Джон Бойн - История одиночества
— Ребята все разные, есть взбалмошные, есть тихони.
Мне хотелось сменить тему. Я вдруг пожалел, что приехал, и предстоящие дни с Томом показались мукой. Мы четыре года не виделись, а он заводит подобные разговоры. Но что нас связывает, подумал я, кроме прошлого? Шесть лет в одной келье, одна профессия, кусок юности, прожитый вместе. Но есть ли у нас что-нибудь общее? Вспомнились школьные классы, тихий порядок библиотеки. А я вот здесь, выслушиваю Томовы непотребства.
— Однако ты дома, — сказал я, стараясь перевести разговор.
— Почему это?
— В смысле, в Уэксфорде.
— А, ну да.
— Семья, наверное, рада. Все твои девять братьев и сестер.
Том пожал плечами:
— Да мы и не видимся. Трое в Америке, двое в Австралии, один в Канаде. Две монахини сидят взаперти. Здесь только один брат. У него, конечно, ферма.
— Боже мой!
— Народ бежит, Одран. Здесь работы не сыщешь. Прям как в голодные времена. А премьер Хоги только о себе и думает, обустраивает свое гнездышко. Видал, какой остров отхапал? По телику показывали. И никто не спросит, как на его зарплату можно купить целый остров.
— Все предпочитают молчать, — сказал я. — Даже когда что-то происходит на наших глазах.
— Что верно, то верно.
— Но отец с матерью, наверное, рады, что ты рядом.
Том покачал головой:
— Они умерли, Одран. Ты не знал?
— Что? — Я подумал, что ослышался.
— Родители скончались. Вот уж как три года. Маму угробил инсульт, отца, через пару месяцев, инфаркт.
— Не может быть. — Я ошеломленно смотрел на него.
— Вот так вот.
— Но почему ты меня не известил? Почему ничего не сказал? Я бы чем-нибудь помог.
— Чем бы ты помог?
— Ну хоть на похороны приехал бы.
— На похоронах была половина Уэксфорда. Зачем тебе стоять в массовке.
— Господи боже мой, Том, я же твой лучший друг. Ты должен был мне сообщить.
Том опустил взгляд и побарабанил пальцами по столешнице, обтянутой кожей. Во мне закипала злость — это ж надо, родители умерли, а он и словом не обмолвился. Хороша дружба! Но выпустить пар я не мог. Как ругать того, кто пережил горе? Однако мне было обидно, жутко обидно, как будто Том перечеркнул семнадцать лет нашей дружбы.
Повисло долгое неловкое молчание. Наконец Том глянул на настенные часы, и тотчас брякнул дверной звонок.
— Не успел предупредить — у меня беседа с прихожанами, — сказал Том. — Мамаша, знаешь ли, и непутевый сынок. Он у меня в служках. Славный паренек. Но дома фордыбачит, и раз в неделю мать приводит его ко мне. Пытаюсь наставить мальчишку на путь истинный.
— Раз в неделю? — Я изобразил интерес, хоть еще не сладил с обидой. — Тебе это не хлопотно?
— Ничего. Парню наши беседы нравятся, я вроде бы нашел к нему подход. Давай позже встретимся в баре «У Ларкина», хорошо? Скажем, часов в шесть. Да не бойся ты, неволить не буду. Пропустим по паре кружек с прицепом.
В дверь стукнули, и на пороге возникла миссис Гилхул, явно встревоженная.
— Миссис Килдуфф пришла, — сказала она, переводя взгляд с Тома на меня. — С Брайаном.
— Входите, входите. — Том поманил женщину лет сорока, заметно взволнованную визитом к священнику, и мальчика лет восьми-девяти, окинувшего нас затравленным взглядом. Что ж такое стряслось с несмышленышем, подумал я, что понадобилась помощь пастыря? Бедняга выглядел каким-то затюканным.
— Не буду вам мешать, — сказал я и шагнул в прихожую.
— Значит, в шесть «У Ларкина», — напомнил Том. — И вы, миссис Килдуфф ступайте, а мы с Брайаном поболтаем. Дайте нам часик-полтора, будьте умницей.
— Может, вы останетесь, отче? — сказала миссис Гилхул, когда женщина вышла на улицу. — Как говорится, ум — хорошо, а два — лучше.
— Нет, это неудобно, — ответил я.
И тогда вдруг экономка стукнула в закрытую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь.
— Что вы себе позволяете, миссис Гилхул! — Том сидел за столом, мальчик — в кресле, которое перед тем занимал я.
— Да вот отче говорит, ему было бы интересно посмотреть, как ведется работа в приходе. — Экономка кивнула на меня. — Верно, отче?
— Нет, — опешил я. — Ничего такого я не говорил.
— Значит, я недопоняла. — Старуха врала и не краснела. — Но ведь это неплохо, какое-то разнообразие, правда? Заходите, отче, и расскажите о себе, а мальчик послушает.
— Это возмутительно… — начал Том, но я не дал ему договорить, утянув экономку в коридор.
— Извини, Том, увидимся в шесть, как договорились. — Я закрыл дверь и повернулся к миссис Гилхул. Она спятила, что ли?
— Малыша легко испугать, — затараторила экономка, не дав мне и рта раскрыть. — Я подумала, с вами ему будет спокойнее.
— С какой стати ему пугаться? И чего?
Миссис Гилхул помолчала, кусая губы.
— Маленькие всего боятся, — сказала она. — Один ваш воротничок нагоняет страху.
— Слушайте, если он боится одного священника, двух испугается еще больше.
— А что, есть чего бояться?
Вопрос меня ошеломил.
— Я вас не понимаю, — сказал я.
— Да все вы понимаете. — Экономка гадливо скривилась. — Нечего тут передо мной разыгрывать. Я отнесу чемодан в вашу комнату, а вы идите, куда собрались. Все вы одним миром мазаны.
Предстояло убить два часа, и я вдруг понял, что ноги сами собой несут меня к морю. День выдался солнечный, пришла мысль разуться и босиком пройтись по песку, и я ее послушался, поглядев направо в сторону Росслер-Харбор, докуда по берегу двадцать миль, но зашагав налево к песчаному местечку, известному как пляж Карраклоу, где двадцать шесть лет назад мой отец решил распрощаться с этим светом.
Мне никогда не хотелось вновь посетить этот уголок, отмеченный горестными воспоминаниями. Я винил графство за этот пляж, я винил пляж, отнявший моего брата, я винил брата, занявшего мое место, и я винил себя, что не откликнулся на отцово приглашение. Господи, ведь я бы смог отбиться — все-таки мне было девять, я был на пять лет старше Катала и к тому же хорошо плавал, — и, возможно, отец следом за мной поплыл бы к берегу, увидев, как я молочу руками по воде. В чем еще я винил это место? Во всем. В незаживающей душевной ране, нанесенной моей сестре. В том, что из безобидной домохозяйки мать превратилась в религиозную фанатичку, вознамерившуюся единственного оставшегося сына сделать священником. Уэксфорд. Проклятый Уэксфорд. По злой иронии судьбы отсюда родом мой лучший друг. Да, все эти годы я избегал Уэксфорда, но теперь вновь здесь очутился; я располагал временем, и мне казалось важным пройти по старым местам, распечатав саркофаг с воспоминаниями.
