Алина Знаменская - Женщина-зима
— Сколько времени? Ты уходишь?
— Мне не хотелось тебя будить. Ты так сладко спала… Но скоро рассвет. Мы должны что-то решить.
— Что решить? — Ирма сонно хлопала ресницами.
— Я не отдам тебя Павлу. Мы должны быть вместе. Разве не так?
— Не знаю. Ты не понимаешь, Володя, что говоришь. Там же Катюшка! Я должна ехать домой.
Ирма села и стала искать свою одежду. Володька взял в руки ее лицо, повернул к себе.
— Я люблю тебя. И никому не отдам. Сейчас мы вместе поедем к Павлу и все скажем…
— Да ты что! — испугалась Ирма. — Он убьет тебя! И меня убьет!
Она высвободилась из Володькиных рук, заметалась по кабинету, собирая одежду.
— Куда ты, Ирма? Успокойся. Ну… сядь. Мы что-нибудь придумаем.
Ты не знаешь его! — затараторила Ирма, руки ее затряслись, и сама она вся задрожала, как листок на ветру. — Он не отдаст мне дочь. А без нее я не смогу. Нет, ничего не говори ему! Вообще не попадайся ему на глаза. Я сама потом… Я что-нибудь придумаю… Пожалуйста, Володя, уходи! Вдруг сторож войдет!
— Ирма, милая, выслушай меня. Мы не сможем так… Это деревня, все равно люди узнают. Уж лучше сразу, поверь мне! Давай наберемся храбрости, и…
— Никто не узнает, — отрешенно глядя мимо Володьки в окно, возразила Ирма. — Больше у нас ничего не будет. Никогда.
— Как не будет? О чем ты говоришь, Ирма? Я жить без тебя не могу! Зачем же ты остановила меня вчера, ведь я собрался уйти?
— Ни за что страдаю, — словами своей героини ответила Ирма. — Так хоть будет за что…
Володька вскочил, подошел к окну, вернулся.
— Мы уедем. Заберем твою дочь и уедем.
— Он найдет нас!
— Не найдет. Я служил за Уралом. У меня там друзья остались, помогут. Помни, Ирма, ты теперь не одна. Я всегда думаю о тебе. Всегда!
— Хорошо, Володя, я поняла. Ты должен уйти. Там сторож…
— Сейчас иду. Да, сторож. Я в окно вылезу. А ты спи. А дома… Я буду ждать тебя каждое утро в десять у кладбища комбайнов. Там будка заправочная есть заброшенная, знаешь?
— Да.
— Пообещай мне, что придешь!
— Ладно, Володенька… Уходи.
Володька подошел к Ирме, опустился на диван. Обнял ее так, что косточки хрустнули. Быстро несколько раз поцеловал и ушел.
Ирма лежала, словно оглушенная его словами, его лаской. Помимо своей воли она стала вновь и вновь прокручивать сегодняшнюю ночь. И эти впечатления наваливались на нее сладкой тяжестью, не давали дышать. Она поднялась, влезла на подоконник и открыла форточку. Влажный весенний воздух заполнил комнату. Она забралась с ногами на диван, укуталась своим плащом. Ей не хотелось думать о Павле, но не думать о нем она не могла — утро уже подкрадывалось к ней, как приговор. Жгучие, горькие, наполненные ядом мысли ползли в ее праздничный мир, как змеи. Гнездились там, щипали и начинали властвовать. Предстояло возвращаться домой.
…Володька шел под дождем, не пряча головы. Шел и улыбался. Райцентр спал. Только кое-где начинали продирать горло первые петухи. Было по-утреннему зябко. Володька вдруг сорвался и побежал, подпрыгивая, как мальчишка. В проулке он опять перешел на шаг, потому что увидел колхозный автобус, в котором они приехали выступать. Автобус стоял как шатер, точно посередине проулка. Боковая дверца была распахнута настежь, и оттуда торчали чьи-то ноги. Володька подошел ближе. По ботинкам он узнал Генку Капустина. Генка спал поперек прохода, вдрабадан пьяный. Володька попытался разбудить Генку, но безуспешно. Наконец Капустин посмотрел на него мутными глазами и сказал:
— Все бабы — стервы.
Володька никак не мог согласиться с товарищем. Он оттащил Генку от прохода, устроил его на заднем сиденье и сел за руль. Когда он подкатил автобус к дому Любавы, все еще спали.
* * *В селе к таким, как Добров, всегда относились настороженно. Кто знает, чего он хочет? Что ему надо-то, у него на лбу не написано. Дарья Капустина, много лет проработавшая старшим поваром в колхозной столовой, рвение чужака восприняла с опаской: пришел, стал высматривать, вынюхивать. С бабами-поварихами шутки шутить. Интересоваться стал — чего бы им в своей столовой улучшить хотелось? А те и рады стараться.
Целый список составили в момент. И сушилку к мойке, и стулья новые, и занавески. И духовку новую, поскольку старая совсем не печет. И ремонт зала современный. Дарья Капустина только что не плевалась, читая список. Ну дуры, дуры и есть.
— А для чего ему это? Вы спросили? — выговаривала своим работницам Дарья. — Может, он хочет прикупить нашу столовку да ресторан в ней открыть? Вы думаете, он вас официантками тут поставит? Как же! Держи карман!
— Ну! Ресторан! Скажешь тоже! — возражали столовские. — Кто это в ресторан-то ходить будет?
— А вот сделает с отдельными номерами — с трассы ездить станут! — пророчила Дарья. Не верила она в бескорыстие спонсоров, хоть убей!
Добров, не слушая пустых разговоров, делал свое дело. В ближайшие выходные прибыла бригада рабочих. Одеты они были чудно — в чистые синие комбинезоны с желтыми буквами и синие же кепки с желтыми козырьками. Выгрузили цемент, песок, кучу разных смесей. Начали ремонт. Столовские бабы не поленились — пришли поглазеть, как споро и ладно работает городская бригада. Чудеса, да и только. Лесенки блестящие разобрали, залезли, реек набили, пластиковые панели друг к дружке — чпок, чпок! Раз-два — потолок готов. Бабы ахнули. Побежали по домам мужиков звать. Пока ходили — рабочие в новый потолок светильники приладили. Любо-дорого! Европа тебе, а не Завидово какое-то. Мужики деревенские только крякали, обходя фронт работ. Два дня в упор работала бригада. А в понедельник рано утром столовские бабы пришли на работу. Зашли так тихонько и встали, потрясенные. Дарья Капустина, зайдя, ретировалась в коридор. Разулась, а затем робко прошла в зал босиком. По ее представлениям, столовский зал теперь походил больше на сказку, нежели на быль. И стало заранее жаль этой сказки, поскольку она трезво оценивала привычки столовской публики.
Дарью умиляло все: и кафельный пол, уложенный, как шахматная доска, в клеточку, и цветной пластик, и новые занавески — яркие, нарядные. И столы новые, и стулья. Не обманул Спонсор. Все сделал, как обещал.
Молча прошла Дарья на кухню. Загремела кастрюлями. За ней потянулись остальные. В молчании шла подготовка к завтраку. Дарья, начальница, молчала, а поварихи, глядя на нее, обсуждать увиденное опасались. Еще нарвешься на ее острый язык. Ну а когда мужики на обед пришли, тут все и началось. Затоптались на пороге, словно в гостях они, а не в своей столовке. Куртки грязные, замасленные поснимали и на вешалки пристроили. Руки мыть в очередь выстроились. Каждый к сушилке подходил, пробовал — как это: поднесешь руки, никуда не нажимаешь, а оно включается? Мужики гомонили за обедом. Шутили, но не зло, уважительно. Было как-то всем неловко, что вот посторонний человек приехал и порядок у них навел. А сами они не могли, или не хотели, или же не знали как…
