Айрис Мердок - Лучше не бывает
Бирон слабо улыбнулся. Виски пошло ему на пользу.
— Вы не нашли своим талантам должного применения. Вам надо было работать в Скотленд-Ярде.
— Зачем вы заперли дверь?
— Вы хорошо информированы. Это тоже было спонтанно. В первый момент я намеревался позвонить Октавиену и запер дверь в ожидании его прихода. Потом я решил не звонить ему.
— Я вам скажу через минуту, что я думаю о ваших пояснениях, — сказал Дьюкейн. — Теперь скажите, почему вы делали вид, что не знаете Рэдичи?
— Просто утаил, — сказал Биран, попивая виски, — всякий имеет право защищаться от наглого любопытства. Я не знаю, почему парень покончил с собой, может быть, это было как-то связано с девушками или еще почему-то. Я просто не хотел, чтобы меня о нем спрашивали и потом вызывали как свидетеля. Вы бы сделали так же на моем месте.
— Нет, я бы так и не сделал и не мог бы оказаться на вашем месте, — сказал Дьюкейн взволнованно и опять наклонился вперед.
Биран упорно смотрел на него, почти сурово, а потом перенес свое внимание на стакан виски, в котором раскачивал и раскачивал напиток. Он молчал.
Хлопнувшая дверь и мотив «Добрый герцог Муррейский» известили о том, что Файви, будучи отпущенным на вечер, вернулся домой. Дьюкейн нахмурился, опять откинулся назад и сказал себе: «О, Господи, он ловко увертывается».
— А что насчет Елены Троянской? — спросил Дьюкейн.
Биран хитро улыбнулся, поднятая бровь придала его лицу доверчивый вид:
— Юная Джуди, да. Вы ведь сами беседовали с Джуди. Она участвует в наших судьбах.
— Не в моей судьбе! — воскликнул Дьюкейн. Он понял, что начинает сердиться. Разговор пошел не так, как он предполагал. Биран явно взял себя в руки, и теперь он сам был предметом насмешек и вынужден был защищаться. Он налил себе виски. Они смотрели друг другу в глаза.
— Ну, ну, Биран, — сказал Дьюкейн. Это звучало почти просительно.
— Что вы хотите сказать этим «ну, ну»? Я не отрицаю, что знаю Джуди Мак-Грат и что Рэдичи тоже знал ее. Она любвеобильная дама с широким кругом знакомств.
— Вы познакомились с ней через Рэдичи?
Биран забеспокоился.
— Нет, меня познакомил с ней ее муж. Мак-Грат знает, как подороже продать то, что имеет. И Рэдичи с ней познакомился таким же путем.
— Мак-Грат шантажировал и вас?
— Что значит — и вас? Он вас шантажировал?
— Нет, меня нет! Он шантажировал Рэдичи.
— Да? О да, припоминаю. Интересно. Возможно, это объясняет причину самоубийства.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Не думаю, что считаю вас вправе допрашивать меня, мой дорогой Дьюкейн.
— Тогда зачем вы явились сюда?
— Потому что вы, скажем так, стали действовать мне на нервы. Если хотите знать, я пришел сюда, чтобы задать вам несколько вопросов.
— О чем?
— О том, насколько хорошо вы знаете Джуди Мак-Грат.
— Ах, вот что! — сказал Дьюкейн. Он встал, резко отодвинув кресло и почти опрокинув лампу. Быстро заходил по комнате. Он посмотрел вниз на Бирана и понял, что они поменялись ролями. Биран развалился в кресле, а Дьюкейн стоял перед ним. Несомненно, Биран — умный человек. Он так и уйдет, не открыв мне чего-то важного, думал Дьюкейн. Он почему-то все больше обретал уверенность в том, что у него есть что скрывать.
— Ну? — протянул Биран. Он выглядел совершенно спокойным сейчас, он сидел, вытянув ноги, в руке стакан, его длинная, узкая голова покоилась на подушке.
Дьюкейн подумал, он пришел, чтобы выведать, много ли мне удалось узнать, и я, действительно, дал ему понять, что ничего не знаю! Черт, черт, черт. И тут Дьюкейн вдруг почувствовал совершенно определенно, что Биран виноват в чем-то, возможно, в чем-то серьезном. Он подумал, надо его каким-то образом напугать.
Дьюкейн сказал, напряженно думая:
— Вы прекрасно осведомлены, что я едва знаком с миссис Мак-Грат.
— Вы целовались с ней, — сказал Биран. — Что ж, темные лошадки вроде вас часто опережают всех. — Он усмехнулся и налил себе еще немного виски.
— Она сама поцеловала меня, — сказал Дьюкейн. — Она с профессиональной ловкостью воспользовалась моментом неожиданности. Вы прекрасно знаете, что миссис Мак-Грат в этом смысле мне неинтересна.
— Почему я должен вам верить?
— Я не лгу.
— Правда? — осведомился Биран. — Тогда почему же вы мне все-таки солгали сейчас?
— О чем вы?
— Вы сказали, что Мак-Грат не шантажировал вас.
Дьюкейн взглянул вниз на красивое, дерзкое лицо Бирана.
Затем он отвернулся и рассмеялся. Он начал шагать по комнате.
— Верно, Мак-Грат пытался шантажировать меня, и, руководствуясь моими личными мотивами, я сделал вид, что уступил. Как вы узнали?
— Он рассказал мне. Этот парень подкупающе искренен. Он пытался и меня шантажировать. Они с Джуди работают командой, как вы, возможно, уже поняли. Она заманивает богатых людей с причудливыми, скажем так, вкусами. А Мак-Грат уже тут со своей маленькой камерой. У него настоящий талант фотографа.
— Понимаю. Он пытался, вы говорите, шантажировать и вас. Но это не получилось?
— Я сказал ему, что, если он вздумает и со мной играть в эту игру, я убью его, он мне поверил.
Дьюкейн обернулся, дойдя до стены, и посмотрел на длинную расслабленную фигуру в кресле. У него на все есть ответ, подумал он. Мне бы ни один человек не поверил, что я могу убить его!
— Как я уже сказал, — ответил Дьюкейн, — у меня были свои резоны не обескураживать Мак-Грата. — У него возникла идея, невольно подсказанная самим Бираном.
— Очень убедительные резоны, сказал бы я. Две очаровательные девушки. Да, вы — темная лошадка.
— Вижу, что подкупающая откровенность Мак-Грата не имеет границ, — сказал Дьюкейн. Он подумал: этот парень знает обо мне больше, чем я о нем. А я-то считал его своей жертвой, узником!
— Да, он рассказал мне о двух письмах. Он гордился собой. Должен сказать, он, в самом деле, очень изобретателен.
— Кажется, он стал вашим другом, — сказал Дьюкейн. — Будет интересно послушать, когда он расскажет все, что знает.
— Он этого никогда не сделает, — сказал Биран одобрительно. — И никогда вам его не подловить. И никому другому.
— А я смогу убедить его, — сказал Дьюкейн.
Биран выпрямился.
— Каким образом?
— Вот, скажем, этот шантаж, — ответил Дьюкейн. — Почему вы думаете, что я поощрял его? Эти два письма абсолютно невинные. Обе молодые женщины употребляют самые горячие выражения, как это свойственно молодым женщинам, но ни одна из них не является моей любовницей и, собственно, у меня нет никаких возражений против того, чтобы они узнали о существовании друг друга. На самом деле, они уже и знают с тех пор, как я им рассказал. Это первое, что я сделал, после того, как Мак-Грат сообщил мне о своих намерениях… Мак-Грат мне не опасен — ему нечего открыть им. Правда, Биран, вы меня удивляете. Насколько вы знаете мой характер, неужели вы думаете, я действительно потерпел бы шантаж? Ничего особенно страшного я не совершал и, конечно, не стану платить такому субъекту, как Мак-Грат, только ради того, чтобы избежать легкого стыда.
— Вы хотите сказать…
— Да, у Мак-Грата нет надо мной власти. Но у меня есть власть над ним, и я собираюсь ею воспользоваться. Естественно, я не собираюсь изобличать его, но я заинтересован в том, чтобы он заговорил, и он заговорит.
— А у вас есть доказательства? — К нему снова вернулась настороженность, и он опять принялся покусывать зубами суставы пальцев.
— Он имел глупость написать мне письмо. А кроме того, у меня есть магнитофонная запись. Я тоже в таких делах не лишен изобретательности. Странный у меня сегодня вечер для человека, который не привык лгать, подумал Дьюкейн. Он подошел ближе к Бирану и внимательно рассматривал его. Биран явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Итак, вы собираетесь нажать на Мак-Грата?
— Да. Половину истории он мне уже рассказал. Вторую половину я услышу на следующей неделе. Не знаю, обойдусь ли я без помощи полиции или все же прибегну к ней. У меня ощущение, что это будет интересно. И еще: у меня чувство, что вас это тоже касается.
— Он вам ничего не расскажет, — сказал Биран. Сейчас он упорно смотрел на ковер.
— Значит, вы не отрицаете. Ему есть что рассказать?
— О, он много что мог бы порассказать. Но не о Рэдичи. Конечно, вы можете угрожать ему и понудить его изобличить сообщников. Но это вам не поможет. Об этом он больше ничего не знает.
— Почему вы так уверены?
— Потому что он кое-что рассказал мне. Верней, намекнул. Это дело Рэдичи слишком раздуто. Не понимаю, почему оно вас так волнует. В нем нет ничего интересного. Рэдичи был наполовину безумным, питающим интерес к оккультным наукам и имеющим довольно странные сексуальные вкусы. Как раз такие люди часто кончают с собой. Почему бы ему не сделать этого? Неужели нужно поднимать такую шумиху по поводу его самоубийства?
