Энн Пэтчетт - На пороге чудес
— Ужасная какая, — слабым голосом проговорила Марина, желая увидеть хоть немного сочувствия.
Она имела в виду змею.
— Не сомневаюсь. — Доктор Свенсон потрогала лоб мальчика, проверяя, не повысилась ли у него температура; потом прижала пальцы к его шее и посчитала пульс.
— Вы когда-нибудь мечтали о собственном ребенке, доктор Сингх?
И снова она угадала эмоции Марины, проследила цепочку ее мыслей: «Я не могу взять этого ребенка. Мне надо родить своего».
Неужели она действительно такая прозрачная?
Или доктор Свенсон просто умеет читать ее мысли?
— Да, одно время мечтала, — ответила Марина.
Она никак не могла отделаться от змеиной вони и удивлялась, почему доктор Свенсон никак это не комментирует.
— И что, время уже прошло?
Марина пожала плечами.
Странная терапия — ты лежишь рядом с ребенком, которого хочешь взять себе (ты только что это поняла), а тебя спрашивают, хочешь ли ты ребенка.
— Мне сорок два. Я серьезно сомневаюсь, что за год-другой моя жизнь настолько изменится, что это станет возможным.
Теперь она уже сомневалась, что хочет ребенка от мистера Фокса, а в ее возрасте нерешительность играла против нее.
— Неужели непонятно, что у вас еще будет для этого время? Лакаши предлагают нам именно это. Если я могу родить в мои семьдесят три, то почему вы не можете в ваши сорок три? Я скажу вам правду, доктор Сингх: я открыла в этих деревьях не то, что ожидала. И это не то, чего ждет ваша фармацевтическая компания. Это нечто гораздо большее, более амбициозное, чем все, на что мы рассчитывали. Таков великий урок доктора Раппа: никогда не фокусируйтесь на том, что вы ищете, иначе вы пропустите мимо сознания вещи, которые вам дарит судьба!
Марина села.
Отпустила руку Истера, хотя их руки прочно склеились засохшей змеиной кровью, и выбралась из-под сетки.
— Вы беременны? Вы это хотите сказать?!
Доктор Свенсон заморгала и на какой-то момент, казалось, была удивлена больше, чем Марина.
— А вы думали, что я растолстела?
— Вам семьдесят три!
Доктор Свенсон сложила руки на животе — жест, общий для всех беременных. Такого жеста Марина никогда у нее не видела. Рубашка профессора сбилась кверху и открыла округлый живот.
— Вы ведь видели здесь женщин моего возраста и старше, и они были беременны. Я слышала ваши восторги по этому поводу.
— Но ведь они лакаши, — Марина не знала, чего в ее словах больше — расизма или научного подхода.
Искажение биологической природы — это для них, не для нее.
От реки доносилось их пение. Они били в барабаны, несомненно, благодаря и уговаривая змею не сердиться, прежде чем надеть на палочки куски ее мяса и жарить над огнем; или как там они будут ее готовить.
— Да, они лакаши, и в этом вопрос. Мы знаем, что если они едят кору регулярно, с начала первых менструаций, то их яичники не стареют. Но американцы не станут пичкать своих дочерей таблетками каждый месяц, начиная с тринадцати лет, в расчете на то, что их дочь станет медлить с рождением ребенка до пятидесяти. Нам нужно выяснить другое — способна или нет эта кора восстанавливать репродуктивную функцию у женщин постменструального возраста.
— И вы проверяете это на себе? Вы не смогли найти кого-то другого?
— У женщин-лакаши нет постменструального возраста. В этом-то и дело.
— Тогда поезжайте к жинта. Не пробуйте на себе.
— Как быстро мы отбрасываем нашу медицинскую этику! Я создам этот препарат. Если я верю в него, а я верю, тогда я должна испробовать его на себе.
— А кто отец?
Доктор Свенсон смерила ее взглядом, полным сурового разочарования, какой приберегала для первокурсников:
— Доктор Сингх, это несерьезно, честное слово.
Учитывая бурные события этого дня, Марина могла бы поклясться, что ее уже ничто не огорчит, и все-таки увидела, что у нее задрожали руки.
— Я понимаю, что вы проводите очень узкое первоначальное испытание на себе. Но конечным результатом этого эксперимента будет ребенок. При всех моих пожеланиях вам долгих лет жизни, возможно, вы проживете не столько, сколько требуется ему. Если нет и отца — в традиционном смысле, тогда что же будет с ним?
— Тут вокруг полно детей. Думаете, племя не вырастит еще одного? Меня тут очень уважают. Любой результат моего эксперимента, как вы ласково именуете этого ребенка, станет желанным и не останется без хорошего ухода.
— Вы намерены оставить его здесь? Ребенок Энник Свенсон будет жить у лакаши?
— Это приличное, хорошо организованное племя.
— Вам нужно лечь в госпиталь Рэдклиффа.
— Не хочу.
Между тем Истер крепко спал.
Его рубашка, руки и лицо были измазаны кровью.
Она только что это заметила.
Ладно, она возьмет тряпочку и оботрет его.
Пока он спит.
— Представьте себе, что доктор Рапп стал отцом какого-нибудь здешнего ребенка, — сказала она, вспомнив спор Алена Сатурна с женой и стараясь говорить спокойно. — И что тогда? Так и будут сын или дочь величайшего ученого всю жизнь бродить по джунглям, не используя свой потенциал?
— Вы думаете, тут у него нет детей? Неужели вы верите, что таких вещей не бывает? Попросите Беноита взять вас на очередной их «улет» или как там это теперь называется.
Доктор Свенсон тряхнула головой и села на маленький стул.
Села на второе платье Марины и вторые трусики, так как на нем Марина хранила свои вещи.
— Я очень устала, доктор Сингх, — сказала она и пригладила ладонями волосы. — У меня ишиас в левой ноге, а плод давит на мой мочевой пузырь. Когда я ложусь, он начинает бунтовать. Я рада, что сама провела эту часть исследования. Теперь мне понятно то, на что иначе я бы и не обратила внимания: после определенного возраста женщины просто не приспособлены вынашивать детей. Лакаши привычны к этому, такая у них особенность. Своих детей они могут отдать правнучкам. Им не обязательно их растить. Такова единственная награда за поздних детей: матери знают, что могут не отвечать за них. До беременности я никогда не чувствовала себя старухой, это точно, хотя всю жизнь избегала зеркал. В двадцать лет я не очень представляла себе, как я выгляжу, не представляю и сейчас, в семьдесят три. У меня был лишь артрит в плече, а так ничего серьезного. Я держалась. Я приезжала сюда, продолжала свою работу, работу доктора Раппа. Я не вела старушечью жизнь, потому что не была старухой. Но вот этот ребенок вернул мне мои семьдесят три года, да еще с добавкой. Я наказана за вторжение на территорию биологически молодых особей. И поделом мне.
Марина поглядела на своего профессора, на ее опухшие ноги, обутые в поношенные сандалии «биркеншток», поглядела, как гравитация прижала ее к стулу.
И задала самый нелепый вопрос, просто потому, что он только что был задан ей самой:
— Вы когда-нибудь хотели иметь детей?
— А что вы мне только что ответили на мой вопрос? Хотела ли я? Пожалуй. Хотя, честно признаться, не помню. В нынешнем состоянии я могу сказать, что вынашивать ребенка — это рыть себе могилу. Но в свое время я помогла появиться на свет тысячам и тысячам младенцев, и многие матери выглядели счастливыми, по крайней мере, в тот момент. Я понимаю, молодым все легко.
Доктор Свенсон закрыла глаза, и, хотя она держала голову прямо, казалось, что она спит.
— Вас проводить? — спросила Марина.
Доктор Свенсон обдумала ее предложение.
— А что с Истером?
Марина оглянулась на него и отметила, что мальчик дышит ровно и спокойно.
— Он пока что не проснется, у него был длинный день.
— Вот такой вам и нужен ребенок, — сказала доктор Свенсон, возвращаясь к началу их разговора, хотя на этот раз она, казалось, наоборот — уже предлагала Истера Марине. — Такой умный, подросший, любящий. Если бы мне кто-нибудь дал гарантии, что мой ребенок будет таким, как Истер, я бы родила. Вот только сделала бы это много лет назад.
Марина кивнула и, держа доктора Свенсон обеими руками, подняла ее со стула:
— На этом мы с вами и сойдемся.
— Вы разумно поступили, доктор Сингх, что остались у нас. Я все ждала, что вы уедете, но теперь вижу, что вас искренне интересует наша работа.
— Да, — ответила Марина, впервые осознав, что и не думала об отъезде.
Потом она взяла доктора Свенсон под руку, и они вместе спустились по ступенькам и пошли через джунгли к лаборатории.
Там Марина взяла кусок мыла и кастрюлю. Спустилась к реке, сняла платье и на какое-то время погрузилась с головой в теплую мутную воду.
Около лаборатории имелся капризный и слабый душ. Для него приходилось носить воду из реки и процеживать сквозь фильтры.
Но сейчас он был для нее бесполезен, ей нужно было отмыться от змеиной крови и слизи. Она высунула голову из воды, открыла глаза, посмотрела на вечернее солнце и с удивлением поняла, что больше не боится реки.
