Энн Пэтчетт - На пороге чудес
Истер подошел к высокому барабану и приложил ладони к его бокам. Через минуту он уловил ритм ударов и стал ритмично качать головой. Вышел мальчик с трехпалым ленивцем и посадил его на шею туристке; животное сонно повернуло голову и, казалось, улыбнулось. Ленивец пользовался большим успехом у туристов и вытеснил Марину из конкурентного поля.
Появилась массивная женщина в грязной майке и отрезанных ниже колена джинсах; в руках она держала увесистую капибару; держала словно ребенка, животом кверху, вероятно, считая, что получится забавный снимок с этим крупным грызуном. Но капибара стала сопротивляться, укусила ее и, визжа от страха, бросилась в кусты. Тут из хижины вышли два очень старых индейца в огромных головных уборах из перьев, потрясая «посохом дождя». Танцующие дети выстроились за ними в цепочку. Старший из индейцев, беззубый, остановился перед Мариной, взял ее за руку и осторожно потянул к себе.
— Вы должны танцевать, — сказала Нэнси.
— Я не умею, — растерялась Марина.
— У вас нет выбора.
Марина поглядела на толпу, на индейцев и прочла на каждом лице одно и то же: нет выбора.
И она взяла руку старейшины, которую он держал теперь над головой, на уровне Марининой щеки, и вместе они стали передвигаться по кругу медленными прыжками. Мужчины били в барабаны, туристы щелкали телефонами, дети шли следом с танцами, змеей и ленивцем.
Марина танцевала с людьми, у которых была темная кожа, а белые люди смотрели на них.
Она никогда не собиралась развлекать туристов.
Какой-то ребенок отдал ей ленивца. Она взяла его, повесила на шею и продолжала танцевать, ощущая кожей мягкую, теплую шерстку. Если бы у нее был выбор, она бы предпочла не возвращаться на веранду возле кладовой, не лежать под москитной сеткой, читая «Крошку Доррит».
Она знала, что танцевать с туземцами менее оскорбительно, менее вульгарно, чем просто стоять и таращиться на них.
Доллары сложили в плетеную корзину — подношение богам.
Письма отдали гиду.
Тот сказал, что на следующий день будет в Манаусе и сам их отправит.
Беноит поговорил с ним и получил убедительный урок о важности английского и немецкого.
Нужно еще учиться говорить и по-испански!
А португальский — не более чем основа.
На обратном пути Марина и Сатурны уделили особое внимание Беноиту. Они разглядывали всех птиц и обезьян, которых он им показывал, а когда он находил в книге соответствующую иллюстрацию, учили его правильно произносить слова по-английски — spotbilled toucanet («пестроклювая селенидера»), Ален захватил бинокль и показывал Беноиту, как им пользоваться.
Вероятно, туристы заразили их: теперь они тоже вели себя как туристы. С любопытством смотрели на воду, листву, небо и почти не глядели друг на друга. Рассматривали розовых дельфинов и разных птиц.
Лодка несколько раз сворачивала в мелкие протоки, потому что Беноит показывал на них Истеру, и тот охотно направлял туда лодку.
Марина и Сатурны выжгли свой запас эмоций и теперь ощущали покой или, возможно, усталость.
На обратном пути им не встретилась ни одна живая душа; казалось, огромный мир принадлежал только им.
По левому борту им попалась плавучая лужайка зеленого латука. Беноит похлопал Истера по руке, и мальчишка повернул лодку прямо на нее.
Сквозь птичьи крики раздался нежный хруст и потрескивание, словно лодка плыла в декабре по прихваченному первым ледком пруду.
Марина смотрела за борт и видела, как под понтонами латук лишь приминается, а потом почти целым всплывает за кормой.
От проплывшей лодки не оставалось и следа.
Вот и мы тоже, подумала Марина, были здесь, а будто и не были.
Эта зелень была намного ярче и свежее, чем все, что она видела в джунглях. По нежной лужайке уверенно бродили длиннопалые птицы. Может, крошечный латук выдержит и вес некой сотрудницы фармацевтического концерна? Вот только глубоко ли здесь, один фут или все двадцать?
Беноит снова похлопал Истера по плечу и поднял руку.
Истер остановил лодку.
Тогда Беноит лег на живот и свесил голову за борт.
Он что-то увидел.
К нему подошли Сатурны и тоже наклонились.
Подошла и Марина.
— Рыба? — спросила Нэнси. — Peixe?
Беноит помотал головой.
— Я ничего не вижу, — сказал ее супруг.
Истер не отрывал глаз от Беноита, а тот, не глядя на штурвального, показал рукой влево, вправо и чуточку назад.
Истер сбавил скорость и ловко лавировал лодкой.
Наконец Беноит, направивший все внимание на веточку латука, резко поднял руку, и Истер заглушил мотор.
Марину потрясла тишина.
Начинающий гид-натуралист, лежа на животе, запустил руку в ковер листьев и принялся втаскивать в лодку колоссальную змею.
Человеческий инстинкт подсказывает, что змею следует держать подальше от лица: Беноит вытянул руку как можно сильнее и крепко сжимал змею. Длинные загнутые зубы рептилии яростно щелкали в воздухе, тянулись к запястью парня, а Беноит постепенно передвигал руку ближе и ближе к змеиной голове. Потом он перекатился на бок, на спину и втащил на палубу первую половину змеи. Ее туловище тянулось и тянулось, словно электрический кабель. Возле шеи змея была толщиной с запястье Беноита, а дальше ее гладкое чешуйчатое тело, на спине — темно-зеленое с черными пятнами, а на брюхе — белесое, расширялось в несколько раз. Теперь змея уже сама переползала на палубу, сворачивалась в мускулистые кольца. Она тянулась к телу Беноита, а парень, напрягая все силы, держал ее голову подальше от лица.
— Выбрось ее! — завизжала Нэнси по-английски — на языке, который обещал Беноиту исполнение его мечты: стать гидом.
— Выбрось ее!
— Мать твою! — проговорил Ален Сатурн и повторил это непечатное заклинание еще множество раз.
Беноит крепко держал рептилию, но все же недостаточно близко к ее голове. Пасть змеи раскрывалась шире, чем казалось возможным при такой маленькой голове, открывая на обозрение множество рядов мелких зубов.
Они ждали возможности впиться в кожу парня.
Лишь бешено размахивая змеиной головой, он не позволял ей укусить его в руку. Он направил все внимание всего на шесть дюймов змеиного тела — от своего кулака до кончика змеиного языка — и совершенно игнорировал огромное, извивающееся тело, которое тяжело надвигалось на него.
Беноит хохотал, мокрый от пота и воды, скатывавшейся со змеи.
Прижатый спиной к полу, как боец в поединке без правил, он ревел от неудержимой радости и пытался подобраться к голове змеи.
Истер, всегда готовый помочь, вцепился в нижнюю половину их гостьи и пытался оттащить ее от своего друга.
Змея сворачивалась в кольца, распрямлялась — поэтому трудно было определить ее длину, кажется, она была около пятнадцати-восемнадцати футов.
Рост Беноита составлял около пяти футов и пяти дюймов, а его вес — где-то на пятьдесят фунтов легче, чем у рептилии.
Три доктора отшатнулись к борту и орали разные междометия на языке первобытных людей.
Марина хотела прыгнуть в воду и побежать по плавучей лужайке, обгоняя длиннопалых птиц, — но кто знает, не живет ли под зеленым ковром целая змеиная семья?!
Задняя половина змеи обхватила узкую талию Истера и обернулась вокруг нее несколько раз. В тот момент, когда мимо него пролетела змеиная голова, которой размахивал Беноит, Истер стремительно выбросил руку и схватил змею как раз под ее головой, намного выше кулака Беноита.
Так Истер поймал змею, пойманную Беноитом.
Ох, какой раздался вопль!
Триумф и слава!
Беноит и Истер сотрясли своими воплями джунгли, потому что Истер кричал тоже. Крик был такой пронзительный, так напоминал смертную агонию, что все три доктора решили, что мальчика укусила змея, и рванулись вперед — инстинкт человеческой порядочности побуждал их спасать его жизнь.
Но Истер лишь безумно усмехался, сжимая глотку змеи, а Беноит, который был намного сильнее, быстро перехватил руку. Они с жадной радостью заглядывали в змеиную пасть, а язык рептилии серебристой молнией метался в их сторону.
— Это же анаконда, мать твою! — воскликнул Ален. — Он поймал анаконду голыми руками!
Казалось, Ален испытывал одновременно смесь всех эмоций: восторг лакаши, ужас жены и Марины и ярость змеи, глаза которой превратились в две смертельных иглы.
Истер вдруг захрипел.
Может, Марина поняла это еще раньше, чем он захрипел, — сказать невозможно.
Но для нее все стало ясно.
Она перемахнула через барьер отвращения и страха и ухватилась за хвост анаконды, сжимавшей худенькое тело мальчика. Кожа змеи была одновременно липкая и сухая, а еще — прохладная, несмотря на ужасный зной.
Когда-то, еще на уроках биологии в колледже, она препарировала змею — маленькую черную подвязочную змейку — давно умершую и вонявшую формальдегидом. Она рассекла ее вдоль туловища и, развернув, прикрепила к покрытой воском дощечке. Кажется, это была единственная змея, до которой она дотрагивалась когда-либо.
