Айрис Мердок - Лучше не бывает
— Не думаю, что удастся скрыть совершение убийства. Это мой долг, даже с профессиональной точки зрения.
— К черту ваш долг, — сказал Биран. Он встал, отбросив стул одной рукой. — Буду ли я считаться соучастником, когда об этом узнают официальные лица?
— Боюсь, что да.
— Это будет концом моей карьеры.
— Да. Мне очень жаль, Биран. Но сейчас я не вижу, как я могу защитить вас. Даже не учитывая то, что вы видели, как совершилось убийство, и то, что вы скрыли признание убийцы, я просто должен дать представление об этом деле во всей полноте. Я мог бы скрыть только то, что не имеет прямого отношения к тому, что я обязан был расследовать. Но это имеет отношение. Особенно имеет отношение к делу эта записка, которую я забираю, если вы не возражаете. Моей целью было узнать, почему Рэдичи покончил с собой. Этот клочок бумаги дает полный ответ на этот вопрос.
— Разве недостаточно, что вы знаете ответ на этот вопрос? Вы можете сообщить властям с чистой совестью, что секреты государства не пострадали. Конечно, славы вы получите меньше…
— Дело не в славе, — сказал Дьюкейн. — Просто я должен сделать свою работу наилучшим образом. Простите, Биран, я не хочу вас расстраивать, но вы должны понять…
— Да, да. Я понимаю. Долг, работа. Это должно вас волновать. Вы должны быть вознаграждены за их выполнение. Но я не понимаю теории возмездия. Я — хороший слуга общества и хочу продолжать им быть. Не хочу начинать жизнь сначала. На самом деле ничего особенно страшного в моем поведении не было, мне просто не повезло. Все казалось таким безобидным вначале.
— Я бы не назвал это безобидным, — сказал Дьюкейн. — Я думаю, вам не следует больше встречаться с Джуди Мак-Грат.
— Почему? Она вам самому приглянулась?
— Конечно, нет. Просто человек вашего ранга…
— Благодаря вам у меня теперь не будет никакого ранга. И, кажется, я могу общаться с кем пожелаю. Но надо признать, что вы теперь командуете. Вы теперь босс. Вы можете мне приказывать, вы можете ставить условия, если, конечно, вы поможете мне выпутаться, вот так.
— Довольно, довольно, довольно, — сказал Дьюкейн. Он чувствовал себя неловко. Не надо было упоминать Джуди. Он сказал: — Послушайте. Сейчас вам лучше уйти. Обещаю, что дня два-три ничего предпринимать не буду. И, вообще, ничего не предприму, пока снова не поговорю с вами. И, разумеется, я никому об этом и словом не обмолвлюсь. Я все тщательно обдумаю. Сейчас, пожалуйста, уходите.
Дьюкейн распахнул двери гостиной, и они оба вышли в холл.
— Вы пришли без пальто?
— Да, сегодня тепло.
— Что ж, благодарю за визит.
Биран коротко рассмеялся. Дьюкейн открыл входную дверь. Они помедлили на пороге.
Дьюкейн почувствовал необходимость прикоснуться к Бирану. Он на мгновение положил руку ему на плечо почти робким жестом. Биран сделал шаг назад, а потом протянул ему руку. Они торопливо обменялись рукопожатием, и Биран исчез.
Дьюкейн закрыл дверь, повернулся и понял, как он устал; тут он заметил, что стоит на письме, лежащем на коврике. Наверно, кто-то просто подсунул его под дверь. Оно было от Мак-Грата.
С чувством глубокого уныния Дьюкейн взял его в гостиную. В комнате еще царила атмосфера напряженности и печали. Он раздраженно разорвал по краю конверт. Послание гласило:
«Дорогой сэр,
Так как вы не выполнили моей просьбы, я отправляю одно из писем заинтересованной особе. У меня остается еще одно, пока я не отсылаю его, надеясь, что вы все же выполните обещание и договоритесь со мной. Цифры те же самые, впрочем, можем все обсудить. Я осмелюсь позвонить вам завтра утром.
С величайшим уважением искренне ваш П. Мак-Грат»Кому он послал письмо? — думал Дьюкейн. Кейт еще в отъезде, Джессика не ответила на его открытку. Какая разница, думал он. Он пошлет и второе тоже на днях. Он поколебался немного, а потом разорвал письмо Мак-Грата. Он не мог предъявить ему серьезных обвинений. И они оба знали это. Конечно, он не должен был рисковать и подвергать этому Кейт и Джессику. Страдать должен он один.
Признание Рэдичи лежало на столе. Дьюкейн положил его в свой секретер и запер, даже не взглянув на его содержание еще раз. Он хотел избавиться от представления о том, как Рэдичи писал его, содрогаясь от убийственной, саморазрушительной ненависти. Дьюкейн не находил в себе сил пожалеть Рэдичи, и не надо о нем думать. Мне тошно, тошно, сказал он себе. Выключив свет в гостиной, он стал подниматься по лестнице.
В спальне было темно, но в ванной оказалось достаточно светло, Дьюкейн вошел туда, не включая свет. Он быстро разделся, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Ему страшно захотелось уснуть, забыть все это, он вспомнил, что часто испытывал подобное желание в своем несчастливом детстве. Какая мерзость, думал Дьюкейн, ужасная мерзость. Но сейчас спать, спать, спать. Он застегнул пижаму и поспешил в спальню, включив там свет. Когда он подошел к кровати, он обнаружил, что там уже кто-то лежит.
— Я думала, вы никогда не придете! — сказала Джуди Мак-Грат.
29
— Это всего лишь маленькая Джуди.
Джуди Мак-Грат откинула одеяло и раскинулась во всей красе, опираясь на локоть. Она была обнажена. Она повернулась и гостеприимно похлопала ладонью по простыне.
— Вас так долго не было. Я немного вздремнула.
Дьюкейн видел ее тело как бы сквозь дымку. Лампы, казалось, лили блеклый свет… Или, возможно, он слишком устал. Он взял висевший на стуле шелковый белый халат и накинул его. Он спросил:
— Вы пришли с Бираном?
— Что, мой сладкий?
— Вы пришли с Бираном?
— Нет, сама по себе. Задняя дверь была открыта, и я вошла. Я догадалась, где ваша спальня. Не сердитесь на меня, сладкий.
Может быть, это какая-то интрига, подумал Дьюкейн. Он спросил:
— Где же ваш муж со своей маленькой камерой? — Когда он произнес слово «маленькой», он осознал, что пытается имитировать не только словечки Бирана, но и его голос.
— С вами я бы так не поступила, мистер сладкий. Это бесплатно. Я вас люблю.
— Сомневаюсь, что вам известно, что такое любовь, Джуди.
— Этого вы не можете знать, мистер сладкий.
Она права, подумал Дьюкейн. Он слегка качнулся и сел в кресло. Он понял, что выпил слишком много виски. Еще он понял, что выпил бы еще.
— Вам лучше уйти, Джуди. Вставайте, одевайтесь.
— Куда так торопиться, мистер С.?
— Я смертельно устал и хочу лечь, а я не могу лечь, пока вы в моей постели. Вставайте, Джуди.
— Вы можете лечь рядом со мной. Я не буду вас трогать в эту ночь.
— Не будьте глупышкой, девочка.
— Выпейте, мистер Сладкий. Немного выпивки я принесла с собой. Выпьем за дружбу.
Дьюкейн заметил, что Джуди заранее поставила на столик у кровати кожаную фляжку и два стакана. Он глядел, как она перекатилась на живот и налила немного виски в каждый стакан. Потом она приняла прежнюю позу на боку и протянула ему стакан.
Это движение глубоко взволновало Дьюкейна. Джуди в дымке этой комнаты, облитая серебристо-золотистым светом, казалась увиденной на картине. Возможно, она действительно напомнила ему одну из работ Гойи или Веласкеса. Но это ее перекатывающееся движение со всей своей неловкостью, ее на мгновение расставленные колени, вид ее грудей наводило на мысль о трогательном уродстве плоти, но также и о ее притягательности.
Дьюкейн механически наклонился вперед и взял стакан.
— Вот и хорошо, мистер Сладкий. Теперь мы можем поговорить. Только поговорить немного, а потом, клянусь, я уйду. Нам нужно поближе узнать друг друга. Это будет мило, не правда ли?
— Я бы не назвал это милым, — сказал Дьюкейн. — Это слово не подходит, любое другое было бы лучше.
— Ваше здоровье, мистер Сладкий.
— Ваше, Джуди.
— Итак, о чем мы будем говорить? Давайте поговорим о нас. — Она грациозно потянулась, вытягивая пальцы ног и приоткрыв рот и глаза. Ее плечи выгнулись. Пятнистые тени пробежали по сжатому животу. Потом она снова расслабилась.
— Как это вышло, что вы связались с этим чертовым Мак-Гратом? — спросил Дьюкейн. Он смотрел в стакан, но все равно мог видеть темный ореол ее черных с синим отливом волос.
— Я была очень молода, мистер Сладкий. И он что-то представлял из себя. Я знала, что могу выйти только за человека, который что-то собой представляет. Из него могло что-то выйти, из Питера. Он яркий.
— Да, яркий. И он действительно кем-то стал. Он превратился в настоящего многообещающего жулика и вас сделал такой же.
— Вы считаете, я должна бросить его, мистер Сладкий?
— Нет, конечно, нет, — сказал Дьюкейн с напором. Он принудил себя взглянуть на нее. Он пытался сосредоточиться на ее глазах цвета Северного моря. Он понял, что ее лицо вовсе не было темным. Оно сияло, из-под затененной медово-золотой кожи как будто проступала бледность. Ее тело растворялось в золотисто-неровном свете.
