Митчел Уилсон - Встреча на далеком меридиане
— Настаиваю? — Жестом руки и движением плеча Гончаров категорически отверг такое предположение. — Я не настаиваю. Если вам хочется, чтобы я признал возможность того, что, даже имея в виду ту энергию, которую я обнаружил, атмосферу бомбардируют частицы и из других галактик, пожалуйста, охотно признаю. Но ведь если даже мы с вами придем к согласию, это еще не значит, что мы установили истину. Я придерживаюсь теории замкнутой галактики только до тех пор, пока не будут исчерпаны все возможные исследования или пока я не буду убежден, что ваши измерения вернее моих.
— Итак, мы снова вернулись к измерениям, — сказал Ник.
— Выходит, что так, — согласился Гончаров невозмутимо.
— Тогда с этого нам и придется начать, — сказал Ник, снова поворачиваясь к осциллографу, заинтриговавшему его с самого начала. Давайте начнем с приборов.
Он повернул регулятор синхронизации осциллографа. Яркий извивающийся червячок задвигался взад и вперед в десять раз быстрее и стал прямой четкой полоской света, но неожиданно выскакивающие вертикально вверх импульсы не стали заметно шире. Ник слегка нахмурился. Он повернул регулятор в следующее положение, дав ускорение в сто раз, потом в тысячу раз, и все же усиленные импульсы расширились лишь незначительно. Нику пришлось увеличить скорость в сто тысяч раз, чтобы увидеть наконец структуру импульсов. Уже лет двадцать, как он занимался наблюдением импульсов на счетчике Гейгера, но таких, как сейчас, он никогда не видел: они имели плоскую головку и ширину гораздо меньшую одной миллионной доли секунды.
— И как это вы, черт возьми, ухитрились добиться таких? — спросил Ник, озадаченный. — Вы что, загоняете их сюда силой?
Гончаров ответил медленным кивком.
— Идея здесь старая, а методы, правда, новые. Вот уже скоро год, как мы их применяем. Таким образом мы добиваемся очень высокого времени срабатывания. — Он улыбнулся. — Это Валино достижение, она над этим работала.
— Валя? — Ник рукой указал через плечо, словно еще длился тот субботний вечер и Валя находилась в соседней комнате, где накрывала стол для гостей. — Та самая Валя?
— Да, та самая Валя. Она все больше и больше занимается нашими схемами.
Ник выключил напряжение, отсоединил счетчик, перевернул маленькое квадратное шасси. Повертев его в руках, он обнаружил, что это не обычный высоковольтный генератор, схема была сложная. Отдельные ее элементы были более или менее типовые, но определить назначение миниатюрных электронных ламп Ник не мог — он еще не был знаком с советскими техническими стандартами. Характерный импульс мог исходить только от несбалансированного мультивибратора, и Гончаров указал Нику на двойной пентод, выходную характеристику которого Валя остроумно использовала.
— Удивительная женщина, просто находка, — проговорил Ник. — Вам очень повезло.
— Она со мной почти и не работала, — пояснил Гончаров. — Вот уже несколько лет, как ей очень протежирует моя сестра, но сам я как-то не обращал на нее внимания. Во-первых, она казалась мне чересчур хорошенькой, а поскольку на свете может быть только одна Кюри, трудно было ожидать, что хорошенькая женщина окажется дельным физиком. А во-вторых, именно потому, что ее рекомендовала сестра, я все время упирался. Потом все-таки решил дать молодому физику возможность проявить себя, хотя первые ее идеи о такой схеме были довольно наивны. Но у нее обнаружились и самостоятельность мысли и способность быстро вникать в дело. Как видите, все получилось чудесно.
Раздался стук в приоткрытую дверь, и вошла Валя. На ней был белый лабораторный халат, надетый поверх черной блузки и зеленой шерстяной юбки. При виде Ника глаза ее расширились от удовольствия, и она, улыбаясь, подошла к нему и протянула руку.
— Здравствуйте, — сказал Ник по-русски. Он улыбнулся ей. — Теперь и я здесь работаю.
Валя широко развела руки в стороны, как бы приветствуя Ника.
— Рады новому товарищу, — сказала она и засмеялась.
— Я только что видел ваш прибор. Схема великолепна. Примите мои поздравления.
Она вспыхнула, и ее матовая кожа стала похожа на слоновую кость, пронизанную светом заходящего солнца.
— Благодарю вас, — произнесла она, от смущения, как это часто бывает, переходя на официальный тон. Потом обернулась к Гончарову: — Вы хотели меня видеть?
— Да. Чтобы доктор Реннет мог поздравить вас. Я хотел бы, чтобы вы сами объяснили ему свою схему.
Валя опять взглянула на Ника, словно желая убедиться, не подшучивают ли над ней.
— Но ведь мой прибор действует намного медленнее ваших сцинтилляционных счетчиков.
— Зато свои функции он выполняет превосходно.
— Мне придется говорить по-русски, — предупредила Валя.
— Ничего, ничего. Валя, — успокоил ее Гончаров. — Я буду вашим переводчиком.
— Чудесно, — сказала она.
Они сели за стол. Валя придвинула к себе карандаш и блокнот уверенным жестом человека, хорошо знающего то, о чем он собирается говорить. Пальцы одной руки — тонкие, плоские и сильные — придерживали бумагу, другой рукой она быстро начертила схему. Она изображала условные значки с такой скоростью, с какой обычно люди пишут слова. Глаза у нее блестели, голос звучал энергично, и хотя Гончаров переводил только самые слова, за ними безошибочно угадывалось, сколько душевных сил она вложила в осуществление своих идей. Исчертив листок схемами, Валя вырвала его и стала тут же писать на следующем, очевидно считая даже минутный перерыв пустой тратой времени.
Ник сидел рядом с Валей, положив руку на спинку ее стула, и с тоской и завистью следил за девушкой. Хэншел как-то спросил его, чем уж так пленительно творчество. И снова, как тогда. Ник почувствовал, что на этот вопрос ответить невозможно, как нельзя слепорожденному объяснить зримую красоту мира, глухому от рождения рассказать, как прекрасна музыка, или же холодному по натуре человеку поведать о радостях любви. Процесс творчества — одно из величайших наслаждений жизни.
От блокнота Валя перешла к монтажу шасси на рабочем столе, чтобы показать схему в действии. Потом вновь включила экран осциллографа, с тем, чтобы определить форму импульсов в различных точках собранной ею схемы, то есть показать физиологию этой идеи, анатомию которой она продемонстрировала на бумаге. По-русски Валя говорила стремительно быстро, взволнованно, но мысли свои выражала необычайно точно, потому что речь ее не отставала от мысли. И вместе с тем чувствовалось, что она все-таки раньше и прежде всего женщина — скромная, довольная, и сама удивляется тому, как это у нее все так хорошо получилось: в ней не было и следа кокетливой гордости женщины, соревнующейся с мужчинами в их мужском деле, злорадствующей, что вот представился случай показать свои достижения. Она была так мила, так по-детски радовалась, говоря о том, как она своей творческой волей подчиняет природу, что Ник с Гончаровым незаметно для нее обменялись одобрительными взглядами.
Когда она кончила свои объяснения, Ник еще раз поздравил и поблагодарил ее. Валя обернулась к своему шефу, ожидая от него дальнейших указаний. Гончаров тоже поблагодарил ее. Она ушла, унося с собой тепло, энергию и жизнь, оставив после себя только тишину, длившуюся несколько пустых минут.
— Она очаровательна, — сказал Ник.
— Да, — согласился Гончаров. — И я сообразил это только позавчера вечером, когда сестра впервые привела ее ко мне домой.
Ник, пораженный, молча посмотрел на него. Впервые? Так, значит, никакого романа тут и нет? «Но ведь она называла вас Митей!» — чуть не сорвалось у него с языка, однако он вовремя остановился.
— Вы хотели что-то сказать? — проговорил Гончаров, внимательно наблюдавший за выражением его лица.
— Только то, что если все ваши приборы так оригинальны, то с моей стороны было бы даже оскорбительным продолжать выискивать изъяны.
— Ну, какое же тут оскорбление! — сказал Гончаров, чуть улыбнувшись. Если вы не найдете никаких изъянов… — Он замолчал, и это молчание заставило Ника бросить на него быстрый взгляд, — тогда нам придется искать причину наших разногласий в чем-то другом, — заключил Гончаров и улыбнулся пошире. — Видите, таким вот способом я думаю убедить вас, что ошибаюсь-то не я…
В этот день Ник дважды звонил Анни из института. В первый раз она согласилась встретиться с ним где-нибудь вечером, но, когда он позвонил вторично, она пригласила его к себе, сказала, что приготовит ужин. За эту неделю Ник виделся с ней всегда, когда она была свободна по вечерам. Квартира Анни была на улице Фурманова, в доме, который когда-то, десятки лет назад, принадлежал Союзу советских журналистов — тогда иностранным корреспондентам еще разрешалось жить в одном доме с работниками советских газет. И хотя Союз журналистов уже давно отказался от этого дома и советские писатели давно из него выехали, в двух квартирах все еще жили иностранцы. Остальные жильцы этого старого дома были русские, самых различных профессий.
