Айрис Мердок - Лучше не бывает
Дьюкейн сел. Он передвинул стол с виски и сдвинул кресло вперед. Он мягко сказал:
— Слушайте, Ричард, я знаю, что лгали мне сегодня, и я знаю, что вы замешаны в этом деле больше, чем вы стараетесь показать, глубоко замешаны. По самую шею. Вы знаете, почему Рэдичи совершил самоубийство, и вы мне скажете это прежде, чем покинете этот дом. Вы что-то взяли тогда у мертвого Рэдичи, и я знаю — что именно вы тогда взяли. Я не очень много накопал о вас информации, но то, что я нашел, может принести вам серьезные неприятности, если я захочу.
Биран сейчас сидел прямо, руки его, вцепившиеся в ручки кресла, были освещены золотым светом, длинный цилиндр его головы повернут в тень. Он сказал:
— Извините, Дьюкейн, мне больше нечего вам сказать, кроме как пожелать вам спокойной ночи, — но не двинулся с места.
Дьюкейн осознал, что назвал Бирана по имени. Вместе с этим пришло, наконец, ощущение, что он загнал его в угол. Он подумал — я поймал его. Он сказал, резко наклонившись вперед:
— Не будьте идиотом. Почему вы сказали, что я действую вам на нервы? Вы пришли сюда не для того, чтобы выяснить, что мне известно, вы пришли рассказать мне что-то. Я не блефую, Биран. Это проклятое расследование подошло к финалу, и в финале вы — главное действующее лицо, хотите вы этого или нет. Важно, чтобы вы это поняли. До сих пор это дело велось без участия полиции. Оно было совершенно секретным, и я имею право держать в тайне и скрывать от всех то, что мне известно, и то, что считаю нужным. Хорошо, вы знаете вкратце, что мне известно. Если вы расскажете мне все, возможно, я смогу утаить это в той части, которая касается вас. Разумеется, я не обещаю этого, но я подумаю на эту тему. Если же вы не захотите говорить, то я передам все это дело в руки полиции и расскажу им о своих подозрениях. Если вы предпочитаете, чтобы они, а не я допрашивали вас, это — ваше дело. И не полагайтесь на верность такого человека, как Мак-Грат.
Биран глубоко вдохнул воздух. Он наклонил голову, и Дьюкейн мог видеть только длинную щель голубого глаза. Его жесткие волосы отсвечивали золотом в свете лампы. Биран сказал еле слышно:
— Дайте мне подумать, дайте мне подумать. — Все еще не поднимая глаз, он спросил:
— Если то, что я вам скажу, не имеет прямого отношения к вопросу, был ли Рэдичи шпионом, то вы сохраните это в тайне?
— Да.
— Если я расскажу вам, почему умер Рэдичи, сможете вы в отчете так сформулировать это объяснение, чтобы не называть лишних имен?
— Не знаю. Ваш вопрос слишком расплывчат. Не могу обещать вам молчание. Например, если вы мне скажете, что сами убили Рэдичи.
— Я не убивал Рэдичи. Во всяком случае, не в том смысле, который мог бы сделать меня подсудным. Подождите только минуту, хорошо? Подождите минутку.
Биран встал. Он повернулся спиной к Дьюкейну и оглянулся на темный угол комнаты. Дьюкейн провел рукой по лбу и заметил, что его волосы стали влажными и липкими от пота. Его глаза, его воля были направлены в сторону Бирана, сфокусированы на его затылке, где путаница жестких волос переходила в мягкие завитки. Дьюкейн молчал, но пространство между ними напиталось его волей. Но теперь он знал, что Биран захотел говорить и заговорит. Возможно, он с самого начала собирался сделать это и только нуждался в том, чтобы его к этому подтолкнули.
Биран обернулся, теперь его лицо стало гораздо более спокойным. Его тонкий рот слегка улыбался, выражая сардоническую решимость. Он сказал:
— Хорошо. Я верю вам, поскольку вы сами сказали, что вам можно верить. Предаю себя в ваши руки. Вот этот документ скажет вам все, что вы хотите знать. После того, как вы прочтете, я позволю себе дать вам два-три пояснения по этому поводу. — Он протянул Дьюкейну сложенный лист бумаги и сразу отвернулся.
Дьюкейн развернул бумагу. Он сразу понял, что она написана сжатым почерком Рэдичи. В ней говорилось:
«Заявляю полиции, обществу и Богу, если он существует, что в сентябре прошлого года я убил мою жену Клодию, выбросив ее из окна. Я действовал под влиянием аффекта и не имел заранее обдуманного намерения убивать ее. Моим мотивом была ревность из-за ее связи с Ричардом Бираном. Биран был свидетелем моего поступка и с тех пор пытается шантажировать меня. Я умираю от собственной руки. Бирану посылаю предсмертное проклятие.
Джозеф Рэдичи Я любил свою жену».Дьюкейн был до того поражен и странным образом тронут этим документом, что ему хотелось просто прижать его к голове и закрыть глаза. Но в нем тут же взыграл актерский инстинкт, инстинкт, перенесший его в былые дни, когда он работал в судах. Он встал, чтобы успокоиться, достал лупу и исследовал письмо, поднеся его к лампе. Почерк был твердым и, несомненно, принадлежал Рэдичи.
Биран все еще стоял к нему спиной. Дьюкейн сказал:
— Садитесь, пожалуйста, Биран.
Они оба сели. Биран глубоко дышал, он потянулся так, как будто бы ужасно устал.
Дьюкейн сказал:
— Возможно, вы сможете ответить на некоторые вопросы.
— Все, что хотите.
— Я готов признать, что это писал Рэдичи. Это все так и было?
Биран привстал. Он сказал:
— Правда, что он убил Клодию и что я видел, как это произошло. И правда, что он ревновал Клодию ко мне. Неправда, что я пытался его шантажировать, по крайней мере, не совсем правда.
— Что значит «не совсем»?
— Боюсь, мне трудно сформулировать.
— Неважно. Скажите правду.
— Видите ли, я желал Джуди Мак-Грат.
— Поэтому вы решили надавить на Рэдичи…?
— Я не собирался на него давить. Даже намека на это не было. Самому Рэдичи почему-то так показалось. Я хотел увести от него Джуди, и я бы легко это сделал, а ему почему-то захотелось думать, что ему угрожают.
— Он видел угрозу именно с вашей стороны?
— Думаю, да.
— Когда это случилось?
— Я увел ее два или три месяца тому назад. До того, как произошло…
— Ясно. В письме истинное объяснение его самоубийства?
— Да. Насколько, вообще, объяснение может быть истинным. Никаких других тайн, никаких иных намеков. Он был жутким человеком, находившимся постоянно в состоянии страха и тревоги. Я думаю, он общался с духами и боялся их.
— Любил ли он жену?
— Да. Думаю, да. Но, пожалуйста, поверьте, что я не знал этого вначале.
— Вы спали с миссис Рэдичи?
— Да.
— Она была несчастной женщиной?
— Нет, совсем нет, разве что в самом конце. С самого начала я этого не понял. Я очень банально взглянул на это дело. Клодия казалась покинутой женой. У Рэдичи был целый гарем некромантических девушек, по крайней мере, до появления Джуди, она заставила его их прогнать. Я думаю, Рэдичи сильно увлекся Джуди, и это причиняло боль Клодии. Она терпела других, но это показалось ей гораздо более серьезным. Думаю, это и побудило ее заигрывать со мной, а я воспользовался этим и взял ее штурмом. Это было неожиданно. Я бы не сделал этого в нормальном состоянии. Меня поразила сила ревности Рэдичи. Я не знал, что она ему так важна.
— Где все же вы впервые встретили Клодию?
— Через одну из предшественниц Джуди. Клодия пришла к ней домой с целью выяснить что-нибудь о Джуди уже после того, как она стала тревожиться по этому поводу. А я случайно оказался там.
— Понимаю. Итак, Рэдичи оказался ревнивцем и попросил вас убраться?
— Да. И лучше бы я так и сделал. Но я каким-то образом почувствовал, что должен защитить Клодию. Мне нравилась Клодия, она собой представляла нечто. И к тому времени все запуталось. Я сказал ему, что он ее не стоит. И он не стоил. С другими девушками он не спал, и с Джуди тоже, и он их не бил. И все равно он жуткий какой-то был.
— И вы видели, как он убил свою жену?
— Да. Это было… — Биран уставился на пустой камин. Он вытянул руку и дотронулся пальцем до мраморной доски, погладив ее. — Я довольно сильно напился в тот вечер. Наверно, мы все трое были пьяны. Клодия была в странном состоянии духа. Я думаю, ей нравилось, что мы оба присутствуем… Ее забавляла эта ситуация. Ей было интересно, схватимся мы с ним или нет. Знаете, она действительно любила мужа, хотя, конечно, была влюблена в меня. Мы составляли истерическое трио, это было уже не в первый раз. Вы едва ли поверите, но мы обсуждали все это вместе. Втроем. Странность Рэдичи делала это возможным. Он все время разыгрывал какую-то роль, и, я думаю, именно это увлекало Клодию. Она хотела воспользоваться мною, чтобы заставить Рэдичи страдать, она хотела посмотреть на его страдания. Он бегал по комнате. Кричал и размахивал руками, а потом погрузился в долгое молчание и нахмурился, как русский актер. Я не мог серьезно относиться к нему во время этого представления, хотя в то же время он пугал меня, и это заставило меня пытаться подловить его. Интересно, вы поняли хоть что-нибудь из этого?
— Думаю, да, — сказал Дьюкейн. — Продолжайте.
