Олег Афанасьев - Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь
— Как тебя звать? Я Вадим.
— Валя. — Она кокетливо улыбнулась.
— Что, если они следили за тобой от самого магазина и завтра после смены опять привяжутся? Муж есть?
Мужа у нее не было. И что могут встретить, не приходило в голову.
— Ой, а правда! Что же делать? Теперь в восемь уже темно.
— Я тебя должен и завтра защищать. Другого выхода нет. До завтра?..
— Хорошо, — сказала она.
— А ты правда в том магазине работаешь? Я там иногда бываю, тебя что-то не замечал.
— Да! Да! — сказала она радостно.
* * *
Впускала она его через окно, а когда лил дождь или шел снег, через узкий коридор, через такую же узкую кухню, в которой жила старушка, Валькина воспитательница, причем, чтобы не видела любовника, Валька на старушку набрасывала одеяло или халат — и бывало целую пятидневку он не выходил от нее. Сортира у Вальки не было. Маленький дворик весь был на ямах, последняя переполнена, Вальку и старуху пускали соседи. Вадим же ночью бегал в общественную лензаводского клуба. Для малой нужды использовались бутылки из-под вина. Вино, еда, любовь до изнеможения. Часто падал на подушки рядом с ней, мизинцем пошевелить не мог.
Еще она любила рестораны. С этим было трудней. Во-первых, зима, подработать негде. Во-вторых, стоило Вальке выпить рюмку вина, и она делалась ревнивой и подозрительной, без скандала никогда не обходилось.
— Кто-то сказал, что две вещи неизвестно чем кончаются. Это когда мужчина выпьет в первый раз и женщина в последний. Он не прав. Есть третий случай неизвестного. Это когда Валя просто так выпьет, — сказал ей однажды Вадим.
Смеялась она очень. Тем не менее в тот же вечер, а сидели они в «Московском» ресторане, в гардеробной пнула ногой совсем юную приличную девушку. За девушку поднялась компания непьяных молодых людей. Вадима, пытавшегося защитить подругу, держали так крепко, что на другой день повыше локтей он обнаружил синяки. Подруге же наставили хороший фингал под левым глазом, и видно это стало сразу.
Как человек она ему была интересна примерно в такой же степени, как Юрка Демидов. Только Юрка был с отбитыми внутренностями, готовый, если оставят в покое, сидеть смирно, Валька же в расцвете сил, ей хотелось скандала. Прошлое у нее тоже было кошмарное. В десять лет изнасиловал отчим, который был на двенадцать лет моложе матери и на столько же старше Вальки. Мать все знала, но без мужчины остаться не хотела, лишь предупредила, что если он еще и младшую Валькину сестру испортит, тогда заявит. С десяти до четырнадцати Вальку отчим использовал, а лотом она сбежала из районного городка к этой бабушке, которая ей даже не родня, в войну мать с ней познакомилась.
Она совершенно не верила, что хоть чего-нибудь хорошего можно добиться честным путем. Квартиру — горлохватством, доносом, взяткой. Денег — лишь воровством. Есть где-то интеллигенты, там, может быть, все по-другому. А работяги и руководители — все жулье.
— Работяги за станком разве воруют?
— Приписывают.
— Я не приписывал.
— Ты был дурачком. Теперь исправился, у меня целыми днями валяешься.
Она твердо знала, что должен быть коммунизм и все должны быть сознательными. Между тем воруют и врут. И Валька в своем магазине обвешивала, набавляла цену на колбасу, сыр. Еще она время от времени ездила в Москву за дефицитными нейлоновыми вещами, чтобы по спекулятивным ценам продавать в Ростове — ведь начался тряпошный бум, у людей появились кое-какие излишки, все спешили сменить хлопчатобумажные одежды на нейлон, капрон. В конце концов на самое себя она смотрела как на предмет торга, несмотря на немалую ее женскую слабость, каждый раз надо было давать больше и больше, чем-то удивлять.
Волчок нашел покупателя на мотоцикл.
— Летом на «Явы» заработаем. Я тоже хочу колеса иметь.
Вадим совсем не собирался продавать мотоцикл, но раз нашелся покупатель… Мотоцикл был продан и пропит отчасти с Волчком, большей частью с Валькой.
Ночуя у нее, он сделался настоящим психом. Глубокой ночью, иногда под утро шли и шли его предшественники. Скреблись, стучали, барабанили… Каждый раз он вскакивал, чтобы одеться, выйти навстречу. Она требовала, чтобы лежал без звука, открывала форточку, и в полной тьме шел нелепейший диалог.
Собственно, лежать и слушать и было его куда более сильным и искренним желанием. Одеться, выскочить, подраться, может быть, означало бы конец. Он о конце постоянно думал, но из-за каких-то балбесов, посреди ночи… И вообще, Вадька хоть и казалась проще некуда, на самом деле была удивительна, вместе с распущенностью уживалось высокое украинское целомудрие.
— Господи, какие они у тебя бездарные! Сплошную чушь плетут. Как ты могла?..
Даже в полной тьме чувствовалось, как Валька вся вспыхивает. Она бросалась к нему.
— Задушу! Да, да, ты не такой. Еще один такой же всего был.
— Еще один? Кто? Кто же еще, как я? — допытывался он, когда считал минуту подходящей, — Валька ведь никогда ничего не скрывала, могла и прихвастнуть своей распущенностью. — То есть, кто был первым, раз я есть, а он был?
— А первый и был первым! — на поставленный таким образом вопрос ляпнула она.
Он был невероятно поражен.
— Да! Женское сердце ты не знаешь. Я ушла, чтобы он матери остался.
— Какие бездны! Так ты хотела?
— Сначала нет, потом да. И вообще… не это главное.
После этих слов он понял, что может и должен с ней
расстаться. Да, Валька из того же ряда, из какого сам он, Вовка Волчок, Юрка Демидов. Родная сестра, можно сказать. Но человеку всегда важнее было не то, что есть, а что может быть. На углу Буденновского и Красноармейской он часто видел ту девушку. И во всем остальном — пропасть.
Однако расставание было очень тягостным.
Сначала заболел он. От курения у него давно уже болело горло. Внутри вдруг воспалилось так сильно, что опухла шея, заложило словно ватой уши, температура поднялась под сорок. И как раз наступило 8 Марта, не пойти с Валькой в ресторан нельзя.
В ресторане он не мог есть, даже водку пил со слезами на глазах, а на бутылку шампанского смотрел с отвращением. Сидели у окна, из раскрытой фрамуги слегка дуло. Никто этого не замечал, он же непрерывно оглядывался на окно, словно фрамуга могла сама от его взгляда захлопнуться. Валька, выпив, затеяла скандал.
— На кого ты там пялишься?
Спорить с ней не имело смысла. Она была в новом платье.
— Горжусь тобой. Хочу видеть реакцию зала на твой наряд.
Она подобрела, но не поверила. Когда праздник кончился и вернулись к ней, не могло быть и речи, чтобы шел он домой лечить горло. Надо было любить Вальку, и он старался ночью, старался утром. Горло совсем заложило, уже разговаривал с трудом, но сил почему-то было много. Наконец она выпустила в окно, в безлюдное утро, на снег и ветер, и он направился в поликлинику.
К счастью, на прием попал сразу.
— Слушай внимательно, — сказал доктор, посмотрев горло. — Вот коробочка с таблетками. По таблетке через два часа. Потом, сколько хватит сил, накрывшись простыней, сиди над кастрюлей с кипятком и дыши паром. Напарившись, полощи горло крепким раствором марганца. Если будешь стараться, к вечеру нарыв прорвется.
— Ага, стараться. Я буду стараться, — сказал Вадим, пришел домой и, зная способ, как к вечеру вылечиться, завалился спать.
Вечером он проснулся с ощущением, что к утру, если не станет легче, умрет. До глубокой ночи глотал таблетки, дышал паром, полоскал горло марганцем, измучился и опять лег спать.
Весь следующий день лечился. «В последний раз парюсь, полощу — и все!» — так он несколько раз говорил себе. Наконец сказал: «Все!» — с побуревшим от марганца стаканом в руке поник над тазом. И вдруг в горле что-то защекотало, как бы открылось, хлынуло. Первый здоровенный вонючий ком он выплюнул в таз, потом подставил стакан и до половины собрал жуткой гадости, последнее было с кровью, в горле болтались какие-то лохмотья. Произошло чудо. Упала температура, тело высохло, стал вновь хорошо дышать, ворочать головой. Если б можно было бы еще поесть, то и конец несчастью. Тем не менее он помылся, побрился, оделся, чтобы идти к ней рассказать о чуде. Ведь он мог умереть. Огромное количество гноя было тому подтверждением. Померил температуру, 37,8, но совсем она не чувствовалась.
А через несколько дней заболела она. Какие-то жуткие боли в пояснице, высокая температура. Случилось это с субботы на воскресенье. Ночью Вадим бегал вызывать «Скорую». «Скорая» приехала, Вальке сделали укол и сказали, чтобы в понедельник обратилась в поликлинику. Укол Вальке не помог, боли усилились, впервые в Валькину комнату при Вадиме разрешено было входить старушке.
Утром Валька написала записку и услала старуху.
— Теперь и ты уходи. Зачем на больную смотреть? Ты здесь не нужен.
— А если что-нибудь случится?
