Сью Таунсенд - Мы с королевой
Сияя от гордости, Жирнюга Освальд вскарабкался на верхние нары.
— Прочитай вслух, Чарли, — попросил Ли, до сей поры не подозревавший, что сидит в одной камере с собратом-поэтом.
Когда Чарльз огласил стихотворение, Карлтон заметил:
— Слышь-ка, а стих-то вредный.
Ли по-прежнему отмалчивался. Его снедала творческая зависть. Его собственная «Киска-Пушиска», полагал он, была не в пример лучше.
Чарльз лег на нары, в мозгу стучали последние две строки стихотворения:
На волю рвутся все друзья:
Чарли, Карлтон, Ли и я.
40. Женское дело
Филомина и Вайолет умели положить и обрядить покойника. Этому они научились давно, в тяжелые времена. Они никак не ожидали, что умение это пригодится в 1992 году, однако спрос на их услуги возник снова. В переулке Ад мало кто мог позволить себе обратиться к гробовщику — всю жизнь будешь по уши в долгах, если только причиной смерти не была производственная авария (тогда предприниматель идет на все, лишь бы умилостивить семью покойного). Страховки считались сказочной, неслыханной роскошью — все равно что поехать отдыхать за границу или в воскресенье взять да и подать ростбиф.
Понимая, как важно в таких случаях для родственников все время чем-то заниматься, женщины то и дело отправляли королеву с разными мелкими поручениями. Королева послушно шла. Ей стало тягостно находиться в опустевшем бунгало без своей жизнерадостной матери.
Закончив труды, обе женщины подошли к изножью кровати посмотреть на королеву-мать. У нее на губах застыла легкая улыбка, словно ей снился приятный сон. Они обрядили покойную в ее любимое ярко-голубое вечернее платье, в ушах и на шее засверкали синим блеском сапфиры.
— Упокоенная она, правда же? — не без гордости спросила Филомина.
Вайолет смахнула слезы.
— Никогда не могла взять в толк, кому и зачем нужна королевская семья; но вот она была и вправду баба славная; балованная, а все ж таки славная.
Убедившись, что усопшая и спальня в полном порядке, они пошли прибирать остальные комнаты. Уилфа отправили в магазин купить побольше молока, сахару и пакетиков для заварки чая: в ближайшие дни в доме будет много народу. В кухне к Филомине и Вайолет присоединилась Диана. Она принесла букет лиловых цветов на длинных стеблях. Опухшие от слез глаза ее были прикрыты темными очками.
— Я собрала их в саду… Для… для торжественного прощания — это, кажется, так называется…
Кухню незаметно заполнил едкий запах.
— Да это ж лук, — сказала Вайолет, принюхиваясь к букету, — трава огородная, — растолковывала она.
— Ой, неужели? — Смущенная Диана залилась румянцем. — Чарльз на меня жутко рассердится.
— Подумаешь большое дело, — сказала Вайолет. — Воняют вот только — это да.
— Тут бы лилии в самый раз были, — заметила Филомина. — Дак ведь они идут по фунту двадцать пять за штуку.
— Что идет по фунту двадцать пять за штуку? — спросил, входя в кухню, Фицрой Туссен.
— Да лилии, те, что сладко пахнут, — ответила Филомина. — Королева-мать их очень любила.
Фицрой до сих пор ни разу не видел Диану живьем. Опытным взглядом он сразу охватил все: лицо, фигуру, ноги, волосы, зубы и нежную кожу, черный костюм фирмы «Кэролайн Чарльз» и остроносые замшевые туфли фирмы «Эмма Хоуп». Чего бы он только не дал за возможность свозить на вечерок эту краснеющую леди в клуб «Стар-лайт» — выпить несколько коктейлей и потанцевать. Поверх цветов лука Диана смотрела на Фицроя. Какой он высокий, широкоскулый, красивый. И одет превосходно: костюм — «Пол Смит», туфли — «Гивз-энд-Хокс». И пахнет от него изумительно. Голос мягкий, густой, как сироп. Ногти чистые. Зубы великолепные. И говорят, он хорошо относится к матери.
— Я хочу купить лилий, не желаете со мной проехаться? — предложил Фицрой.
— Желаю, — сказала Диана, и, оставив старух возиться на кухне, они отправились в цветочный магазин. Диана собралась было обойти машину, чтобы сесть на пассажирское место, но Фицрой крикнул:
— Эй! Ловите! — и бросил ей ключи.
Поймав их, Диана вернулась к водительской двери, открыла ее и скользнула за руль.
Возле полицейского кордона инспектор Холиленд изумленно воззрился на Диану и Фицроя.
— У вас сегодня свидание в тюрьме, миссис Тек?
Диана потупилась и отрицательно покачала головой. С того дня, как Чарльз попал в тюрьму, она каждое утро надеялась получить пропуск на свидание, но его все не было. Перед ними подняли шлагбаум, и Диана двинулась из переулка Ад в тот мир, который ей был более знаком: мир шикарных автомобилей, красивых кавалеров и дорогих цветов. По улице Ноготков она проехала мимо начальной школы, возле которой резвился Гарри. Накинув на голову пальто, он играл в грабителей — любимую свою игру. Объезжая спортивную площадку, Диана увидела Гарриса, который во главе большой стаи диковатых собак промчался по тоннелю через детскую площадку.
Фицрой вставил в стереомагнитофон кассету. Машину заполнил голос Паваротти — «Nessun Dorma»[50].
— Не возражаете, надеюсь? — спросил Фицрой.
— Нет, что вы, я его обожаю больше всех; я видела его живьем в Гайд-парке. А Чарльз предпочитает Вагнера.
— Вагнера? Тогда хорошего не жди, — сочувственно произнес Фицрой.
Наклонившись, он нажал еще одну кнопку, и в крыше открылся люк. Вырвавшийся из машины голос Паваротти привлек внимание королевы, которая, стоя у входа в «Еду-да-да», принимала соболезнования Виктора Берримена. Подняв глаза, королева увидела Диану за рулем машины; рядом, на пассажирском месте, сидел Фицрой Туссен и размахивал руками в такт музыке.
Что же дальше-то будет? — подумала королева и, собрав пакеты с покупками, двинулась в обратный путь, в переулок Ад.
А Диана с Фицроем неслись в город , дружно подпевая финальным тактам «Nessun Dorma»; их слабенькие голоса сплетались с мощным бельканто Паваротти. Навстречу им в направлении района Цветов двигалась запряженная лошадью повозка. Позади скопилось изрядное количество машин; разъяренные водители пытались заглянуть вперед в надежде улучить момент и обогнать гужевой транспорт.
— Это моя золовка со своим приятелем, — сказала Диана.
— Они похожи на цыган, — пренебрежительно бросил Фицрой. — И что это такое у лошади на голове?
Диана глянула в зеркало заднего вида.
— Это шляпа, которую Анна надевала в прошлом году на скачки в Аскоте. — И сухо добавила: — Пожалуй, лошади она идет больше.
Ей понравилось, что Фицрой засмеялся. Ей уже давно не удавалось рассмешить Чарльза.
Проезжая мимо тюрьмы, Диана вздохнула:
— Бедняжка Чарльз.
— Да. Вам, наверное, одиноко без него? — посочувствовал Фицрой.
