Сью Таунсенд - Мы с королевой
— Поцелуйте ее на прощанье, — сказала королева.
Затем пришла Диана; на одной руке она несла сонного Гарри, за другую уцепился Уильям. Оба мальчика были в пижамках. Наклонившись, Диана поцеловала королеву-мать в мягкую щеку и подтолкнула сыновей к ее постели.
С улицы донесся стук Маргаритиных высоких каблучков: она семенила вслед за Филоминой. Сьюзан, собачка королевы-матери, вскарабкалась на кровать и улеглась поверх покрывала в ногах хозяйки. Маргарита горячо обняла мать, потом спросила сестру:
— Ты вызвала врача?
Нет, призналась королева, не вызвала и добавила:
— Маме девяносто два года. Она прожила замечательную жизнь.
— Я ее уж раз пытала, — сообщила Филомина, — хочешь, говорю, чтоб в тебя трубки и разные штуковины навтыкали и чтобы за тебя машина дышала? А она мне и говорит: «Господи избави».
— Но не можем же мы сидеть и смотреть, как она умирает, — вспылила Маргарита. — Да еще в этой мерзкой комнатенке, в этом мерзком домишке, в отвратном этом переулке отвратного района.
— А ей здесь нравится, — сказал Уильям. — И мне тоже.
Весть уже облетела переулок Ад, и к дверям домика потянулись соседи. Они негромко обменивались воспоминаниями о королеве-матери. Даррену Крисмасу было велено слезть с рычащего мопеда и вручную катить его из переулка куда подальше, чтобы рев его сюда не долетал. И в то утро никому не разрешалось красть бутылки из тележки молочника — в знак уважения к умирающей.
В восемь часов в домик пришел преподобный Смоллбоун, священник-республиканец; его известил продавец газет, у которого он покупал единственный на всю округу экземпляр «Индепендент». Стоя возле постели королевы-матери, священник неслышно бормотал что-то о рае и аде, о грехе и любви.
Королева-мать открыла глаза и сказала:
— Знаете, а я ведь не хотела выходить за него. Ему пришлось трижды делать мне предложение; я тогда была влюблена совсем в другого!
И она снова закрыла глаза.
— Она сама не знает, что говорит, — заявила Маргарита. — Она же обожала папу.
А королева-мать вновь превратилась в Элизабет Боуз-Лайон, известную красавицу семнадцати лет; в замке Гламз она кружилась по бальной зале в объятиях своего первого возлюбленного, имени которого никак не могла припомнить. Думать становилось трудно. Вокруг темнело. Откуда-то до нее долетали голоса, но все тише, все глуше. Потом наступила тьма, только вдалеке забрезжил крохотный лучик яркого света. И вот она уже полетела к этому свету, и он принял ее в себя, и она стала лишь воспоминанием.
39. Пунктуация
Настала очередь Чарльза выбирать радиостанцию, и теперь вся камера слушала передачу Радио-четыре[49]. Ведущий, Брайан Редхед, беседовал с бывшим управляющим Английским банком, который накануне ушел в отставку. На его место пока никого не нашли.
— Итак, сэр, — продолжал допытываться мистер Редхед, — вы утверждаете, что даже вы, занимая столь высокий пост — управляющего Английским банком, — знать не знали об условиях японского займа? Мне в это поверить трудно.
— Мне тоже, — с горечью произнес бывший управляющий. — А отчего я, по-вашему, подал в отставку?
— И как же будет выплачен сей заем? — спросил мистер Редхед.
— А никак, — сказал управляющий. — Хранилища-то пусты. Изыскивая средства на свои безумные затеи, мистер Баркер дочиста ограбил Английский банк.
Дверь камеры отворилась, и мистер Пайк протянул заключенным письма.
— Жирнюге Освальду — от матери. Мозесу — одно от жены, другое от подружки. Тебе, как всегда, ничего, — обратился он к Ли. И повернулся к Чарльзу: — Одно Теку, судя по надписи на конверте, от какого-то блаженного.
Чарльз вскрыл конверт, в нем лежали два письма.
Дарагой папа!
Уминя все харашо а утибя харашо
Мне скозали нигде ты не аддыхаишь я видил Дарруна Крисмоса дак он мне скозал ты в кутуске
Гаррис в агароди все-все павыдерал
Любющий тибя Гарри. 7 лет.
Дорогой папа!
Мама нам наврала, будто ты аддыхаешь в Шотландии. Видак наш сперли и падсвешники тоже каторые от того короля Георга каторый правил давным-давно. Мистер Крисмас знает парня каторый их спер. Он сказал он того парня вздует и забирет наши падсвешники взад.
В нашей школе скора будет новая крыша. Джек Баркер прислал миссыс Стриклан письмо и она вчера нас собрала и сказала.
Тетя Анна заимела лошадь зовут Гилберт. Она живет в канюшни в саду взади дома. Она розовая. Канюшня а не лошадь. Пришли нам пажалуста из тюрьмы денег у нас совсем нету.
Любящий тебя Уильям
P.S. Ответь пажалуста скорее.
Чарльз с ужасом прочел оба письма. И дело было не только в чудовищном незнании сыновьями родного языка, не только в орфографических ошибках, полном пренебрежении к Правилам пунктуации или отвратительном почерке. Более всего удручило Чарльза содержание писем. Как только он выйдет из тюрьмы, первым делом прикончит Гарриса. И почему Диана даже не упомянула о краже?
Только он сложил письма, как дверь отворилась, и мистер Пайк объявил:
— Тек, у тебя бабушка умерла. Директор передает соболезнования и разрешает выпустить тебя на похороны.
Дверь закрылась; Чарльз пытался справиться с нахлынувшими на него чувствами. Его сокамерники: Ли, Карлтон и Жирнюга Освальд, молча глядели на него. Несколько минут спустя Ли произнес:
— Меня бы выпустили — я бы драпанул.
Чарльз неотрывно смотрел в тюремное окно на макушку явора, душа его рвалась на волю.
Тем же утром, вернувшись с занятий литературного кружка, Жирнюга Освальд вручил Чарльзу клочок бумаги:
— Это тебе, чтоб не унывал.
Поднявшись с нар, Чарльз взял из пухлой руки Освальда бумажку и прочел:
На воле
На воле пепси, леденцы,
И можно в магазин зайти,
Купить конфет, батончик «Марс»,
Кроссовки фирмы «Адидас».
Тут до Чарльза дошло, что он читает стихи.
Цветы на воле, птичий гам
Вот бы тюрьму покинуть нам.
На воле девочку найтить
И с ней куда-нибудь сходить.
На волю рвутся все друзья:
Чарли, Карлтон, Ли и я.
— Слушай, Освальд, а ведь чертовски здорово, — сказал Чарльз; он полностью разделял выраженные в этом творении чувства, хотя его банальность в формальном плане вызывала у Чарльза неприятие.
Сияя от гордости, Жирнюга Освальд вскарабкался на верхние нары.
— Прочитай вслух, Чарли, — попросил Ли, до сей поры не подозревавший, что сидит в одной камере с собратом-поэтом.
Когда Чарльз огласил стихотворение, Карлтон заметил:
