Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков
– Я думаю, что подействовало наше жертвоприношение. Иначе отчего бы стихать ветру?
Эльгар пристально посмотрел прямо в лицо Инэнли. В маленьких глазках шамана, спрятанных за толстыми веками, светился огонек сомнения.
Шаман облизал жирные пальцы, выпил залпом большую миску теплого оленьего бульона и сказал:
– Начнем. Буду камлать.
Он нырнул в полог. Оттуда вылезли его домочадцы и уселись вокруг костра, притихшие и сосредоточенные в ожидании священного действия.
Сначала послышался тихий рокот бубна, прерываемый монотонным пением. Иногда бубен угрожающе гремел, священная палочка трепетно билась о деревянный обод.
Пение то усиливалось, то слабело. Голос Эльгара то перекрывался воем ветра, то сливался с ним, а иной раз так слабел, что, казалось, ветер вошел в чоттагин и полог.
Потрескивал костер, разбрасывая искры; люди, ждущие чуда, подремывали у костра.
Инэнли тоже клонило ко сну – мало пришлось спать в последние дни. Он прислонился к стене яранги, закрыл глаза и сразу же погрузился в сладкий, без сновидений сон…
– Инэнли, вставай! Пурга кончилась!
Инэнли вскочил. Костер давно потух. В дымовое отверстие яранги гляделись звезды, запорошенные мерцающим светом полярного сияния. В пологе было тихо; было тихо и за стенами яранги.
Инэнли осмотрелся и увидел рядом с собой Эльгара. У шамана было утомленное лицо и руки заметно дрожали.
– Что ты скажешь, Инэнли? – тяжело дыша, спросил он. – Как моя работа? – шаман не мог скрыть гордости.
Инэнли не сразу нашел, что ответить.
– Вот что я тебе скажу, Эльгар, – проговорил, подумав, Инэнли. – Я знаю, что в колхозе за работу дают трудодень. Когда нас примут в колхоз, я скажу, чтобы тебе заплатили за сегодняшнюю работу самый большой трудодень! Спасибо тебе, Эльгар!
С наступлением хорошей погоды настроение жителей стойбища Локэ заметно поднялось. Из всех дымовых отверстий яранг к небу вздымались густые клубы дыма, нарты не успевали подвозить хворост.
Никогда в этом затерянном в чукотской тундре стойбище не было столько приезжих. Сначала пришел один трактор. Потом второй. Каждый из них тащил огромные сани, полные людей.
Большинство приезжих остановилось в школьном доме, но много гостей было и у Коравье.
Росмунта сбилась с ног, приготовляя чай. Ей пришлось взять чайники у соседей. Перекормленный сладостями Мирон хныкал от боли в животе, но не выпускал изо рта большую конфету, от долгого хранения затвердевшую до каменного состояния.
Стадо подогнали поближе к стойбищу. Несколько человек пересчитывали оленей.
Праву вместе с Наташей ходили по ярангам, составляя список жителей. Почти всюду их угощали, отказываться было неудобно, и не успели они пройти треть стойбища, как от сытости уже еле волочили ноги.
Праву пользовался случаем побольше узнать о жителях стойбища, об их прошлой жизни. Одни рассказывали охотно, другие сообщали о себе самые скудные сведения – стеснялись много говорить.
Большинство были коренными оленеводами, всю жизнь кочевали и вели происхождение от чаучу. Две малочисленные группы – родственники Арэнкава и Мивита – сравнительно недавно переселились с побережья и сохранили некоторые обычаи и привычки, заметно отличающие их от оленеводов.
Обойдя пятнадцать семей, Праву обнаружил, что его представление об отсталости жителей стойбища сильно преувеличено. Они здраво рассуждали обо всем, что касалось жизни. Вместе с тем в их понятиях было много нелепостей. Они напоминали некоторых верующих, которых он встречал в Ленинграде: истово помолившись богу, они садятся в трамвай и торопятся занять очередь на новейший телевизор.
Но больше всего Праву поразил Эльгар. Вечно больной и стонущий, старик на этот раз выглядел бодрым, как будто скинул лет пятнадцать. Шаман радушно встретил гостей и распорядился разлить по кружкам заранее приготовленный чай. Охотно отвечал на вопросы, хвастался своими шаманскими успехами, ругал Локэ.
– Если бы не он, мы бы давно были колхозниками, – заявил старик решительно. – Мутил Локэ нам разум.
Выждав удобный момент, Коравье предупредил его, чтобы он не очень-то распространялся о своем недавнем камлании.
– Только не забудь дать мне трудодень, – шепнул Эльгар.
Вернулись из стада Зубов, Геллерштейн, Инэнли, Рунмын и другие пастухи.
– Для такого стойбища стадо очень большое! – не скрывая удивления, сообщил Геллерштейн. – Около трех тысяч голов по приблизительным подсчетам. Содержится в образцовом порядке. Олени упитанные, преобладает маточное поголовье.
Приехал Ринтытегин. Он обошел все яранги и поговорил с каждым хозяином.
– Обыкновенные чукчи, – заключил он. – Будут отличными советскими гражданами.
Вечером собрались в яранге Коравье. Росмунта разделывала оленью тушу на ужин, Наташа помогала, ей. Елизавета Андреевна нянчила Мирона. Мужчины принесли лед, накололи его в большие чайники и развели жаркий огонь в костре.
В чоттагин то и дело входили гости. Пришел и старик Эльгар. Он присел рядом с Ринтытегином и долго молча смотрел, как тот пишет в блокноте.
– Быстро чертишь на бумаге, – восхищенно сказал Эльгар. – Как заяц на свежем снегу.
– Заяц оставляет бессмысленный след, а тот след, который я оставляю на бумаге, имеет смысл, – ответил Ринтытегин.
Эльгар закивал в знак согласия.
– А ты разве не учишься в вечерней школе для взрослых? – спросил Ринтытегин.
– Нет. Сильно болел. У меня сломано ребро. Пострадал я от врагов колхозной жизни – Мивита и Арэнкава.
– Лечись! – строго сказал Ринтытегин.
– Можно и полечиться, – осторожно согласился Эльгар. – Надо помогать друг другу… Я ведь не против колхоза. И погоду хорошую сделал, чтобы вы скорее приезжали.
– Что ты мелешь! – сказал Ринтытегин. – С такими мыслями нельзя называться советским человеком! Тоже мне – творец хорошей погоды!
Эльгар обиженно заморгал:
– Меня просил Коравье. Даже обещал трудодень дать. Выходит, я зря старался? В моем возрасте это нелегко, и голос мой уже не имеет той силы, когда я был полон могущества!
Коравье, с волнением слушавший этот разговор, не знал, куда деваться от стыда. Ринтытегин повернулся к нему:
– Это правда?
Коравье лишь молча кивнул.
Ринтытегин отложил в сторону блокнот.
– Как же так, Коравье? – укоризненно сказал он. – Мы тебя считали передовым человеком, а ты поступил, как отсталый элемент.
– Сам не знаю, как это получилось, – стал оправдываться Коравье. – Всем так хотелось, чтобы скорее настала хорошая погода. Пастухи просили… Сначала я не хотел, но потом согласился… Уж очень всем хотелось скорее вступить в колхоз.
– Ладно, – смилостивился Ринтытегин. – Поскольку шаманское действие было произведено с целью помочь Советской власти, то я считаю вопрос закрытым.
– Как это закрытым? – всполошился Эльгар. – А мой труд?
– Послушай, – ответил ему Ринтытегин. – В нашем государстве ценится только такой труд, который движет нас к коммунизму, служит созданию чего-то… Твое же камлание совпало с улучшением погоды. Кроме того, этот религиозный обряд – признак отсталости…
– Выходит, я отсталый человек? – совсем расстроился Эльгар. – Я от чистого сердца хотел помочь, хотите верьте, хотите нет.
Ринтытегин не мог не поверить искреннему огорчению старика.
– Не обижайся, старик. Что делать? Твои методы устарели. Придется тебе менять квалификацию, переучиваться.
– Но я уже не молодой, чтобы переучиваться, – возразил Эльгар. – Мои глаза плохо видят, руки не могут твердо держать палочку, которой ты наводишь след на бумаге.
– Все равно придется, – сказал Ринтытегин. – Доктор Наташа полечит тебя, и ты еще помолодеешь. Твои руки обретут твердость, глаза – зоркость. Тогда ты не только научишься читать и писать, а еще станешь ученым метеорологом. А? Вот будет здорово – бывший шаман Эльгар – метеоролог!
– Что это такое? – заинтересовался Эльгар.
– Ученый предсказатель погоды, – пояснил Ринтытегин.
Это немного успокоило старика, и он вместе со всеми принялся за вареное мясо.
Елизавета Андреевна ловко брала с кэмэны мясо и резала острым ножом у самых губ. Геллерштейн пытался ей подражать, но был осторожен и держал лезвие подальше от своего длинного носа, отчего куски у него получались большие и он долго не мог их разжевать.
Раскрасневшаяся и довольная Росмунта подавала одни лакомства за другими. Эльгар заметно опьянел и привязался к Геллерштейну, который ему особенно понравился. Шаман рассказывал о своем былом могуществе. Геллерштейн недоверчиво качал головой, и это еще больше распаляло самолюбивого старика.
– А ты можешь вот сейчас мигом уничтожить себе зубы? – спросил Геллерштейн шамана.
– Зачем мне уничтожать себе зубы? – самодовольно ответил Эльгар, алчно окидывая кэмэны. – Я еще не все попробовал.
