Джон Бойн - История одиночества
Безусловно, я не мог жить отшельником-созерцателем. Я нуждался в друзьях. В обществе. Иногда мне требовался тот, кто подвергнет сомнению все идеи, которыми меня напитали за семь лет учебы. В такие периоды я нуждался в Томе Кардле.
Где бы он ни был.
Его уэксфордская экономка, страшилище по имени миссис Гилхул, уже на первом году супружества лишилась мужа, о чем и сообщила, едва поздоровавшись.
— Рак его сожрал. — Миссис Гилхул схватилась за горло, словно даже через столько лет ей тяжко об этом говорить. — А ведь совсем молодой был, вся жизнь впереди. Рак — страшная штука.
— Да уж, — согласился я. — Кошмар.
— У вас никто не умер от рака, отче?
— Слава богу, нет.
— Ваши матушка с батюшкой, отче, еще живы?
— Мама жива, — сказал я. — Отец умер, когда я был маленький.
— От рака?
Я помолчал, стараясь не засмеяться над ее жутким пунктиком.
— Нет. Говорю же, моих близких напасть миновала.
— Можно узнать, от чего он умер?
— Утонул. — Мне хотелось поскорее от нее отделаться.
— Прошлой зимой у нас тут сосед утопнул… (Она так и сказала: утопнул.) И мой дядя с маминой стороны в свой двадцать первый день рожденья утопнул в Лох-Нее. А еще деверь сестры моего покойного мужа утопнул неподалеку от Солтхилла. — Экономка покачала головой и на секунду смолкла, но что-то подсказывало, что она вроде знаменитой сказительницы Пег Сайерс, на кого даже слегка смахивала внешне, и готова поведать о целом сонме утопленников, выкручивающих намокшие одежды.
— Все там будем, — сказал я, стараясь, чтоб вышло бодро. — Но, пока живы, надо радоваться жизни.
Миссис Гилхул вскинула бровь моя банальность ее, похоже, не убедила.
— Вы давно знакомы с отцом? Она кивнула в прихожую, где Том говорил по телефону; когда я вошел, он даже не поздоровался, а только махнул рукой — дескать, ступай в кухню. Лицо его как будто стало еще краснее, он постарел, слегка располнел. И явно был чем-то раздражен.
— Уже семнадцать лет, — сказал я. — Мы познакомились в семинарии. Приехали туда в один день.
— Понятно. — Экономка смерила меня взглядом, вытирая руки о передник. А я уж в который раз посмотрел на ее весьма заметную бороду. Миссис Гилхул выглядела лет на восемьдесят, хотя ей было, наверное, не больше шестидесяти пяти. — Последние двадцать пять лет у нас служил отец Уильямс. Чудесный человек. Праведник. Вы его знали, отче?
— Не довелось.
— Как жаль, что мы его потеряли.
— Он утонул?
— Нет, перевелся в другой приход. А ведь ему за шестьдесят, и зачем было его дергать? Он шибко переживал. Загнали его в Уотерфорд. Вообразите, отче, каково ему там.
— Я не бывал в Уотерфорде, — сказал я.
— А я бывала. — Темно-карие глаза экономки загорелись. — Скверный там народец. Ох скверный. Палец в рот не клади.
Я открыл рот, но не нашелся с ответом.
— Отец Кардл совсем не похож на отца Уильямса, — сказала экономка, уставившись в пол.
— Вы не ладите? — спросил я.
— Я промолчу. Да и кто я такая, чтоб высказываться? У епископа женщин сроду не слушали.
Я нахмурился, не вполне понимая, к чему она клонит, но тут вошел Том.
— Пропади они пропадом, эти легавые! — сказал он. — Говорят, примут меры, лишь когда застигнут преступника. Привет, Одран. — Том пожал мне руку. — Все хорошо? Как доехал? Миссис Гилхул угостила тебя чаем?
— Я предложила, отче отказался. — Не глядя на него, экономка вновь занялась пирогом. — Два раза я не предлагаю.
Я засмеялся, но перевел смех в кашель, ибо Том раздраженно закатил глаза и потряс головой.
— Пошли ко мне, — сказал он, направляясь в свой кабинет, и продолжил, когда мы остались одни: — Эта баба меня уморит. Если она баба. Надежных доказательств этому нет. Заметил ее бородищу? Все равно что соседствовать с козлом.
Я опять рассмеялся.
— Что там у тебя с полицией, Том? Какие-то неприятности?
— Машину я ставлю перед домом, — он показал за окно, — славная малышка, купил еще в Лонгфорде и на ней прикатил сюда. Две недели назад выхожу и вижу безобразную царапину во весь бок. Кто-то проскреб ключом, представляешь, какое скотство? Покраска обошлась в шесть фунтов. Шесть! Лишних денег у меня нет, пришлось взять из церковных пожертвований. А нынче утром обнаруживаю, что кто-то кирпичом разнес ветровое стекло. Это кем же надо быть, что такое сотворить, скажи на милость? Тут один парень взялся вставить новое стекло, но это мне обойдется еще в три с полтиной. А полиция заявляет, что сделать ничего не может.
— Дети, наверное, — сказал я. — По вечерам на улицах подростков околачивается много? В каникулы они совсем неуправляемые.
— Никто не околачивается. — Том надулся, словно я очернил Уэксфорд. — Здесь тебе не О’Коннелл-стрит с ее закусочными, спорттоварами и игральными автоматами. Тутошняя молодежь не чета дублинской.
— Но кто-то же это сделал.
— Сделал. И если я узнаю — кто, сверну ему шею.
Я оглядел кабинет, унылую комнату в тусклых обоях; письменный стол грозил в любую секунду развалиться, но полки, как ни странно, были уставлены религиозными книгами.
— Остались от прежнего хозяина, — сказал Том, заметив мое удивление. — И веселенький декор тоже от него. На следующей неделе отправлю книжки в Уотерфорд. Не чаю от них избавиться.
— Сам почитать не хочешь?
— Издеваешься? Такая скучища — мухи дохнут.
— А эта? — Я показал на книгу в меткой обложке, которая вряд ли пришлась бы по вкусу отцу Уильямсу.
— «Коммитментс»?[28] Нет, это моя. Не читал? Я покачал головой.
— Ну и словечки там — негр покраснеет, — засмеялся Том. — Но вещица занятная.
— Я о ней слышал. В школе ребята что-то говорили.
— Лучшая ирландская группа в стиле соул! — Том раскинул руки, словно представлял музыкантов на сцене «Олимпии». — А вот еще одна штучка того же Родди Дойла. — Он взял книжку с тумбочки. — О дублинской шлюхе, которая вдруг залетела.
Его неожиданная грубость меня слегка покоробила, и я вспомнил, что Ханна сказала о папе-поляке. Может, это касается и Тома?
— Они же есть, эти грязные девки, чего уж там? — сказал он. — В Дублине-то их, поди, пруд пруди? Разгуливают чуть ли не голышом. Все прелести напоказ. Смотри кому не лень. А ученики твои по ним с ума сходят, да?
— Ребята все разные, есть взбалмошные, есть тихони.
Мне хотелось сменить тему. Я вдруг пожалел, что приехал, и предстоящие дни с Томом показались мукой. Мы четыре года не виделись, а он заводит подобные разговоры. Но что нас связывает, подумал я, кроме прошлого? Шесть лет в одной келье, одна профессия, кусок юности, прожитый вместе. Но есть ли у нас что-нибудь общее? Вспомнились школьные классы, тихий порядок библиотеки. А я вот здесь, выслушиваю Томовы непотребства.
