Кэтрин Вебб - Наследство
— В прежние дни, когда она жила со своими людьми, далеко к северу отсюда, многие понка ходили к ней за советом. Многие женщины ходили к ней, — значительно произнесла Сорока, подчеркнув это слово.
Кэролайн покраснела и поднялась, чтобы зажечь лампу, вечер был хмурым. Желтый свет засиял на черных косах и смуглой коже. Кэролайн почувствовала себя каким-то призраком, словно Сорока была реальной, а она сама не вполне. Не совсем из плоти и крови, не совсем настоящая. Даже лампа освещала ее по-другому.
— Ты думаешь… Белое Облако могла бы и мне помочь? — выговорила она с трудом, почти прошептала.
Сорока так ласково и сочувственно взглянула на нее, что Кэролайн, опустив голову, уставилась перед собой, на горошины, которые расплывались перед глазами.
— Я могу ее спросить. Хотите, чтобы я спросила? — улыбнулась Сорока.
Кэролайн не могла говорить, только кивнула.
Спустя какое-то время Кэролайн подошла к окну и увидела, что на землю падают первые капли дождя. Не яростная буря и не страшная гроза, а просто струи воды, отвесно падающие с неба. И ни дуновения ветерка. Кэролайн слушала, как капли стучат по крыше, как вода с журчанием льется по водосточным желобам, а оттуда в резервуар. Она не сразу поняла, отчего ей так тревожно. Дождь подбирался медленно, а пришел он с северо-запада, с той стороны, куда утром поскакали мужчины. Они не могли не видеть, как собирается дождь, как ползут из-за горизонта серые тучи. Дождь должен был накрыть их гораздо раньше, чем добрался до ранчо, а их до сих пор нет. Не стали бы они охотиться под таким ливнем, а сейчас уже и вовсе поздно. Сорока поставила на плиту жаркое из кролика и ушла к себе вот уже час назад. Стол накрыт, жаркое давно готово. Кэролайн потерла щеткой потемневшие от гороха пальцы, почистила ногти. Она стояла у окна, и с каждой каплей дождевой воды ее тревога росла.
Когда ей показалось, что она видит на горизонте всадников, дело уже было к ночи, и в сумерках почти не удавалось их различить. Только две шляпы, это она рассмотрела. Только два всадника, а третьего нет. Сердце заколотилось в груди — не быстро, но очень сильно. Ровные, медленные, мощные удары, они причиняли ей боль. Только две шляпы, а когда подъехали ближе, стало видно, что и лошади только две. А потом они совсем приблизились, и она разглядела двух лошадей мышастой масти и ни одной вороной.
Глава 5
Ведь я возрос
В огромном городе, средь мрачных стен,
Где радуют лишь небо да созвездья.
Сэмюэль Тэйлор Кольридж, «Полуночный мороз»[18]На второй день Рождества я просыпаюсь от голосов на кухне, клокотанья чайника на плите, журчания льющейся из крана воды и урчания водопроводной трубы, проложенной прямо в стене возле моей кровати. Эти звуки так живо напоминают мне детство, что на мгновение я замираю и лежу с головокружительным ощущением, что время повернуло вспять. Похоже, я проснулась последней, как оно всегда и бывало. Не успев проголодаться, все еще отяжелевшая после вчерашней сытной еды, я, набросив халат, поднимаюсь на чердак, достаю из чемодана Кэролайн костяное кольцо и несу его вниз. На лестнице я вдыхаю густой аромат кофе и жареного бекона, и в животе у меня бурчит от голода.
Семья, все четверо, уже за столом, который накрыт как полагается — тарелки и приборы, кружки для кофе и огромный кофейник, блюдо с беконом и яичницей, аккуратная горка тостов. Как мне все-таки нравятся эти родительские причуды! Самой бы мне в жизни не пришло в голову накрывать стол для завтрака и складывать тосты горкой вместо того, чтобы шмякнуть один себе на тарелку. Вот они, четыре человека, которыми я дорожу больше всего на свете, сидят за столом. Я на секунду прислоняюсь к дверному косяку и загадываю желание — хочу, чтобы так было всегда. Теплый пар в воздухе, посудомоечная машина, вздрагивая, совершает свой шумный цикл.
— А… Ты все-таки решила почтить нас своим присутствием, — сияет папа, наливая мне кофе.
— Не придирайся, папуль, еще только девять часов. — Зевнув, я не торопясь подхожу к столу, присаживаюсь на скамейку.
— А я уже выходил на улицу, чтобы натаскать хвороста, — хвалится Эдди, густо намазывая тост шоколадной пастой.
— Хвастунишка, — укоряю я.
— Эд, ты собираешься есть свой тост с нутеллой? — многозначительно спрашивает Бет.
Эдди подмигивает ей, откусывая большущий кусок, на щеках у него появляется шоколадная улыбка.
— Как спали? — спрашиваю я родителей.
Они заняли ту же спальню, что и всегда. Здесь такое множество комнат, выбирай, какую хочешь, а мы все, как послушные дети, расположились в своих, привычных.
— Прекрасно, Эрика, спасибо.
— Мам, смотри, вот эта штучка, о которой я тебе говорила, я нашла ее среди вещей Кэролайн… — я протягиваю ей кольцо, — рукоятка, по-моему, из кости или чего-то вроде того.
Мама вертит вещицу в руках, недоверчиво глядя на меня:
— Это не колокольчик, дурочка, это детское зубное кольцо. Да какое изящное. Это слоновая кость, не простая… а серебряный колокольчик служит погремушкой. Двойная функция.
— Зубное кольцо? Серьезно?
— Очень старомодное, конечно, но это именно оно.
— Я недавно видел что-то подобное в «Турне антикваров»,[19] — добавляет отец.
— Серебро и слоновая кость — ребенок, наверное, был богатенький, — замечает Эдди, прежде чем снова набить рот.
— Может, это Клиффорда? Ты не помнишь? — спрашиваю я.
Мама хмурится, напрягая память:
— Нет, должна признаться, оно мне незнакомо. Но я могла и забыть. Или… — Потянувшись назад, она достает с буфета фамильное древо. — Смотрите, какой большой промежуток между тем, как Кэролайн вышла замуж, и рождением Мередит. Целых семь лет! Это довольно необычно. А вот моя тетя Эванджелина… она умерла, не прожив и года, бедняжка.
Мама указывает на имя, предшествующее Мередит на древе, на даты в скобках под ним, вызывающие сочувствие и жалость.
— Двое детей за семь лет — не так уж много. Возможно, у нее был еще и сын, еще до Мередит, который тоже умер, тогда кольцо могло принадлежать этому мальчику.
— Возможно. Но разве тогда он не был бы указан на фамильном древе, хотя и умер?
— Ну, необязательно. Например, если он родился мертвым или был недоношенным и не выжил… — Мама задумывается. — Я, кстати, знаю, что и Мередит потеряла ребенка до того, как родилась я. У родственников подобные вещи могут повторяться.
— А не можем мы поговорить за завтраком о чем-то другом? — тихо спрашивает Бет.
Мы с мамой с виноватым видом захлопываем рты. У Бет тоже был выкидыш на раннем сроке, Эдди появился позже. То был просто зародыш, комочек жизни, но когда внезапно его не стало, чувство было такое, словно погас маленький яркий огонек.
— Ну, так чем мы сегодня займемся? — спрашивает папа, подкладывал себе на тарелку омлет. — Мне хочется немного размять ноги, порастрястись после вчерашних излишеств.
— Чтобы освободить место для излишеств сегодняшних, да, Дэвид? — невинно спрашивает мама, заглядывая в его тарелку.
— Совершенно верно! — бодро соглашается отец.
День сегодня не такой пасмурный, но по небу деловито проносятся серые тучи, да и ветер холодный, пронизывающий. Мы решаем идти через деревню на запад, мимо каменной церквушки, угнездившейся на зеленом склоне и окруженной каменными надгробиями многих поколений покойников Бэрроу Стортона. В дальнем углу кладбища есть участок Кэлкоттов, и, не сговариваясь, мы двигаемся туда. На участке примерно два на два метра расположены мраморные таблички. Холодное ложе, где покоятся члены нашей семьи. Здесь и Генри, и лорд Кэлкотт, и Кэролайн, рядом с маленькой дочерью, умершей до рождения Мередит. Ее звали Эванджелиной. Теперь к ним присоединилась и Мередит. Совсем недавно, так что в небольшом медном кувшине еще сохранились цветы с похорон, а буквы ее имени, высеченного на камне, еще не стерлись. Невольно я ловлю себя на мысли, что она, быть может, хотела быть похороненной отдельно или лежать рядом с мужем, Чарльзом, а не делить вечность с Кэролайн, но теперь слишком поздно. Меня пробирает дрожь, и я мысленно обещаю себе, что постараюсь ни за что не оказаться с ними в этой тесной могиле.
— Мне кажется, что, если у Кэролайн был сын, его похоронили бы здесь же, разве нет? — обращаюсь я к своим, нарушая молчание.
Бет шумно вздыхает и отходит туда, где Эдди обследует крытый двускатной крышей проход для вноса гробов.[20]
— Думаю, да. Наверное. Но кто его знает? Если он был совсем уж малюткой, его могли похоронить в какой-нибудь могиле для младенцев, — отвечает мне мама.
— Это что же за могила такая?
— Просто могила, но поменьше и с фигуркой ангела или херувимчика, — говорит она.
Отец бросает на меня косой взгляд.
