты болен? - тревожится дядя. - Так, может, нужно прислать тебе какие-нибудь лекарства? Все равно приезжай, у меня здесь есть хорошие знакомые врачи.
- Да-да, обязательно, вот только калоши сейчас надену.
- Калоши не надо. В Париже сейчас никто не носит калош.
В консультации Симону кажется, что все косятся ему в спину…
При третьем звонке он начинает объясняться ближе к правде жизни:
- Дядя, по советским законам это делается не так! В Советском Союзе плановое социалистическое хозяйство, планирование доходов и расходов, в том числе валютных…
- Тебе нужны деньги? - перебивает дядя. - Я тебе пришлю. А что, юристам у вас не платят за работу? Ты работаешь или нет, скажи мне честно!
- Не в деньгах дело… - стонет Симон. - Просто у нас полагается, если человек едет в гости за границу чтобы ему сначала прислали приглашение.
- Какое приглашение? - удивляется дядя. - Я же тебя приглашаю? Письменное?
Через полтора месяца Симон получает письмо с кучей ошибок: дядя приглашает племянника в гости.
- Нет, - терпеливо разъясняет он, - приглашение должно быть не такое.
- А что плохо?! Какое еще?…
Ну, чтобы оно было официально заверено в МИДе Франции или где там еще, с печатью и подписью, по установленной форме. Надо обратиться к юристу тот все расскажет.
- На кой черт все это надо?! - взрывается дядя.
- А хрен его знает, товарищ майор, - меланхолично сочувствует родственнику Симон. - Чтобы был во всем порядок.
- Такой порядок при немцах назывался «орднунг»! - зло говорит дядя. - Ничего, мы им показали «орднунг»! Кстати, с чего ты взял, что я майор? Ты так мелко обо мне думаешь? Или это ты… не ко мне обращался? - вдруг догадывается он. - Там у тебя кто-то есть?…
