Чарльз Мартин - Между нами горы
«Я вас слушаю…»
«Уилсону хочется с тобой поговорить».
«Соедини нас».
Ты прижимала трубку к животу, и я беседовал с нашим сыном – или дочерью – о том, кем он/она станет. Потом ты говорила: «Опять брыкается! Кажется, у нас будет футболист. Или: «Все тихо, уснул, наверное».
Однажды в пятницу – ты была на четвертом месяце – я вернулся домой позже обычного. Тебе ужас как захотелось жареного окуня-люциана, и я заказал столик в «Ферст Стрит Гриль». Я нашел тебя в душе, ты смывала с волос шампунь и не увидела меня. Я привалился к дверному косяку и стал развязывать галстук, любуясь тобой – мокрой, беременной, ослепительной… моей.
Ничего красивее и сексуальнее я в жизни не видывал.
Ты наконец заметила меня.
«Лучше тебе не позволять моему мужу ловить тебя за таким разглядыванием».
«Он поймет», – ответил я с улыбкой.
«Неужели? Кто ты вообще такой?»
«Твой доктор».
«Вот как?»
«Ага».
«Ты пришел меня полечить?»
Я широко улыбнулся.
«Как я погляжу, ты уже не нуждаешься в лечении».
Ты со смехом потянула меня за галстук.
Рейчел… Когда я оглядываюсь на свою жизнь и ищу в ней мгновение, которое вобрало бы в себя все остальные счастливые моменты, то останавливаюсь на этом.
Хотя и следующее было не хуже.
Глава 32
За окном светало. Наступил семнадцатый день. Намело много свежего снега. Я ценил теплую сухую одежду на вес золота. Эшли спала. Ее лицо пылало, она что-то лепетала во сне, но ей было тепло и впервые за столько дней удобно. Я нашел на стене рычаг, позволявший закачать в бойлер воды, и дернул его. В раковину полилась ржавая вода. Я дождался, пока она посветлеет, выключил и снова включил бойлер.
Само слово «ванна» звучало сладкой музыкой.
Я засунул за ремень топорик, взял лук и пошел искать другие постройки. Отдохнувший Наполеон проводил меня до двери, потом выскочил следом за мной на свежий снег, в который сразу провалился по брюшко и застрял, как машина, севшая на ось. Я взял его на руки и приласкал. Он зарычал, как будто хотел напугать снег своим рыком, и мы двинулись. Снежинки, которые падали ему на морду, он пытался поймать и съесть. Я почесал ему живот и сказал: «Мне нравится твое настроение».
Утро было ясное, морозное, кое-где установился наст, но нетвердый: при каждом шаге я проваливался по колено. Я решил, что надо подумать о новых снегоступах.
Всего я насчитал семь построек. Одна представляла собой душевую, разделенную на мужскую и женскую секции. Там я нашел несколько кусков мыла и рулоны туалетной бумаги. Унитазы и краны не работали; может, и можно было как-то подать воду, но я не нашел переключателя.
Пять жилых домиков были А-образными, однокомнатными, двухуровневыми, с дровяными печками, коврами на полах, чердаками. В одном я нашел даже откидывающееся кресло. Все двери были отперты.
Шестой жилой домик оказался двухкомнатным – возможно, в нем обитал учитель или главный в группе. В задней комнатушке стояли три двухэтажных койки с матрасами. В ногах каждой лежало по зеленому свернутому одеялу – толстому, шерстяному. Всего шесть штук. На одной койке обнаружилась даже подушка. В шкафу нашлось три сложенных белых полотенца и пазл из тысячи фрагментов. На коробке не было картинки, но я потряс ее, и она оказалась тяжелой, чем-то заполненной. К полу был прикручен металлический сейф, запертый на два висячих замка.
Я сбил топориком сначала один замок, потом другой и поднял крышку. Пусто!
В гостиной была дровяная печь, стояли два деревянных табурета и пустой письменный стол со скрипучим креслом. Я выдвинул верхний ящик стола и нашел видавшую виды игру «Монополия».
В три приема я перетащил в главный дом все, что нам требовалось, включая кресло. Закрывая дверь после третьего захода, я увидел самое важное.
На стене висела рельефная карта, прикрепленная кнопками. До дорожной она не дотягивала, на ней даже расстояния не были указаны. Скорее, карта смахивала на схему, с помощью которой местные власти рекламируют национальные парки своей округи и их близость к окрестным населенным пунктам. На этой карте горы были пластмассовыми, в белых шапках. Вверху красовалось крупное название: «ГОРЫ ХАЙ-УИНТАС». Сбоку было написано: «Национальный лесной заказник «Уэсэтч», в правом углу – «Национальный лесной заказник «Эшли».
«Как символично!» – подумал я.
В середину «Эшли» указывала стрелка с рамкой, в которой было написано: «Доступно только пешком и верхом. Пользование механическими средствами транспорта запрещено круглый год».
Внизу карты была надпись, обещавшая «1,3 млн акров дикой природы для семейного отдыха».
В левом верхнем углу находился Эванстон, штат Вайоминг, от него на юг уходило шоссе № 150. На шоссе было написано мелким шрифтом: «Закрыто зимой».
По полям карты резвились человечки на сноубордах, мальчики на лыжах, девочки на лошадках, отец и сын охотились на лося, парочки гоняли на снегоходах, туристы с рюкзаками и ледорубами лезли на гору. Здесь были представлены все виды отдыха на открытом воздухе в подобной местности. Наверху, с запада на восток, пролегала федеральная автострада № 80, связывавшая Эванстон и Рок-Спрингс. Из Рок-Спрингс тянулось на юг, к городку Вернал, шоссе № 191. Из Вернала на запад вело шоссе № 40, пролегавшее по нижнему краю карты и связывавшее несколько городков, а потом сворачивавшее наверх, на северо-запад, и пересекавшееся с шоссе № 150, ведущим на север, к Эванстону.
В центре этой рельефной картинки, внутрь заказника «Эшли», кто-то всадил кнопку, поставил крестик и приписал черной тушью «Мы здесь». Я снял карту со стены и возвратился вместе с Наполеоном в главный дом, к огню.
Уже перед домом Наполеон кого-то заметил на снегу и устроил погоню. Я так и не увидел, за кем он гонится, а он исчез, прежде чем я успел запретить ему отходить от меня, пропал за деревьями с лаем, поднимая фонтаны снега.
Эшли еще не просыпалась. Я свалил на пол свою добычу, пододвинул стул поближе к камину и выглянул за дверь, но Наполеон все еще гавкал где-то в отдалении. Я решил, что не следует слишком за него беспокоиться. Из нас троих он лучше всего мог о себе позаботиться. В каком-то смысле мы лишали его свободы.
Я вернулся на кухню и развел огонь в одной из чугунных печей. Раковина, отлитая то ли из нержавейки, то ли из цинка, стояла на подпорках толщиной в мою руку. Чаша у нее была глубокая и таких размеров, что в ней можно было усесться вдвоем. А сверху на нее можно было бы взгромоздить целый дом.
