Алан Черчесов - Дон Иван
– Так же, как фокусники!
– Про этих не знаю. А про путан уточню: болтать они любят не меньше, чем трахаться. Трахаться, кстати, почти и не любят. Одна меня тут навестила намедни и рассказала историю.
– Где навестила?
– На службе, конечно! Пришла попрощаться со старым клиентом, а заодно и разведать, отчего он презрел этот свет. Подозревала свою конкурентку: «Сонька, зараза, могла доконать. У нее ведь мошна вместо сердца. Перестаралась – и деду капут. Лучше б дождался, когда я с курорта вернусь. Так нет же, приспичило! А песок так и сыпался. Махонький, жалкий, как суслик. Чуть сильнее его распалишь – фьють! – отлетела душа. И хрыч про то знал. Смотришь в глаза, а там страх звериный. Считай, сам провоцирует. Подмывает прижать, словно суслика, и подождать, пока суслик свое отсвистит… А я, сердобольная, часик над ним поколдую, понянчу на самой черте, смерть его подразню, потаскаю, словно котенка, за хвостик, потом – шлеп! – пощечиной старичка воскрешу, подтяжки поправлю и отпущу восвояси. Он мне ручки целует и зовет своим ангелом. Если подумать, я ангел и есть: дарю ему рай на земле, а сама терплю ад. Кто еще будет трахаться с трупом и вдыхать в его трубочку жизнь, ну, скажи? Только мы. Какие уж тут женщины легкого поведения!» А ты говоришь, ангел – я! Вот где святые трудяги. Но, как и всюду, водятся здесь и свои дьяволицы…
Я его прерываю рукописной цитатой:
«Их отличали коварная алчность и ослепительная красота. Устоять перед ними удавалось немногим. Сойдя с панели и выйдя, весьма убедительно, замуж, вампирши преуспевали в карьере, пожирали своих конкурентов, стервенели от собственных ран, наживали уйму врагов, постепенно дурнели собой, превращались в алкоголичек, годами лечились, грызли слуг и лупили детей. Кое-кого из мегер находили затем со следами насильственной смерти на дешевых курортах Востока и не могли опознать месяцами, принимая за посетивших с рабочим визитом страну жриц любви. Так посмертно они возвращались в профессию, без которой заметно страдали. Власть денег не всякой способна была возместить власть распутства: одно дело – бороться со старостью, и другое – ее презирать.
Кто был посильнее характером, внедрялся особым агентом порока в самое высшее общество. Привыкши к торговле телом, вчерашние шлюхи легко торговали душой и делались вскоре незаменимы – что в коммерческих махинациях, что в политическом плутовстве.
Находились среди потаскух и такие, кто не делал, не делался, а мечтал. Казалось, мечтал о несбыточном. Грезил о нем столь страстно и преданно, что загонял его в угол и не отступал. Как итог – наступало оно.
Вот сущая быль.
Наивная и неказистая, но работящая и безотказная передовичка бюро сексуальных услуг долго и глупо мечтает, завершив с ремеслом, женить на себе московского девственника и в обмен на прописку подарить ему деньги и верность. Скопив капитал, дает объявление и учиняет смотр кандидатам. Трое проходят в финал. Им она открывает всю правду. Двоих та не очень смущает. Оба барышне нравятся. Решают пожить дружной шведской семьей. Получается вроде неплохо. Через год с небольшим трио рождает потомство. Когда я встретил девицу в сквере на Чистых прудах, она толкала коляску для близнецов. Завидев меня, со смехом призналась, что хранить верность двоим, пожалуй что, легче, чем одному, но, с другой стороны, не ее же вина, что вышла такая поблажка! Счастье свое она заслужила. Да еще и с добавкой. Вот что значит лелеять мечту не на вырост, а в рост. Я – не умел».
– Про девицу – брехня!
– Не брехня. Я в газете читал.
– Значит, подавно брехня. Если верить газетам, нас с тобой просто поносит от счастья. Проститутки – как воры: верность они не хранят, а крадут у других, чтоб продать.
– Откуда ты знаешь?
– Неважно. Я не плачу за любовь.
– А за что ты платил?
– Сейчас дам тебе в морду. Читай!
Я веселюсь и читаю:
«Бывало, я забавлялся с любовью в рулетку и забрасывал сети в Сети. Улов оттуда выуживался разношерстный и разновеликий. Интернетовский эпистолярий – это душевный стриптиз в непроницаемых масках, под которыми может скрываться сестра, крокодил, мама лучшей подруги или классный руководитель.
Мне из этого списка попадались разве что пресмыкающиеся. Хуже всех были те, перед кем пресмыкались другие. Я и представить не мог, сколько богатых бездельниц пасется на сайтах. У дам, свыкшихся покупать, словно тряпки, мужчин, атрофируется чувство реальности. Чего ж удивляться, что вместо мужчин таким достаются лишь тряпки! Смириться с отказом бывает им так же трудно, как с разорением. Одна попыталась меня переехать, но промахнулась и врезалась в столб. Окаменев за рулем, не откликалась на просьбы открыть дверь машины. Подоспевший гаишник, подумав, что перебит позвоночник, вызвал по рации скорую. В каком-то смысле с диагнозом он не ошибся…
Попадались в Сети и безвредные рыбки: актрисы без первых ролей, художницы без подходящей натуры, умные жены неумных мужей, неумные жены умных мужей, ранние вдовы, внезапные разведенки, робкие девственницы, нагловатые полудевственницы, заторможенные бобылки и безбашенные блудницы. Не со всеми я спал. Кое с кем лишь ходил в ресторан, катался на катере или шалил, глотая зевок, в темноте кинозала. Затем менял ник и растворялся в “три-дабл-ю”. Спустя год или два я и вовсе себя “удалил”: надоело. Роман в Интернете – жанр тех, кто не хочет живать своей жизнью все отведенные суткам часы, кому позарез нужно выкроить в них хоть какую отдушину. Я своей жизнью не жил, оттого не нуждался в подделке подделки своей неживаемой жизни.
Что еще?..»
* * *– Ну и что там еще?
– Если честно, не знаю.
– Тогда – Фортунатов. У него есть жена. А у жены есть любовник.
– И кто он?
– Твой Дон.
– Ага.
– Не ага, а вполне себе хоп!
* * *– Помнишь Марию? Ненормальную дылду на вечеринке у Мизандарова? Ну, что не Моцарт и даже не д’Арк?
– Которая Магдалена и должна за всех пострадать?
– Ознакомься.
Передав Тете стопку страниц – десятидневную хронику своего торопливого одиночества, – я тороплюсь выйти вон, чтобы его наконец не читать:
«МАРИЯ
С женой Фортунатова я сошелся, во-первых, из-за того, что он мне не нравился, во-вторых, потому что нравились мне его книги, в-третьих, Клопрот-Мирон уезжала на месяц в Берлин, и мне это совершенно не нравилось, в-четвертых – только в-четвертых! – из-за того, что мне нравилась фортунатовская жена.
Была ли Мария красива? Кое-кто называл ее истеричкой с глазами на мокром месте. Все так, только в этих глазах уживались разом луна и солнце, синь с золотом, молния и тоска.
Остальное им было под стать. Высокая, тонкая, хрупкая, гордая, в чем-то дикая и необузданная, в чем-то застенчивая, даже затравленная, несуразная и отчаянная, невероятно ранимая – возьмите все эти ингредиенты, произведите замес, разогрейте девичьей страстью, залейте сиропом томления, остудите температурой темницы, подержите на нёбе воображения и запейте отваром неверности.
О том, что Мария в меня влюблена, я услышал от Жанны. Перед отъездом Клопрот-Мирон намекнула, что не против нашей интрижки.
– Матвей всю неделю будет работать на даче. Пантера останется в клетке грызть прутья. Почему бы не проявить сострадание? Бедняжка заждалась своего укротителя. Куй железо, пока горячо!
Советом Жанна не ограничилась – в полдень мне позвонила Мария, чтобы поблагодарить за цветы:
– Роскошный букет! Не хотите на кофе?
Я бодро ответил:
– Хочу.
Выпить кофе мы не успели. Едва клетка за гостем захлопнулась, как пантера набросилась на укротителя и стала терзать мой парадный костюм. Настрелявшись швами и пуговицами, Мария вдруг оробела и закрыла глаза:
– Пожалуйста, уходи. А когда ты уйдешь, я смогу умереть со стыда.
– Когда я уйду, ты будешь бесстыдно бессмертна.
Любовницей Мария оказалась старательной. Не раз и не два мне приходилось охлаждать ее пыл, как случается бить по рукам ребенка. Этот ребенок был в ней еще жив, не желал становиться большим и капризничал, изобличая тем самым мятежную душу. У особо несчастных людей есть такая повадка – надувать в бутон губки, шепелявить пискляво и кидаться в любимых любимыми побрякушками. Подобное поведение раздражает, но на первых порах лишь добавляет прелести тем, кто еще не стал нам докукой.
Мы подружились.
Беседа во время соития – статистически редкая форма близости, что меня всегда удивляло: большинство моих женщин не чуждалось поговорить в минуты, обрамлявшие как сам путь к вершине, так и последующее с нее нисхождение. В отличие от них Мария не тянула за горло гласные, не зарывалась в шипящие, не спотыкалась на “п” и не заедала на “р”. Напротив, чем выше, тем больше частила словами и украдкой стонала, перемежая подводными звуками пугливый речитатив, на подступах к цели дрожала и хныкала, а достигнув ее, горько, обильно рыдала. Потом… доставала альбом с фотографиями.
