Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Кушать особо не хотелось, пить тоже, так что первый день вроде прошел без потерь. Неудивительно, двигался мало, калории практически не расходовал. На второй день зарядку делать не стал, да и что это за голодовка, если спортом занимаюсь? Пришлось пропустить, но надо же было чем-то жертвовать. Моджахедов, правда, разбудил.
Когда повторно отказался от обеда, подошел пахан Куккий.
— А ты что второй день не ешь? — поинтересовался наблюдательный капран. — Ты что, голодовку затеял?
— Да! — буднично ответил я. — Затеял! Пока мои требования не удовлетворят, к еде не притронусь.
— И какие у тебя требования?
— Об этом скажу только лично мудиру!
Пахан пошел и доложил дежурному надзирателю. В камеру уже вернулся вместе с дубаком.
— Руси, а ты никак голодовку объявил? — с ходу поинтересовался полицай.
— Да!
— А зачем?
— Скажу только лично мудиру!
— Ну, ну! Давай, успехов! — с ухмылкой произнес человек в форме и удалился.
К вечеру захотелось есть, как специально, группа зэков села возле кровати и стали пожирать лобио (фасоль) с жареным мясом. Исходящие от блюда запахи щекотали нос и горло, я лежал на кровати и сглатывал слюну, стараясь не смотреть в ту сторону. Словно читая мои мысли, мне предложили присоединиться, я вежливо отказался.
Уснул с трудом, хотелось есть. Утром, на третий день, голод усилился, незаметно съел кусочек заготовленного сахара, вроде слегка полегчало. Захотелось пить, сделал вид, что пошел в туалет, и после, когда мыл руки, сделал несколько глотков.
Весь день думал о еде, десятки пар глаз внимательно следили за мной, поэтому не удалось отправить в рот ни кусочка сахара, ни сделать ни глотка воды. Ближе к вечеру впал в какую-то прострацию и уснул. Проспал около 16 часов, по-видимому, это своеобразная защитная реакция организма на прекращение ввода в организм воды и пищи.
Шли четвертые сутки голодовки. Ужасно хотелось жрать, слово «есть» в данном случае было уже неуместным. Съел кусок сахара и хотел встать в туалет, но ноги стали ватными и плохо держали мое тело, но все же удалось незаметно сделать пару глотков.
На утренней проверке стоял, пошатываясь, дежурный надзиратель отвел в сторону и приказал прекратить голодовку, я послал его куда подальше, правда, по-русски. Дубак пригласил меня на экскурсию в пыточную камеру, где еще раз попросил прекратить голодовку, я в ответ мотнул головой.
На вечернюю проверку не вышел, ноги подкашивались и не слушались, голова кружилась, язык сделался шершавым и натирал небо. Опять впал в прострацию, «отключился» и заснул.
Когда пришел в себя, шли пятые сутки, явился дежурный офицер и потребовал пройти с ним, попытался встать, но повело куда-то в сторону, сел на кровать и тихим голосом произнес, что идти не могу. Полицай попросил меня открыть рот, увидел мой язык и велел вызвать врача.
Врач, веселый парень по имени Ибрагим, пощупал пульс, смерил давление, осмотрел мой сухой, больше напоминающий щетку, чем человеческий орган, язык.
— Сколько уже голодаешь? — спросил он.
— Пятые сутки, — через силу дал я ответ.
— У тебя очень плохое состояние, ты сильно обезвожен, можешь умереть, давай прекращай, зачем тебе это надо?
— Зачем, я скажу только лично директору тюрьмы, а то, что помереть могу, знаю, я сам доктор.
— Вот как? Ты доктор? Из России?
— Да в России был хирургом.
— Ну дела, коллега, значит! Но тогда должен понимать, что у тебя уже почечная недостаточность начинается. Ты сколько уже не мочился?
— Два дня.
Доктор приказал шестеркам «небритикам», те взяли меня за руки, за ноги и понесли в медпункт. Уложили на кушетку и притянули к ней широкими ремнями. Сопротивляться не было никаких сил, тело плохо слушалось, было как не мое.
Доктор ловко поставил мне капельницу и стал вводить прозрачную жидкость в пол-литровых флаконах.
«Сейчас организуют воздушную эмболию, и мучения мои разом прекратятся, жаль, что не успел поведать правду Наташиным близким, так и будут считать меня убийцей», — мелькнуло у меня в голове.
— Не бойся, ничего страшного тебе не сделаем, раз не хочешь есть, будем в вену тебя кормить, — словно читая мои мысли, весело произнес доктор Ибрагим.
— А что мне капают?
— Ты же доктор, не знаешь, что в таких случаях капают? Глюкозу, витамины, плазмозаменители.
Я попытался вырвать капельницу, но физическая слабость и ремни не дали мне совершить задуманное.
— Тихо, тихо! — сказал Ибрагим. — Для твоей же пользы стараемся.
— Я все равно не прекращу голодовку, я хочу видеть мудира!
— Его сейчас нет, он в командировке, будет только послезавтра. А ты в какой отрасли хирургии работаешь?
Поговорили для затравки на медицинские темы, через полчаса беседы доктор Ибрагим проникся ко мне уважением, и я рассказал ему, почему оказался в тюрьме.
— Слушай, а я могу узнать настоящий диагноз твоей Наташи, — задумчиво сказал он. — У меня в судебке однокурсник работает, только он сейчас во Франции на стажировке, должен после Нового года приехать.
— Давай узнай, — оживился я. — Ну это ж бред насчет разрыва печени.
— Хорошо, узнаю, только ты голодовку прекращай!
— Нет! — твердо стоял я на своем. — Пока с мудиром не поговорю и не выполнят мои требования — не прекращу!
Влили в меня литра два жидкости, «небритики» отнесли на место и уложили на кровать, но мочи «выдал» мало, что говорило о наступающей почечной недостаточности.
Всю ночь снились вода и еда. Много еды, жареное мясо, картофель, пирожное, почему-то сгущенное молоко и прочая снедь. Я заметил, что во время голодовок всегда снится сладкое, видимо, когда сказывается нехватка глюкозы, то организм таким способом требует восполнить ее запасы через сон.
После капельницы лучше не стало, но на шестые сутки меня снова отнесли в медпункт и вводили растворы. Во время вливаний мы беседовали с доктором, разговаривать не хотелось, но чтоб отвлечься от мыслей о еде, я поддерживал диалог. Был настолько слаб, что и не помню толком его содержание. Доктор призывал меня прекратить голодовку, но я упрямо мотал головой — «нет!».
После этой капельницы мочи «получил» еще меньше, чем вчера, я понимал, что почки перестают «работать» и «запахло» летальным исходом.
Доктор был хорошим человеком, но посредственным врачом, видно, что он реально хотел меня спасти от смерти, но того объема жидкости, что мне вводили, было явно недостаточно. Существуют целые схемы и расчеты вводимой жидкости, где все измеряется в миллилитрах на килограмм массы тела. Тот объем, что вводили мне, помог бы 10-летнему ребенку, но никак не мужику в 90 кг весом. Хотя я уже, наверно, весил меньше, таким я зашел в тюрьму.
