Евгений Богданов - Високосный год: Повести
— С чего ты взял? Я просто напомнил тебе о том, что ты — главный инженер. Главный инженер! — повторил он. — Это звучит! Но одного звука маловато. Нужны дела, дорогой Сергей Герасимович. Дела! — Он положил руку на присыпанное снежком плечо Челпанова: — Вот плечо, я на него опираюсь. На кого же мне еще опираться, как не на тебя?
— Кажется, мое плечо жидковато.
— Ну-ну, не прибедняйся.
2Гашеву тепло проводили на пенсию. На собрании в клубе ей сказали много прочувствованных слов, вручили адрес, подарки, медаль «Ветеран труда». Глафира растрогалась. Вся жизнь ее прошла здесь, на этих придвинских холмах, на виду у всего честного народа, немало поработано. За три десятка лет целая молочная река прошла через ее руки.
Общее настроение передалось и Степану Артемьевичу, и, забыв о недавней неприязни к Гашевой, вызванной их стремлением перебраться в город, он напутствовал новую пенсионерку:
— Я слышал, вы, Глафира Андреевна, собираетесь жить в городе у дочери. Это ваше личное дело. Но мы надеемся, что вы все же вернетесь в Борок. Пока оставляем за вами квартиру, приезжайте запросто, хотя бы летом на отдых…
Яшину не стали посылать к Гашевым для переговоров, после таких торжественных проводов это посчитали неуместным.
Глафира посоветовала управляющему отделением Каретникову назначить бригадиром Софью Прихожаеву. Та хотела было отказаться, ссылаясь на то, что учеба в техникуме требует много времени, но Каретников с этим не посчитался и издал приказ. Яшина представила дояркам нового бригадира, наказав хорошенько ее слушаться.
Вскоре Софья стала воспринимать свое назначение как должное: «Дело знакомое, люди неплохие. Постараюсь не подкачать».
Перед Октябрьским праздником ударил морозец, сковал талый снег, образовалась гололедица. Идя на работу, Софья поскользнулась на обледенелых мостках и слегка повредила ногу. «Дурная примета! — подумала она. — Ну-ка, в самом начале бригадирства случилось такое!»
К счастью, обошлось благополучно, только немножко похромала…
На ферме в те дни не заладилось. Новая электродоильная установка оказалась неисправной, слесарь целыми сутками возился возле нее. Поутру Софья услышала, как доярки возмущались:
— Силос плохой сегодня!
— Уж не возили бы такое дрянцо. Сена бы побольше!
— Сено берегут. Яшина говорит: кормить теперь будем по научно обоснованным нормам…
— Оно и видно: научно обоснованные!
— Директору бы пожаловаться. Сходи к нему, Соня.
Софья стала урезонивать женщин:
— Потише, бабоньки. Не кричите на весь двор, не беспокойте скотину. От шума толку мало…
— Новая метла!
— А метет по-старому…
Софья не сдержалась и резко одернула подруг:
— Оставьте ваши колкости до другого раза. Я не сама себя назначала.
«Новая метла» пошла к заведующему фермой.
— Зачем самый верхний, бросовый слой силоса привезли? — возмутилась она. — Будем коров кормить всякой завалью — сколько молока потеряем!
Заведующий фермой Покровский, пожилой, тучный, краснолицый, вечно озабоченный тем, чтобы в его хозяйстве было поменьше неурядиц, ответил:
— Дальше пойдет хороший силос. Сам пробовал… Не психуй и меня до инфаркта не доводи.
— Так-таки и пробовал? — усмехнулась Софья.
— И тебе советую, — отрезал Покровский и, повернувшись к ней спиной, ушел в другой конец коровника. Софья подумала: «Какие странные у него шуточки: сам пробовал силос… Ерунда какая. У каждого свои заскоки».
Доярки первое время часто вспоминали Глафиру. Много лет она работала с ними, всегда находилась рядом, помогала советами, выручала в затруднительных случаях. Но была и требовательной, когда случались промашки, спуску никому не давала.
К новому бригадиру присматривались, испытывали ее: как она начнет руководить? Однажды Софья заметила, что молочные фляги вымыты плохо.
— От этих фляг молоко сразу скиснет, — сказала она. — Перемойте.
Доярки без особого рвения принялись мыть бидоны снова. Она опять проверила и осталась на этот раз довольна:
— Ну вот, теперь ладно.
Утром, увидев в проходе коровника мусор и остатки навоза, она рассердилась и хотела сделать резкое замечание. Но передумала, взяла в руки лопату и принялась чистить бетонный пол. Подружки ее по работе, переглядывались и улыбались украдкой: дескать, вот какая старательная у нас бригадирша. Но вскоре им стало неловко, и они тоже взялись за лопаты и метлы, сказав Софье:
— Иди, занимайся учетом. Уборка — наше дело.
— Оно и видно, что ваше, — сдержанно уколола их Софья и пошла в молокоприемную.
Испытание подвохами она выдержала. Она прекрасно знала характеры и привычки подруг и приноравливалась к ним. Пока она сдержанна и мягковата, но потом покажет и свой характер.
Перед отъездом в город Гашева зашла к Прихожаевой попрощаться. Опять они пили чай и говорили по душам. Глафира советовала Софье быть справедливой, но требовательной к дояркам, просила не забывать ее, писать письма, и дала адрес. Держа на растопыренных пальцах блюдечко с чаем и аппетитно отхлебывая из него, Гашева многозначительно посмотрела на Софью и решила сказать то, ради чего и пришла:
— Соня, ты теперь поглядываешь на директора… Не серчай. Знаю, видела. На танцах глаз с него не сводила… Неужто влюбилась?
— Ах, оставьте! — вспыхнула Софья. — С чего вы взяли? Надо же такое выдумать!
— У меня глаз наметан. Я редко ошибаюсь. Послушай, бедовая твоя головушка, не сбивай с толку мужика. Он молод, ему надо укреплять свой авторитет. Разве он тебе пара? Жена у него красавица и умница. Пустое дело затеяла, Соня. Оставь розовую мечту, послушайся доброго совета.
Софья отмалчивалась, избегая глядеть Гашевой в глаза.
Когда она ушла, Софья долго сидела перед чашкой с остывшим чаем. Было грустно и тягостно: Гашева опять задела ее больное место. «Что за женщина! — подумала Софья. — Всегда суется куда не надо. Уехала бы поскорее».
И, как в тот памятный вечер, когда они впервые говорили тут за столом, Софья подумала: «Она, пожалуй, права. Нечего мечтать о несбыточном. От этого добра не будет»
Но как быть, если сердцем к нему тянешься? Если оно, ретивое, бьется часто и тревожно: «Он… он… он…»
Взгляд Софьи упал на рабочую одежду бывшего мужа, висевшую в углу. Она встала и вынесла фуфайку и брюки на поветь. Потом собрала его бельишко, кое-что по мелочи и все сложила там же на повети в старый сундук с оторванной крышкой. Ничто не должно напоминать о прошлом. Хотела вынести и электропроигрыватель, стоявший на тумбочке в горнице, но передумала. Нашла пластинку с записями Северного хора, поставила на проигрыватель, включила его, и всю избу заполнила любимая ею песня:
Я тебя ищу, тебя ищу, когда мне нелегко,
Я тебе пишу, тебе пишу, когда ты далеко.
Я тебе верна, тебе верна, как милые верны,
Коль не дует ветер северный
С родимой стороны…
…Некого искать и некому писать. А северный ветер — вот он, бьется на улице в обледенелые ветки черемушки, скользит по стеклам, бросается в окно сухим, колким снежком.
Начиналась метель, в избе потемнело. Софья, слушая песню, глядела в окно. Увидела, как возле калитки остановились красного цвета «Жигули». Из них вылупился, как яичко из скорлупы, Трофим Спицын и направился к крыльцу Софьиной избенки.
Она на этот раз не стала прятаться, открыла ему дверь.
…Трофим вошел, снял кепку, повесил ее на знакомый гвоздик у двери и вежливо поклонился:
— Здравствуй, Соня.
Софья посмотрела на него внимательно, и легкая усмешка скользнула по ее губам. Видимо, вспомнила что-то из прошлого.
— Здравствуй, проходи. Садись.
Он сел на стул, аккуратно положил ладони на колени.
— Как поживаешь? Поздравляю тебя.
— С чем?
— С назначением. Теперь ты бригадир. Растешь, значит.
— За поздравление спасибо, — она тоже села поодаль, у стола, покрытого рисунчатой клеенкой.
— Хлопотная должность! Я удивился, когда узнал: неужто, думаю, согласилась? Забот ведь не оберешься.
— Их всегда хватает. А как ты живешь?
— Живу хорошо.
— Машиной, вижу, обзавелся.
— Купил. Теперь нацелился на цветной телевизор.
— Где только деньги берешь…
— Я экономен. Копейку берегу, коплю. А у тебя все по-старому?
— По-старому. Чего пришел? Дело есть?
Трофим погладил крепкими ладонями свои колени, обтянутые джинсами, посмотрел на Софью, помялся и сказал:
— Есть дело. Ты нынче одна живешь? Развелась с муженьком? Скучно ведь одной-то. Вот и пришел.
— Почему думаешь, что мне скучно? Я не скучаю. Причин нет.
— Послушай, я бы хотел, чтобы у нас все наладилось. Мы ведь сначала жили дружно. Вспомни-ко.
