Джон Бойн - История одиночества
Обзор книги Джон Бойн - История одиночества
Юный Одран поступил в семинарию в 1970-е, когда священники в Ирландии пользовались непререкаемым авторитетом и были самыми уважаемыми людьми. Одран, полный надежд и амбиций, искренне рассчитывал прожить свою жизнь «во благо». Сорок лет спустя отец Одран, все такой же искренний в своей вере, сомневается во всем остальном. И причиной тому — неприглядные истории, в которых оказались замешаны ирландские святые отцы. Священник в Ирландии уже не человек, которого уважают и которому доверяют, а объект насмешек, презрения и поругания. Наблюдая за трагедией своей веры и своей церкви, Одран пытается разобраться в себе, в истоках случившегося, в собственной семейной драме. Эмоциональный роман Джона Бойна, основанный на реальных фактах, разворачивает сложную картину вины одних и ее искупления другими. Эта книга о том, что если хотя бы у одного человека болит душа и саднит совесть, значит, всегда есть путь к надежде.
Джон Бойн
Написано красиво и мощно, со сдерживаемой страстью. «История одиночества» — история одного человека и целой страны разом. Удивительной глубины книга.
Джойс Кэрол ОутсДжон Бойн погружается в темную и тревожную католическую историю, создавая из этого литературное сокровище. Отважная, честная и неожиданная книга.
Джон БэнвиллРоман удивительной архитектурной легкости. Несмотря на сложность и тяжесть темы, он словно парит. Бойн создал великолепного героя. Одран Йейтс — не просто хороший человек и добрый священник, он чувствует свою ответственность за грехи тех, кто рядом, он взваливает на себя неподъемный груз чужих проступков и прегрешений. Ни один писатель, наверное, сегодня с такой глубиной и печалью не описывает чувство вины, как делает это Джон Бойн.
Джон ИрвингС исключительной ответственностью и вниманием Бойн исследует тему, от которой большинство уклоняются, предпочитают не видеть. Это смелый, злой и мощный роман, проливающий свет на темную главу в истории Ирландии.
The Daily MailНеотразимая история о власти, лжи, самообманах. То, что произошло в ирландской Католической церкви, легло в основу этой ошеломительной книги. Некоторые из нас уже давно задавались вопросом, а что было бы, если бы писатель-виртуоз обратился к этой теме. Теперь мы знаем ответ.
Джозеф О’КоннорДжон Бойн привносит совершенно свежий взгляд на историю. Он однозначно один из величайших мастеров в современной литературе.
Колум Маккэнн.История одиночества
Жизнь легко описать, но нелегко прожить.
Э. М. ФорстерГлава 1
2001
До середины жизни я не стыдился, что я ирландец.
Пожалуй, стоит начать с того вечера, когда я пришел к сестре на званый ужин, а она забыла о своем приглашении; наверное, тогда-то и проявились первые признаки ее безумия.
В тот день состоялась инаугурация Джорджа У. Буша на первый срок американского президентства, и когда я появился в доме сестры на Грейндж-роуд в Ратфарнеме, то застал Ханну прилипшей к телевизору — передавали отчет о церемонии, в полдень прошедшей в Вашингтоне.
К своему стыду, я почти год не бывал у сестры. После суматошных визитов из-за смерти Кристиана я вернулся к прежнему стилю нашего общения: редкие разговоры по телефону и еще более редкие трапезы в кафе «У Бьюли», напоминавшем нам о далеком-далеком детстве, в котором мама баловала нас угощеньем и водила смотреть рождественскую витрину универмага Швицера[1]. В магазине Клери нас обряжали к первому причастию, а потом в кафе мы объедались сосисками с фасолью и жареной картошкой, и нам дозволялось заказать по огромному пирожному с кремом и запить его апельсиновой фантой. От Дандрамской церкви автобусом 48А мы, вцепившись в поручень передних сидений, через Милтаун, Рейнлаф и горбатый мост Чарлмонт ехали в самый центр, к старому кинотеатру «Метрополь» за станцией «Тара-стрит», куда однажды нас повели на «Мятеж на Баунти» с Марлоном Брандо и Тревором Ховардом, но тотчас вытолкнули из зала, едва гологрудые таитянки, стыдливо прикрытые лишь цветочными гирляндами, в каяках поплыли к изголодавшимся матросам. Тем же вечером мама написала в «Ивнинг пресс», требуя запретить этот фильм. У нас католическая страна или нет? — вопрошала она.
За тридцать пять лет кафе «У Бьюли» почти не изменилось. Я, знаете ли, склонен к ностальгии, иногда она просто изводит. Я переношусь в уютное детство, едва увижу сиденья с подголовниками, готовые принять всевозможных дублинцев. Вот седые, гладковыбритые пенсионеры, благоухающие «Олд Спайсом» и облаченные в уже ненужные костюмы и галстуки, читают деловые новости «Айриш таймс», которые не имеют к ним никакого отношения. Вот замужние дамы в компании лишь романа прелестной Мейв Бинчи[2] балуют себя утренней чашечкой кофе. Вот студенты Тринити-колледжа, шумные и живые, ошалелые от собственной молодости и общества друг друга, поглощают кофе огромными кружками и вгрызаются в булки с сосисками. Вот горемыки, от кого отвернулась удача, за цену чашки чая надеются купить себе час-другой теплоты. Горожан всегда привлекало благодатное и неразборчивое гостеприимство Бьюли, которым иногда пользовались и мы с Ханной: вот мужчина средних лет и его вдовствующая сестра; опрятно одетые, они ведут негромкую беседу и по-прежнему любят пирожные, но фанту уже не пьют, опасаясь за желудок.
Ханна позвонила мне загодя, и я тотчас принял приглашение. Наверное, ей одиноко, подумал я. Ее старший сын, мой племянник Эйдан, вечно пропадал на лондонских стройках и дома почти не показывался. Звонил он Ханне, по-моему, еще реже меня. И потом, с ним было тяжело. В один прекрасный день он, веселый и дружелюбный мальчишка, этакий скороспелый затейник, вдруг превратился в угрюмого квартиранта в родном доме, и злоба, без всякого уведомления начавшая отравлять его юную кровь, с годами ничуть не уменьшилась, но лишь росла и разбухала, уничтожая все, с чем соприкасалась. Рослый, ладно скроенный, от скандинавских предков он унаследовал гладкую кожу и светлые волосы, и женщины, к которым он, похоже, был ненасытен, в мгновение ока сдавались без боя. Чего скрывать, из-за него одна несчастная девушка угодила в беду, когда оба еще не доросли до водительских прав, и разгорелся скандал; в результате после жуткой свары между Кристианом и отцом девушки, окончившейся вызовом полиции, ребенка отдали на усыновление. С тех пор об Эйдане я ничего не слыхал. Он всегда на меня поглядывал с этаким презрением. Однажды на каком-то семейном празднике он, в подпитии, прижал меня к стене и, подперев языком щеку, чуть ли не вплотную придвинулся к моему лицу; от него так несло табаком и спиртным, что я отвернулся.
— Слушай, тебе не кажется, что ты профукал свою жизнь, а? — вполне дружески спросил Эйдан. — Неужто никогда не хотелось отмотать назад и начать заново? Чтоб все по-другому. Чтоб стать нормальным человеком, а не тем, что ты есть.
Я покачал головой и ответил, что суть моей жизни — чувство глубокого удовлетворения, и выбор мой, хоть сделан в юные годы, остается неизменным. Выбор мой неизменен, повторил я, и пусть племянник считает его никудышным, он придает моей жизни ясность и смысл, коих, к сожалению, лишено существование самого Эйдана.
— Вот тут ты не ошибся, Одран, — сказал он и, отшагнув, выпустил меня из заточения. — Но все равно я бы не смог быть тобой. Уж лучше застрелиться.
