Ричард Мейсон - Тонущие
Привлекательность, притягательность — явление сложное, сложное и могущественное, и жизни не хватит, чтобы постичь ее законы. И сейчас, находясь в том возрасте, в каком, как принято считать, человек обретает мудрость, я начинаю открывать для себя ее капризные привычки. Перебирая события жизни, я со временем стал склоняться к мысли, что романтическая любовь тесно переплетена с ее физическим выражением, и понял, что мою любовь к Элле невозможно отделить от того чувственного опьянения, которое вызывали во мне ее тело и лицо.
Проходили дни и недели. Я сильно скучал по Элле и долго не мог с этим смириться, однако постепенно начал находить некоторую отраду в созерцании изящных форм Сары, в прикосновении ее гладкой, белой кожи, в ощущении ее губ на своих губах. Я привык наблюдать, как уже не Элла, а Сара прикуривает сигарету с изяществом, которого сама не осознает, одаривая меня при этом взглядом больших голубых глаз. Я научился находить очарование в ее ровном настроении и умении скрывать свои чувства, мне нравилось видеть, с каким спокойствием она постепенно обретает власть над моей жизнью. Я начал замечать, что в ее присутствии чувствую себя в безопасности, и был благодарен ей за желание и готовность спасти меня от себя самого. Время, что мы проводили вместе, протекало в простоте и безмятежности — именно этого так долго не хватало в моей жизни. Я окунулся в спокойствие, которое источала Сара, испытывая при этом облегчение и отрешаясь от своих мыслей, надеясь обрести мир и зная, что ее сила послужит мне надежным убежищем. Именно она осветила мне путь к забвению, она прельстила меня возвращением на безопасную отмель.
И я был благодарен ей за это.
В тот день мы говорили с ней об Элле в моей мансарде. Я и сейчас вижу Сару перед собой: она сидела, прислонившись к стене, и курила, выговаривая слова мягким ровным голосом, который мне предстояло так хорошо узнать.
— Вы, должно быть, знаете, как сильно она ненавидела меня, — начала Сара сдержанно.
— Да, — ответил я, удивляясь тому, что Сара в курсе наших с Эллой отношений. — Знаю.
— И она, несомненно, говорила вам, что и я ее тоже ненавижу.
Я смотрел на нее, завороженный ложбинкой меж ее грудей, нежными косточками запястья державшей сигарету руки, и не отвечал. Очевидно, я все еще колебался, не решаясь окончательно предать доверие Эллы, оказанное мне в стародавние времена.
— Не надо, — сказала Сара, почувствовав, что я не расположен к откровенности, — не нужно ничего говорить.
Я взглянул на нее — на изящную линию носа, красиво вылепленные ноздри, полукружья бровей… Кожа ее казалась бледной даже на фоне белой стены.
— Бедная Элла.
— Что правда, то правда, — задумчиво откликнулся я.
Меня трясет от ярости, когда я вспоминаю, как вела себя в тот вечер Сара. Я снова вижу перед собой ее лицо: она печально, сочувственно смотрит мне в глаза. И все мои сомнения рассеиваются в одночасье: я вдруг обретаю твердую уверенность в том, что она заслужила смерть. Убив ее, я поступил правильно. Этим я добился подлинной, глубинной справедливости, которую не могли бы обеспечить жалкие бюрократические процедуры земных судей и тюрем. Ее будет судить Бог, только Он может это сделать. И мне, одинокому старику, сидящему здесь и не имеющему возможности вернуться в прошлое, тоже остается лишь дожидаться Его суда.
Странно, всего за сутки моя жизнь рассыпалась в прах, фундамент пятидесятисемилетнего брака рухнул в мгновение ока. Я узнал правду — и она все разрушила. Вспомнив прошлое, я свел на нет Сарины труды, вытащил краеугольные камни из возведенного ею здания. И хотя едва ли я смогу построить взамен что-то новое — уже никого и ничего не осталось вокруг для осуществления этой работы, — по крайней мере, я наконец-то понял, какой силой обладала Сара.
Моя жена никогда не забывала оскорблений и редко прощала врагу, но за верность и преданность она вознаграждала великодушием, которое никогда не иссякало. Таковы были принципы и методы Сары. А в ту ночь я слушал ее слова и даже не догадывался — клянусь, это правда, — что она ведет сознательную работу, постепенно, аккуратно, едва заметно добиваясь того, чтобы я попал под ее влияние.
— Я так старалась помочь Элле, — говорила Сара скромно и искренне. — Я понимала, что ей нужна помощь. Вы и представить не можете, как мне хотелось предотвратить… то, что случилось в Сетоне. Какой виноватой я себя чувствую!.. — Ее глаза даже наполнились слезами.
Я помню, как Сара плакала, как красиво у нее это получалось. В ту ночь я осторожно отер слезы с ее лица.
— Спасибо, — поблагодарила она и погладила меня по голове. — Я пыталась предупредить… — продолжала она, — но меня никто не слушал. Только дядя Алекс. Кроме меня, он единственный понимая, в каком состоянии находится Элла: он и прежде наблюдал похожие симптомы у своей матери и сестры.
Скрепя сердце я кивнул.
— Он пытался помочь Элле, посылал ее ко всем этим докторам. Полагаю, именно поэтому она и… — Голос у Сары сорвался. — Элла не хотела принимать помощь — ни его, ни чью бы то ни было еще. Всегда была упрямой. И когда я попыталась, она… Нет, не буду рассказывать, это слишком ужасно.
— Расскажите, прошу вас… — Мне хотелось узнать все до конца, даже самое страшное.
Сара взглянула на меня, и ее голубые глаза вновь наполнились слезами.
— Ну, если вы действительно хотите знать… Она пригрозила и меня тоже убить.
Воцарилась тишина, Сара ждала, пока ее слова не возымеют свое действие.
— Разумеется, я никогда не думала, что Элла в самом деле совершит что-либо подобное, — добавила она, видя, что добилась ожидаемого эффекта. — Если б я только знала, что она говорила серьезно… Вероятно, я могла бы что-то предпринять. Я бы имела возможность…
— Вы не виноваты, — мягко возразил я.
Именно это она и хотела услышать.
— Но я чувствую свою ответственность за случившееся.
— Напрасно.
Ужасно это сознавать, но я проникся к Саре сочувствием, обнял ее, и так мы просидели довольно долго.
— Да, вы правы, — сказала она. — Я бы вряд ли смогла что-то изменить. — И Сара промокнула глаза — осторожно и изящно. — Элла никак не хотела признать, что у нее проблемы со здоровьем. Доктора в один голос твердили: нужно признать свою болезнь, прежде чем она проявит себя. Именно это Элла отказывалась делать. Она была такой упрямой. Не запирать же ее в сумасшедший дом. Что еще Александр, Памела или я могли поделать?
— Ничего, — пробормотал я, пытаясь заглушить в своем мозгу голос Эллы, доносившийся до меня из пражского кафе, с расстояния в несколько лет, не слышать ее вопроса, полного горькой иронии: «А знаешь, какую стойкую психику надо иметь, чтобы остаться в здравом уме после сеанса у авторитетного психиатра?»
— Вы сделали все, что могли, — заверил я Сару и, выговорив эту фразу, решил раз и навсегда покончить с прошлым. Я не хотел, чтобы оно продолжало мучить меня.
— Да, я понимаю, — ответила она медленно, — что не должна винить себя. Она так ревновала, Джеймс, так ужасно ревновала.
— Я знаю.
— Она рассказала вам?
— Да.
— И что же именно?
— В основном она говорила о вашей бабушке.
— И о Сетоне?
— Да.
— Элла никак не желала смириться с тем, что я больше соответствую образу владелицы замка. Она ненавидела меня за то, что я англичанка, представляете? Англичанка в том смысле, в каком она никогда не сумела бы ею стать.
Я промолчал.
— Элла ненавидела меня за то, что я понимаю этот остров так, как она никогда не смогла бы понять. И всю жизнь пыталась доказать, что может заботиться о нем лучше, чем я. А самое печальное, что она едва знала его.
— Правда?
— Она лишь изредка приезжала туда — на дни рождения, на Рождество.
Я взглянул на Сару: на глазах слезы, губы трагически искривились.
— Для Эллы это была тяжелая ответственность, — продолжала Сара. — Она очень боялась, что не сможет справиться с тяжким бременем — заботой о замке.
— Бедная Элла! — Я вспомнил, как много лет назад она плакала в башне над морем, и меня пронзило ощущение ее теплых слез на моем плече.
— Да, мне тоже было ее жалко. — Сара поджала губы. — Может, поэтому она и убила дядю Алекса на глазах целой толпы гостей. Знаете, мне кажется, Элла хотела, чтоб ее поймали.
— Зачем ей это понадобилось?
— Своим поступком она спасла себя от Сетона.
— Что вы хотите этим сказать? — удивился я, и из дальних глубин моей памяти зазвучал голос Эллы, ее слова о том, что замок не может унаследовать католик, человек, состоящий в разводе, или осужденный.
— Теперь она ни при каких обстоятельствах его не получит, — пояснила кузина моей возлюбленной.
— А что будет, когда умрет ваш дядя? Теперь, когда Александр мертв?
