Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют
Она сообщила, что профессор пригласил её и Виктора к себе домой, Виктор поймал такси, и они поехали. Алик направилась по аллее прогуливающейся походкой, усиленно разыгрывая равнодушие. Галя её обогнала.
– Квартира что надо! – произнесла с восхищением, в котором пробивалась зависть к подруге. Не дождавшись от той ни слова, продолжила рассказ:
– Он дал нам ключи от дачи, и мы на такси туда… – последние слова она произнесла с полной невозмутимостью.
Алик бросила звенящим от отчаяния голосом:
– Зачем ты мне всё это говоришь?!
Галя опять встала перед ней.
– Ты знаешь, что я не могла не сказать тебе о таком!– она произнесла «о таком» как о чём-то необыкновенно значимом. – Я была с ним ночью и весь день вчера. – Глаза подруги кололи Алика любопытством и плотоядным торжеством.
– Ну и как? – на этот раз Алик не отвела взгляд. – Хорошо было в бане париться?
– Он тебе уже сказал? – вырвалось у Гали.
– Нет. Но разве трудно догадаться?
Подруга хмыкнула и выразительно усмехнулась:
– А для чего там баня? Уж ты с твоим напарилась в ней.
Спросила, когда Алик вернётся к мужу и услышала прозвучавшее с раскалённой ненавистью:
– Когда сочту нужным. Мужики нуждаются, чтобы им побольнее давали по носу!
– Сильная ты! – деланно восхитилась Галя с гордой мыслью о разнице между любовью пожилого профессора и упоительной страстью двадцатишестилетнего красавца Виктора.
93
Алик извелась, против воли представляя Галю и Виктора нагими, ласкающими друг друга. Она мотала головой, зажмуривалась, а когда открывала глаза, ей казалось – стены качаются. В этих терзаниях её обливал страх, что Галю пригласит Лонгин и та будет принимать его ласки на её, Алика, кровати.
Лонгин Антонович прислал с шофёром записку, Алик тут же прочла её: «Думаю, ты знаешь, что Можов ударился в новое увлечение, а его жена должна родить. Я не могу без тебя. Очень прошу тебя: возвращайся!»
Через три дня вечером в комнату к ней вошёл отец. Он уже предупреждал: она не может здесь жить, как до замужества! Решила не возвращаться к мужу – подавай на развод, обращайся в суд на предмет раздела профессорской квартиры и имущества! Вези вагон судебных хлопот, бегай по инстанциям, отвечай на вопросы судейских, терпи взгляды, сплетни, насмешки людей...
Она жалобно вскричала:
– Ухожу-уу я!
– Когда?
Вбежала маменька, потянула отца за руку:
– Хватит, хватит! Она сказала – и ты пойми...
Утром Алик позвонила с работы мужу на дом. Трубку поднял приходящий повар Юрыч. Оказывается, профессор вчера улетел отдыхать в Сочи. У неё перехватило дыхание, волнение прерывистой болью било в ушные перепонки.
– Почему же улетел... только август начался... – она не говорила, а лепетала разбитым голосом.
Обычно Лонгин Антонович отправлялся отдыхать в первых числах сентября. Голос Юрыча в телефонной трубке был неподдельно дружелюбен:
– Я и сам удивился, с чего новая мода – вдруг собирает вещи: лечу, мол.
– А он... – она хотела спросить: «один улетел?» Каких сил стоило ей изменить вопрос: – Ничего не просил мне передать?
– Э-ээ... просить – нет. Да я сам вижу: плохо ему без вас. Ну что вы, как маленькие? Давайте возвращайтесь! Слышьте? Не тяните.
Она подавила всхлип, пролепетала в трубку:
– Спасибо, Юрыч!
Вечером, выйдя из такси перед домом с лепной античной богиней над парадным, глубоко вздохнула, простояла, замерев, несколько минут. И пустилась наверх бегом.
В её комнате ничего не изменилось. Она торопливо и вместе с тем аккуратно разложила по местам принесённые вещи. Потом позвонила Юрычу: не известен ли ему сочинский адрес Лонгина Антоновича.
– Известен, конечно. Только бы вы вернулись.
– Я вернулась, – виновато вымолвила она.
– Вот это хорошо вы сделали! – голос Юрыча выразил явное удовольствие. – Адрес: Сочи, улица Виноградная, сто двадцать пять. Это дом его приятеля, фамилия Модебадзе, а имя я не знаю. Вы можете туда позвонить… – и Алику был сообщён номер телефона.
Она положила руку на трубку, но не подняла её. Мучил страх, мнилось: ответит молодая женщина… Дать телеграмму! Алик взглянула на часы: поздно, ближнее телеграфное отделение уже закрыто. Она вызвала такси, помчалась на Центральный телеграф, поспешно, но старательно написала на бланке: «Срочно прилетай точка твоя Алла». Застыла, кусая чувственную нижнюю губу. Зачеркнула два последних слова и поставила вместо них: «Алик».
Ночью металась в постели – виделось: Лонгин не один. Он и его любовница прочли телеграмму, скомкали, отшвырнули, занялись друг с другом...
Утром, подавленная, позвонила на работу, извинилась, что не сможет сегодня прийти. «Если не прилетит?.. что делать тогда?», «...а то придёт какая-нибудь резкая, ехидная телеграмма». Почему-то ждала именно язвительного, смертельно ранящего глумлением ответа.
94
Пришёл Юрыч, человек с седым бобриком, в очках, носивший под пиджаком жилет. Он был ещё крепок и бодр, несмотря на то, что при Сталине отсидел десять лет по сфабрикованному обвинению. Юрыч принёс тяжёлую сумку.
– Алла Георгиевна, вот у меня для вас, – и он достал из сумки закрытый крышечкой кувшин, – берёзовый сок купил сейчас на базаре. Ну-ка выпейте!
Алик, тепло улыбнувшись, угодила ему, выпив полстакана сока. Юрыч, хитровато глядя сквозь очки, спросил:
– Поговорили с Лонгином Антоновичем?
– Дала телеграмму.
Повар подумал: «Не захотела баловать голоском. Может, и права».
– Вы, конечно, и бутерброда себе не сделали, – посетовал он, – я знал и взял на базаре линей ещё живых.
Алик позавтракала жареными линями, выпила две чашки крепкого кофе, то и дело бросая взгляд то на часы, стоявшие на кухонном шкафу, то на свои наручные часики. Повар видел, как подрагивают её пальцы. Он счёл нужным остаться, чтобы помочь ей коротать время. Она была не против. Он извлёк из кармана жилета колоду карт, стал учить Алика игре в буру, в то время как её помыслами владел Лонгин, потерять которого сейчас было бы безумно обидно. Знала бы она, что он улетел в Сочи по совету её мамы.
Маменька позвонила ему и подсказала: «Это очень нужно, это её обеспокоит – и она тут же вернётся. Я знаю мою девочку, она – чудесная, она не хотела всерьёз ссориться».
Он был занят на работе и улетел всего на три дня, чего Алик не подозревала. Его изматывала мысль: не глупой ли подсказке он последовал? Так и вернётся сразу?..
Раздражало сочинское солнце разгара лета – он привык к бархатному сезону, и солнце сейчас представлялось неприятно резким, агрессивным. Отталкивал плотно устланный обнажёнными телами пляж – Лонгин Антонович находил выход настроению, по-молодому взбегая в гору. Когда начиналась одышка, старался не обращать на неё внимания, наконец останавливался на склоне, смотрел на череду гор, будто бы таких близких – в полчаса дойдёшь. Оборачивался и, щурясь (тёмные очки помогали мало), взирал на море. Густо-синее, оно имело у берега широкую противно-желтоватую кайму: там, где кишат люди.
Путник получал заряд злой активности и уходил выше.
Возвратившись в потёмках в дом обаятельного увальня Модебадзе, взял из его рук телеграмму, каковую проглотил в долю секунды, но не перестал сосредоточенно смотреть как бы сквозь неё, держа её перед глазами. Подпись «Алик» – вот оно небывалое! знак тебе, по которому ты изнывал, который так лелеял в мечтах. Он перечитывал и перечитывал безоружное в своей простоте – «Алик».
95
Юрыч с мягкой настойчивостью заставил Алика освоить правила игры и с таинственным видом открыл:
– Должен предостеречь вас от неприличия.
Она взглянула на него с неприятным изумлением.
– Неприлично в буру не на деньги играть, – услышала объяснение.
Она подумала: её положение таково, что не воспользоваться им считают за грех. Ну так что ж – только бы ей не быть наедине с собой. Она пошла за деньгами.
Юрыч как человек истого такта повёл игру таким образом, что Алик выигрывала раз за разом. Они сидели на кухне за столом, занятые картами, и время впрямь протекало незаметнее. Мало-помалу удаче надоело улыбаться Алику, и к концу дня она проиграла тридцать четыре рубля – треть своей месячной зарплаты. Но не оттого ей делалось то жарко, то холодно. Внимание её устремлялось за открытое окно, когда на улице останавливалась машина.
После одной из таких минут с лестничной площадки донёсся шум, повернулся ключ в замке – и вошёл Лонгин Антонович с саквояжем и спортивной сумкой. Его русые с сединой волосы растрепались, воротничок сорочки топорщился, весь облик выражал спешку и готовность к неожиданному.
Перед ним была появившаяся из кухни Алик в лёгком, из пёстренького ситца платье с открытыми плечами. Одну-две секунды она выглядела испуганной. Он встретил её измученный ожиданием,стенающийвзгляд, спросил с дотошностью мнительного человека:
