Ира Брилёва - Приключения стиральной машинки
— Кофе у вас почти такой же, как в Питере, — заметил Артем.
— Да, снабжение здесь неплохое. Когда дело касается золота, люди начинают проявлять трогательную заботу о близких. — Павел всегда был немного язвителен, и с возрастом эта его черта не исчезла.
— Слушай. А колокольчик-то у тебя английский на дверях, это для форсу, или символ какой?
Павел рассмеялся.
— И ты купился на эту загадку, друг мой ситцевый? Это радостно! Значит, не зря я с ним столько возился. Кружева железные, это вам не ленточки плести, — Павел веселился от души. Немного успокоившись, он пояснил: — Никакой он не английский. Это я сам сработал. Я здесь помимо всего прочего еще и кузнецом. Так, для души. И телу от этого только польза. А колоколец и вправду знатный, я рад, что ты заметил, это для меня как бальзам на сердце.
— Расскажи, как тебя угораздило забраться в такую глухомань? — Попросил Артем.
— А тебя сюда каким ураганом занесло? — Ответил вопросом на вопрос Павел.
— Да, пожалуй, ты прав. Меня действительно ураганом. В Питере сейчас неспокойно стало. Не нравятся мне эти новые веяния. — Артем тяжело вздохнул, всем видом показывая собеседнику, как непросто ему было принять такое решение. — Я перебираться сюда собрался, вместе с семейством. Купец Попов, знаешь такого, — Павел согласно кивнул, — так вот, он нам на своем новом прииске весьма выгодные условия предлагает. Если все, как он говорит, то думаю деньжат в это предприятие вложить. Да сына своего к этому делу пристроить, пусть пока на чужом опыте обучится, а потом, глядишь, и свое потянет. Вот я и приехал — осмотрюсь, воздух понюхаю. Может, чего и вынюхаю. Помнишь, какие мы раньше легкие были на подъем? А разве что-то поменялось в нас? Думаю, ни-че-го. — Артем вдруг вспомнил студенческие годы, и его речь слегка изменилась, на глазах теряя свою степенность и неторопливость. Павел понял это и улыбнулся приятелю:
— Что, молодость вспомнил? Это хорошо. Нельзя, брат, нам стареть, никак нельзя. Хотя бы душой. А то кто кроме нас эту природу суровую выдержит? — Пока Павел раскуривал трубку, в комнате повисла небольшая пауза.
— Понимаешь, жизнь как-то так закрутила-завертела, — продолжил он, с удовольствием затягиваясь крепким самосадом — дым у того был ядреный и совсем не похожий на запах дыма от табака, к которому Артем привык дома. Дым был злым и кусючим, от него щипало в глазах и невольно наворачивались слезы. — Я и сам не понял, как здесь оказался, хотя я в этих местах уже почти двадцать лет обитаю. Эдакий Робинзон Крузо, — Павел невесело усмехнулся. — Молодой был, глупый, вот оттого здесь и кукую, почитай, полжизни. Я, Артемий, не с той компанией связался. — Павел серьезно посмотрел на Артема, и отвечая на его немой вопрос пояснил: — С эсэрами я связался, понимаешь. Модно тогда это было, бомбисты, всякие лозунги, демократия. Землю между всеми поделить и все богатства обобществить. В общем, вся эта демагогическая чушь меня и сгубила. Я сначала во все это свято верил, думал, если для народа постараться, так этот народ потом всю жизнь будет за меня бога молить. Да, да, я действительно в это верил, — Павел искренне рассмеялся, и покачал головой. — Если бы мне кто-то тогда растолковал, из каких лозунгов жизнь на самом деле состоит, — Павел разочарованно хмыкнул, — но не нашлось такого, вот и залетел я сюда, аки голубь сизый. Если коротко мою биографию рассказать, то… — Павел помолчал пару минут и словно бы решился: — Группа у нас была, «Русские мстители» называлась. Брат мой, Алексей, в той группе главным заводилой был. Мы одного неправильного губернатора решили на бомбе летать научить, но, как позже выяснилось, за нами уже давно следили. Не успели мы. А сейчас думаю — и, слава богу. Одной душой меньше на моей совести. — Павел нервно затянулся ядреным табаком. — Пока следствие, пока суд. Брата моего повесили, а мне — десять лет каторжных работ. Вот я их все и оттрубил. Здесь, неподалеку. А потом сюда перебрался. Семью завел. Местным головой меня выбрали, — заметив удивленный взгляд Артема, Павел понимающе усмехнулся и пояснил: — Здесь ведь у половины жителей биографии еще чуднее моей, так что на каторжное прошлое внимания никто не обращает. А все же я из дворянского сословия. Так и живу. — Павел посмотрел на Артема, взглядом словно ища у него одобрения, но тот слушал его молча, словно принимал исповедь. — Как говорится, каждому на роду что-то написано. Вот, наверное, и мне судьба такой сценарий для жизни написала. Я только здесь понял, что к чему. С местным народом так за эти годы накувыркался — какая там демократия! Какая свобода! Ерунда все это. По сусалам, и в кандалы. Иначе ничего не понимают. Пьют, воруют друг у друга. А-а-а, — Павел махнул рукой, и на несколько секунд в комнате повисла тишина. — Так, что правильно ты подметил, в Питере неспокойно нынче, я уж слыхал об этом, тут своя почта — сорока на хвосте приносит. — Павел прищурился, и в его глазах завертелись смешливые искорки. — Если бы у меня такой вот батька, сметливый, вроде тебя в прежние годы оказался, да совет мне толковый дал, то моя жизнь наверняка бы по-другому сложилась. — Он хмыкнул и немного помолчал, словно бы пытаясь что-то вспомнить. Но через минуту его настроение снова переменилось и он, хохотнув, заявил с гордостью: «Ничего. Зато теперь я уважаемый человек, — подытожил Павел свой рассказ. Артем согласно кивнул и предложил тост за мудрых и сильных людей.
— Понимаешь, главное не то, как ты войдешь в ситуацию, главное, как ты из нее выйдешь. Этому меня жизнь научила, — сказал Артем и выпил за здоровье приятеля хорошего французского коньяку.
Потом он вернулся в Питер и сообщил купцу Попову свое окончательное решение.
— Предложение твое примем, а про условия, думаю, успеем еще поговорить. Спешить нам некуда.
Глава 18
Среди глухой тайги стояла покрытая мохом сторожка. Мох этот вырос на ней от времени — так давно она здесь была построена. Сторожка одним боком прислонилась к старой толстой елке, а другим вросла в невысокую земляную насыпь, поросшую сверху травой. Из сторожки вышел ее хозяин. Он был похож на свое жилище как две капли воды. Такой же замшелый и покосившийся. Хозяин был очень стар, чем и объяснялось это поразительное сходство. Он прислушался к лесу, и чутким слухом — возраст и образ жизни не повредили его здоровье, — уловил неподалеку громкий хруст веток, который для этих мест не был чуждым звуком, но все же слышался здесь не часто. Если только какой-нибудь крупный зверь не забирался в эту чащу. А уж стороннему человеку здесь и совсем нечего было делать — глухомань вокруг да чащоба лесная.
Ветки продолжали настойчиво хрустеть, и звук этот становился все ближе. Хозяин просто стоял и ждал, выпрямившись во весь свой недюжинный рост. Он не боялся, нет. Ему нечего и некого было бояться. В его годы такая штука, как «страх» отмирает в человеке как ненужный атавизм.
В просвете между деревьями обозначились две человеческие фигуры. Люди остановились, и один из них внимательно огляделся вокруг. Заметив сторожку, которую, если не знать о ее существовании, то и вовсе нельзя было найти, человек уверенно двинулся в нужную сторону.
Хозяин продолжал неподвижно стоять и ждать. Раз эти люди знали о его жилище, значит, они были свои.
— Дед Егор, ты, что ли? — Человек, который первым приметил сторожку, окликнул ее хозяина по имени. — А я смотрю: ты, не ты? Или, может, пенек мохом оброс. — Человек подошел к деду Егору и троекратно расцеловал его в обе щеки.
— Ты, Валек, опять навеселе, — старик недовольно поморщился. — Еще птицы не умылись, а тебе уже налили.
— А ты меня не стыди, дед Егор. То, что я с утра на грудь принял — это ерунда, — глаза у Валька блестели неестественным блеском, и походка его была не вполне твердой, но голова его соображала с поразительной ясностью. — Смотри, лучше, какого я человека к тебе привел. — Дед оглядел незнакомца, но промолчал. — Знакомься, это Николай. Следователь. Он из Москвы, — торжественно и как-то неуместно громко для этого спокойного, не тронутого цивилизацией места, объявил Валек.
Дед снова поморщился. Но к гостю это не относилось. Дед еще раз внимательно оглядел гостя, но теперь в прищуре его глаз вспыхнул и сразу погас недобрый огонек. Он отвернулся от гостей и сказал в сторону, словно бы ни к кому и не обращаясь:
— Ну, заходите, коль пришли. В эдакую даль просто так не ходят. Значит, дело ко мне серьезное.
Мужчины вошли в сторожку. Внутри она оказалась неожиданно опрятной и чистой. Вещей было не много, но все они лежали на своих местах. Посредине стоял крепкий дощатый стол, а рядом пара высоких пней — вместо стульев. Дед усадил гостей на эти пни, а сам занялся приготовлением чая. Из железного чайника он налил кипятку в старенький котелок и бросил туда же несколько щепоток травы.
— Чай у меня свой, особый. — Дед совершенно не смущался присутствием гостя, как будто был знаком с ним тысячу лет. И продолжал свое нехитрое дело так спокойно и привычно, словно бы эти двое зашли к нему на огонек по его же приглашению. Только хмурая глубокая складка между бровей стала еще глубже. — Валек сказал, вы из Москвы будете? — Дед разлил по жестяным кружкам душистый отвар.
