Николай Байтов - Любовь Муры
12 час. дня. Прошло неск. часов, но состояние душевное совершенно изменилось. Вдруг всё потускнело, попечальнело. Ск. времени прийдётся лежать? Пока что сказано ещё на 6 дней. Снова надо сделать анализ на реакцию Weber’a (кровотечение). Меня лечит очень приятный врач. Я питаю к нему большую симпатию (это женщина). Уделяет мне много внимания, но лучше не иметь такого приятного знакомства и не болеть.
Я тебя не раз просила не покупать мне масла, огорчена тем, что всё же не исполнила моей просьбы. Не надо же, Кошечка. Спасибо за него.
Зачем так часто встречаешься с К-ком? Между прочим, вношу фактическую справку: ему уже лет 40, а не 35 [всё письмо написано карандашом, а здесь возле «35» стоит знак вопроса чернилами, — видимо, рукой Ксении.]. Что он говорил о своих летах?..
Моя родная, что же это будет? литературную газету я уничтожила, я думала, что она послана «на подарение». Что же теперь делать? Второй не получила.
Голова моя плохо работает ничего не удерживает, я оставила занятия по франц. яз. Ругаю себя за это, но надо поправиться.
Вот видишь, родная, как только я представляю своё будущее в одиночестве, «без пары» — моё настроение поднимается. Боже мой, какую глупость сделала! Нет, не буду умней никогда, всегда я жила порывами, поэтому мои необдуманные поступки слишком часты.
Только не начинай жалеть К-ка. Может быть, всё уляжется. Не говори К-ку о количестве присылаемых мной писем.
Мимоз в Киеве я и раньше не видывала…
18/II. 6 час. веч.
Только что ушли от меня Дуся и Софа. С сожалением отпустила Дусю. Мне так уже невмоготу лежать, да и вообще вести такой образ жизни. Я ничем не занимаюсь, валится всё из рук. Если б ты не работала, я бы просила тебя приехать ко мне. Каждый вечер есть t°. Неизвестно где причина. Я невероятно медлительна, даже в письмах — напишу слово и отвлекаюсь, расплываюсь мыслями. Как же дальше будет? Работать я нескоро смогу, после соцстраха отпуск брать не хочу… Однако не буду загадывать.
19/II — 3 ч. дня.
При лежаньи, ничего не деланьи всегда обстановка приобретает особый смысл. Люблю смотреть в окно на прутики качающихся от ветра деревьев! Могу часами так лежать. Я и разбаловала себя, но и ослабела. Долго готовлюсь, собираю много усилий, чтобы сделать что-нибудь. Напр. — приготовить к отправке книгу, обернуть её.
Завтра узнаю, кровоточит ли ещё ранка.
Приходящие знакомые раздражают разговорами о необходимости лечь в клинику. Там от одной больничной обстановки и от неизвестности за дом я не буду поправляться.
20/II. Первая ночь прошла без болей, и сегодня я почувствовала, что наконец-то мне легче. Уже 3 ч. дня, а у меня ещё не было припадка. Думаю, что и результаты анализа будут отрицательные, т. е. не найдут крови.
Утром так хотела тебе писать, но пришла Нюся, а сейчас что-то не вяжется.
Идуся благодарит за календарь, он мне тоже понравился. С интересом читаю о 4-й симф. Шост-ча. Когда-то он меня отпугнул своими диссонансами, странной крикливостью. Танечка что-то находила в его произведениях, для меня же они звучали какофонией. Теперь же критика говорит о песенном звучании, об испытываемом эстетическом наслаждении и т. д. Вобщем я бы хотела слышать эту симф-ю. Да и основная мысль симфонии: «через страдания — к радости» — уже сама по себе должна нас с тобой привлекать.
С интересом прочитала об иллюстрации «Кола Бреньон». Всё, что связано с именем Роллана — меня радует и умиляет. Это он — Роллан — способствовал превращению нашего случайного знакомства в глубокую, настоящую человеч. дружбу. Правда, мне посчастливилось, что я встретила тебя, а ты — почти неповторима! Не ищи иронии здесь. И с этих пор с именем этого Человека, с кот. связано всё, что есть светлого, благородного в людях — сочетается ещё и какое-то родное, тёплое чувство. Он — наш! Символ многих восприниманий. Не так ли, родная?
Сегодня утром по радио я услышала о посадке папанинцев — вздохнула облегчённей. За них волновалась.
На дворе мороз и мятель. Хочу уже на воздух и к вечеру выйду мин. на 5. Надо же постепенно выходить.
О К-ке начинаю думать более доброжелательно. Боюсь вспугнуть. И почему я родилась такой дрянью? Как я обижаю иногда людей, не желая этого, жалея их!
6 час. Была на улице. В глазах красные пятна, голова кружится. Сделалось совсем плохо. Как же я буду работать, а скоро ведь пойду, сколько ж можно сидеть дома?
Кончаю. Береги себя, родная. А я посылаю тебе свою любовь. Всегда твоя Мура.
[Видимо, на следующее утро, перед отправкой письма.] Да, Кошечка, нас ждёт много наслаждений: природа, музыка, книги. Только когда-то прийдётся встретиться? В это я теряю надежду…
Паустовского и Олдингтона не читала. Если б ты могла достать мне «Через реку» Дж. Голсуорси. Ещё в Мисхоре я тебе говорила, что люблю его. «Через реку» — это его последняя книга, он не так давно умер.
Я не жду прихода весны; самая чудесная (для меня) пора года — м-ц март (по укр. «на провеет»), так моментально проходит!
Передай привет Ол-ке. Этими днями я видела её во сне…
22/II. Вчера было отправлено тебе письмо.
Очень и очень благодарна тебе, мой Кисунечек, за хорошее предложение, с какой бы радостью воспользовалась бы им! Абсолютно не с кем оставить маму. Старушка, ходившая к нам, сама заболела, да и не подходит она — глухая!
Предложение столь заманчиво! Оно во всех отношениях подошло бы мне. Но что же делать?!
Вчера моя врачиха привела ко мне консультанта, известного в Киеве проф. Стражеско. Он нашёл, что усугубляет мою болезнь имеющийся невроз вегетативной системы. С постели поднял. К концу месяца выйду в детсад, не могу уж больше находиться дома. Да и говоря откровенно: около меня, голодающей по обязанности — для лечения, голодают и Ида с мамой. Некому покупать продукты. Как ни странно, но я ожидала большего внимания от сотрудников. Они заходят, но как-то выходит, что мои просьбы не могут быть исполнены. Правда, идёт энергичная подготовка к празднованию XX РККА, и они заняты сверх обычного.
Кисанька, Олдингтона «Вражда» у меня есть (снабдила Нина Яковлевна).
Бог мой, а как бы хорошо было бы нам вдвоём! Ск. бы общих интересов было бы пересмотрено, пережито! Как мне не везёт! Если б могла бы мама поехать к брату — это же недалеко.
Телеграмму некому отправить. Сейчас Ида, придя со школы, отнесёт это письмо.
24/II. Понемногу хожу. t° пала. Слабость — до расслабленности, до дрожания конечностей. Это результат не так болей, как 24-х дневной голодовки. Не знаю, просто не знаю, как буду работать, с 1-го числа уже начинаю. В анализе были хорошие результаты. После, через некот. промежуток времени снова будет проделан анализ.
Вчера отправила тебе Лескова и Байрона. Внутрь вложила газету. Увы! — одну!.. Кисунечек, не беспокой себя присылкой книг, мне приносит хорошие книги Анна Яковл.
Я такая никудышная, ни за что не хочу браться. Одичала и никого не хочу видеть — это меня больше всего волнует при моём выходе. Надо говорить, улыбаться и т. д. Отпуск сейчас нельзя брать, да и дальше не знаю, как выйду из сложившегося положения — мама ведь не ходит!
Если достанешь, пришли, пожалуйста, таблицу последнего тиража. Да, Кисанька, не присылай заказных писем. Ты давно не говорила мне о своих сёстрах. Перешли привет Марье Порфирьевне.
25/II. Сегодня много ходила. Была в лаборатории на промыванье желудка, но не знаю к удаче или нет, но промыванье (это ужасно гадкая процедура — так говорят) не было сделано. Устала. Сегодня же будет сделана последняя проверка на кровь. Результаты будут известны завтра.
26/II. Моё большое утешение — радио, звучит шёпотом. Я очень огорчена. Нужно достать таки репродуктор. А письма сегодня нет от тебя, и я готова плакать. Нужно тебе сказать, что могу я проливать слёзы при всякой причине и без неё.
Много думаю, правильней мечтаю о том времяпровождении, что могло бы быть, если бы за мной не тянулся бы такой длинный хвост. Провела бы у тебя ну хотя бы месяц! Такова уж моя «злая доля». Не могу жить, как хочу, из-за мамы. Вот опять слёзы льются. Ах, какая я дура!
Почему, родная, не пишешь о своём здоровье? Когда увижу тебя? А вдруг никогда?! Нет, ты не знаешь всей силы моей любви к тебе! Моей привязанности, нежности к тебе, моё солнышко!
28/II. Родная, утром шла в поликлинику с редким и прекрасным чувством внутреннего ликования. Пахло началом весны; только что прочитала хорошую книгу («Вражда»); не болела ранка — в общем мне так мало сейчас надо, чтобы наполниться радостью. А вот из полик-ки еле дотащилась, всё померкло — боли. Сейчас уже 5 час., а мне всё нехорошо. Так много, много надо говорить тебе, а писать не могу. Делаю перерыв. От усилия появляется тошнота.
