Элис Петерсон - Спустя десять счастливых лет
– Где она? – спрашивает мама у папы.
Они замечают лестницу.
– Все в порядке, милая? – зовет папа. – Что ты там наверху ищешь? Сказала бы, я бы нашел.
Я с трудом поднимаюсь на ноги.
– Пап, тебе уже за семьдесят!
– А ты беременная!
– Что происходит? – злится мама. – Бога ради, Ребекка, почему ты просто не могла нас подождать?
«Ты страстно любила искусство, – сказал Джо, – с самого детства. Вернись к началу, Бекка».
– Я осторожно, – заверяю я родителей, передавая портфолио папе. – Я хочу снова начать рисовать.
– Осторожно, сейчас же спускайся, – командует мама. – Дорогой, помоги ей. Я подержу лестницу.
37
Следующим утром я принимаюсь за скетч Вуди, срисовываю его с фотографии. Когда закончу – подарю Джанет на ее восемьдесят пятый день рождения. Пока я работаю, она расспрашивает меня про Флоренцию.
– Я прожила там год, познакомилась с замечательными людьми.
Рассказываю про свою экстравагантную преподавательницу из Америки, Вивиан Роджерс. И про короткий роман с Лукой.
– А как же Олли? – спрашивает Джанет, выпятив челюсть.
Олли проводил меня в аэропорт. Мы пылко попрощались. В то время я мучилась виной из-за Джо, но вслух об этом не упоминаю. Сперва мы слали друг другу открытки и постоянно созванивались. Спустя пару месяцев наше общение стало сходить на нет, как затухающий огонь. Я начинала заводить новых друзей, вдобавок меня затягивала учеба, походы по винным барам, вечеринкам, бессонные ночи и чудные прогулки с Лукой, поваром, с которым я познакомилась в клубе. Потом узнала, что он работает в моем любимом ресторане неподалеку от моста Понте-Веккьо, невероятно! Лука был красив, с типично итальянской внешностью. Помню, как мы гоняли на его скутере бутылочного цвета, как я прижималась к его спине на слишком крутых поворотах. Когда я набралась храбрости и рассказала Олли, он тоже признался, что кое с кем переспал. Мы поняли, что сохранить отношения на расстоянии невозможно. Нам обоим было больно, мы не хотели просто так обрывать все ниточки. Мне как никогда не хватало его дружбы.
– Джанет, первый раз он приехал только через полгода.
Мы договорились встретиться в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Когда я увидела Олли, мое сердце забилось чаще. Он стоял ко мне спиной, одетый в старую вельветовую куртку и джинсы. Обняв меня, робко предложил выпить кофе. По пути к ближайшей кафешке мы, чтобы не молчать, говорили о погоде. Когда мы заказали напитки, Олли все же спросил меня об учебе, а я хотела узнать, как там дела в Бристоле, и как он сам, учитывая, что близятся выпускные экзамены. Разговор был неловким, излишне вежливым. Я все гадала, скажет ли он, что встретил другую.
Наконец он произнес:
– Я прилетел сюда не для того, чтобы болтать про твою учебу или свои экзамены. Я очень старался тебя забыть, Бекка, но никто другой мне просто не нужен.
– Ох, Олли, – с огромным облегчением я взяла его за руку.
– Я не могу петь тебе серенады в гондоле, не во Флоренции же…
Мы оба улыбнулись. Напряжение исчезло.
– И повар из меня не очень хороший, – признал Олли, – но я тебя люблю. Я хочу вернуть прежние отношения. Конечно, сперва тебе надо доучиться. Я понимаю. Но прилечу снова после экзаменов. В смысле, ты только оглянись! Кто не захочет тут оставаться? Я так тобой горжусь, Бекка.
Тем же вечером я позвонила Луке и порвала с ним. Вскоре он нашел новую девушку. Я ранила его гордость, но не разбила ему сердце.
Олли пробыл у меня три недели. Думаю, Джанет не стоит знать, что первые десять дней мы почти не выходили из спальни.
– Он действительно приехал снова, после экзамена, и домой мы вернулись уже вместе и навсегда, когда закончился мой курс. Стали жить в одной квартире с Китти и Джейми, в районе Бэлхэм.
– Я помню вашу свадьбу, – вздыхает Джанет. – Олли пел и играл на рояле. И столько танцев было. А как твой отец задал буги-вуги на танцполе!
Ее слова вызывают у меня улыбку.
– Вскоре после этого мы сняли квартиру в Илинге, и я начала работать иллюстратором.
– О, чудненько, – отзывается Джанет и ставит чайник на плиту. – Слушай, а я ведь помню, твоя матушка как-то рассказывала.
– Сперва дела шли хорошо, – продолжаю я, не отрываясь от рисования. – Я выполняла заказы для журналов, ресторанов, туристических компаний. Сотрудничала с писателем для создания книг по садоводству. Увы, такой доход слишком ненадежен, и мне не хватало времени на собственное творчество. Я начинала нервничать, если у меня не было новых заказов. Не спала по ночам.
– Ох, милая, ужас-то какой. Чаю?
– Да, спасибо.
– Крепкий, ничего?
– Отлично.
Джанет дрожащей рукой тянется за кружкой. Я хочу помочь, но она разозлится, если я попытаюсь слишком многое за нее делать.
Наконец, сжимая трость в одной руке, а чай – в другой, Джанет ставит кружку передо мной на стол. А потом косится на рисунок и говорит, что я удивительно точно передала глаза Вуди, хотя вроде бы она ничего не видит.
– Наверное, ты очень скучала по рисованию, когда работала на этого Глитца́.
Я смеюсь.
– Глитц мне нравится. И работать на него приятно, но вы правы, рисования мне не хватало. Я хочу снова им заняться, – признаюсь я. – Даже если просто как хобби. Это мое.
Джанет с пониманием кивает.
– Грегори был астматиком, поэтому мы не могли завести собаку. Я всегда твердила себе, что когда останусь одна, у меня будет пес. Стала приглядывать за чужими животными в отсутствие хозяев. Помнишь всех этих собак?
– О да.
– Понимаешь, тогда мне было еще шестьдесят, надо было искать способ зарабатывать на кусок хлеба. Животные заменили детей, которых у меня никогда не было. Когда Грегори умер, мне пришлось заново найти себя, девочку, которую вырастили родители, которая любила животных и мечтала стать ветеринаром. Поэтому я вернулась в Винчестер, поближе к дому детства.
– Я не знала, что здесь жила ваша семья.
– За чертой города, в сторону Стокбриджа, неподалеку от Пиппы. Хотелось вернуться к истокам. Знаешь, оно помогает, когда думаешь о том, по чему бы ты точно не скучала в человеке.
Она, должно быть, чувствует, насколько я поражена, и продолжает:
– Люди способны сотворить из умерших возлюбленных неких идолов. Я не очень хорошо знала твоего Олли. Конечно, он мне нравился, такой очаровательный и забавный, но ведь непременно в нем было что-то, по чему ты не стала бы скучать.
Я стискиваю карандаш, вспоминая, как он выливал кофейную гущу в раковину. Как по выходным зависал в компьютерных играх, когда я хотела с ним пообщаться.
– О, такого много, – говорю я. – Олли мало звонил родителям, приходилось напоминать. И мне жаль, что мы перестали общаться с моей семьей, и я ненавижу его за то, что он не рассказал про свою работу, что у него были от меня секреты. И на себя я ужасно злюсь. Надо было отправить его мотоцикл в местную автомастерскую и продать. Он непременно разбушевался бы, но это мелочи по сравнению с тем, что он, нафиг, умер!.. Ох, Джанет, простите.
