Дженнифер Доннелли - Чайная роза
В раковине громоздилась грязная посуда. Она стояла на столе и даже на полу. По тому, что оставили мыши, ползали тараканы. На дне стаканов осел кофе и недопитое пиво. Липкий пол был усеян крошками. От вони тошнило. Задыхавшаяся Фиона открыла окно.
— Фи… — позвал из коридора брат.
— Оставайся на месте, Сими! — приказала она, вышла с кухни в гостиную, открыла там окна и увидела тот же хаос. Повсюду валялись пустые бутылки из-под виски и разбросанная одежда. На полу лежала почта. Фиона подняла запечатанный конверт с грифом Первого Купеческого банка и пометкой «СРОЧНО». Сложенный лист бумаги оказался запиской от мясника с требованием немедленной оплаты счета. Ее внимание привлек еще один невскрытый конверт, густо испещренный марками. Это было письмо ее матери, посланное в Нью-Йорк после смерти отца.
В гостиной стояла тишина. Ее нарушал только мерный стук каминных часов. Но Фиона, потрясенная таким приемом, его не слышала. В ее мозгу кричало множество голосов. Тетя Молли умерла. Ее дядя окончательно спился.
В этом проклятом городе жил ее двоюродный брат, но где именно? Магазин был закрыт; работы, на которую она рассчитывала, не существовало. Дом собирались продать с молотка. Куда они пойдут, когда это случится? Что будут делать? Как она найдет жилье? И работу?
Девушка быстро обошла квартиру — всюду творилось то же самое. В ванной было отвратительно. Спальня Майкла оказалась так же завалена пустыми бутылками, как и гостиная. Свернутые жгутом простыни свисали до пола. На подушке лежала фотография в рамке. С нее улыбалась хорошенькая молодая женщина с веселыми глазами.
— Фи-и-и! — провыл Сими. — Иди сюда! Мне страшно!
— Иду, Сими! — Она бросилась к брату.
— Мне здесь не нравится. Я хочу домой, — закапризничал он.
На его лице были написаны тревога и усталость. Мальчик не должен был почувствовать, что она расстроена; требовалось собраться с силами.
— Тише, милый. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы купим что-нибудь поесть, потом я приберусь, и тут станет намного лучше.
— Это тетя Молли? — спросил он, показав на фотографию, которую Фиона продолжала держать в руках.
— Да, милый.
— Она умерла, да, Фи? Так сказал дядя Майкл.
— Да. Боюсь, что умерла. — Она решила сменить тему. — Пойдем, Сими. Найдем какой-нибудь магазин, купим хлеб, бекон и сделаем сандвичи. Ты любишь сандвичи с беконом, правда? — Фиона потянулась к брату, но он оттолкнул ее руку.
— Умерла! Умерла! Умерла! — гневно крикнул он. — Так же, как ма, па, Чарли и Эйлин! Все умерли! Я ненавижу мертвых! И «отец» умер тоже, да? Да, Фи?
— Нет, Сими, — мягко сказала Фиона, встав перед ним на колени. — Ник не умер. Он в гостинице. Сам знаешь. Мы увидимся с ним через неделю.
— Нет, не увидимся. Он умер! — Сими злобно пнул один из их саквояжей.
— Ничего подобного! Прекрати сейчас же!
— Умер! Ты тоже умрешь! И тогда я останусь совсем один!
Глаза Сими были полны слез. Его лицо сморщилось. От этого у Фионы разрывалось сердце. «Бедный малыш! — подумала она. — Потерял всех родных, кроме меня. Потерял дом, друзей, все на свете…» Она привлекла мальчика к себе.
— Ник не умер, милый. И я тоже не собираюсь умирать. Буду жить долго-долго и заботиться о тебе. Ладно?
Он уткнулся ей в плечо:
— Честное слово?
— Да. — Девушка отпустила его и перекрестилась. — Чтоб мне пропасть!
— Нет! — заверещал он.
— Извини. Просто… просто клянусь душой. Теперь ты доволен?
Он вытер глаза тыльной стороной руки и пробормотал:
— Дедушка О’Рурк умер, бабушка О’Рурк тоже. И кот Моггс. И щенок Бриджет Берн, который не мог есть, и ребенок миссис Флинн…
Фиона застонала, достала из кармана платок и вытерла ему нос. Ах, если бы здесь была ма… Ма знала бы, что сказать Сими, чтобы он перестал плакать. Она всегда знала, что сказать самой Фионе, когда та чего-то пугалась. А Фиона этого не знала. Не знала даже того, где они купят еду и будут спать. Не знала, что им принесет завтрашний день, где искать комнату и как заработать на жизнь. Хуже того, она не знала, что заставило ее сбежать в этот проклятый город. Нужно было воспользоваться неожиданным шансом и остаться в Англии. Уехать в Лидс, в Ливерпуль или на север, в сторону Шотландии. На запад, в Девон или Корнуолл. В какой-нибудь захудалый фабричный поселок, на шахту, в забытую богом деревню. Лишь бы эта деревня была в Англии, а не на другом конце света.
Глава двадцать третья
Когда доктор приложил стетоскоп к его обнаженной груди, Никлас Сомс вздрогнул.
— Кошмар! Где вы держите эти штуковины? В холодильнике?
Доктор — суровый дородный немец — и бровью не повел.
— Дышите, пожалуйста, — велел он. — Вдох — выдох, вдох — выдох…
— Да. Правильно. Я знаю, как это делается. Уже двадцать два года этим занимаюсь, — проворчал Ник. Он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул. Сомс не хотел приходить в смотровой кабинет доктора Вернера Экхардта, где отвратительно пахло карболкой и лежали зловещие колющие и режущие металлические инструменты, но у него не было выбора. На борту парохода приступы его странного утомления усилились. Фиона несколько раз хотела послать за корабельным врачом, но он не позволил ей этого. Не мог позволить, потому что тогда его отправили бы обратно в Лондон.
Вчера, едва приехав в гостиницу, он написал Экхардту (которого знал как одного из лучших специалистов в этой области) письмо с просьбой записать его на прием. Доктор также письменно ответил, что у него освободилось время и он сможет принять его сегодня.
Пока Ник сосредоточенно вдыхал и выдыхал, доктор Экхардт передвинул стетоскоп с его груди на спину и начал внимательно слушать. Потом он выпрямился, вынул наушники и сказал:
— Это сердце. Есть повреждения. Я слышу, что кровь проходит через него со свистом.
«Немец есть немец, — подумал Ник. — Ни намека на стремление смягчить удар. Нет чтобы положить человеку руку на плечо. Вместо этого прямой и четкий удар в челюсть». Тут насмешливость, с помощью которой Ник защищался от мира, ему изменила, и он подумал: «О боже, это ведь сердце. Мое сердце».
— Ваша болезнь прогрессирует, мистер Сомс, — продолжил доктор. — Она коварна. Если вы хотите замедлить ее развитие, то должны беречь себя. Отдых. Правильное питание. И никаких усилий. Любого рода.
Расстроенный Ник кивал. Сердце — это только начало. Что дальше? Легкие? Мозг? Он уже представлял себе, как в его мозг вторгается армия варваров и начинает съедать по кусочку, пока он, Ник, не превратится в маразматика, способного только собирать цветочки и петь колыбельные. Нет, он этого не позволит. Лучше повеситься.
Наставления доктора заставили Сомса подумать о Фионе. Ах, если бы она была здесь! Такая милая, такая преданная, такая добрая… Она взяла бы его за руку и сказала, что все будет в порядке. Именно так она вела себя на пароходе. «А вдруг нет?» — с тревогой подумал он. У любой доброты есть свои пределы. Если Фиона узнает, что это за болезнь, он может потерять свою ненаглядную Фи, своего единственного друга. Так же, как потерял все остальное.
— Вы слушаете меня, мистер Сомс? — спросил Экхардт, внимательно глядя на него. — Это не шутка. Самое важное — сон. Не меньше десяти часов ночью. И несколько раз днем.
— Послушайте, доктор Эк, я постараюсь побольше отдыхать, — ответил Ник, — но не могу превратиться в инвалида. Понимаете, я должен открыть галерею, а в лежачем положении это невозможно. Как насчет лечения ртутью?
Экхардт небрежно махнул рукой:
— Бесполезно. От нее только зубы чернеют. И в ушах звенит.
— Очаровательно! А что вы можете посоветовать?
— Тонизирующее моего изобретения. Укрепляет организм и повышает его сопротивляемость.
— Ладно, давайте попробуем, — сказал Ник. Когда он начал одеваться, Экхардт налил в стеклянный флакон какую-то вязкую темную жидкость, закупорил его и сказал, как следует принимать лекарство. Велел прийти через месяц, а потом извинился и сказал, что его ждет другой пациент. Ник завязал шелковый галстук свободным виндзорским узлом и посмотрел на свое отражение в зеркале. «По крайней мере, выгляжу я здоровым, — подумал он. — Может быть, немного бледным, вот и все. Экхардт преувеличивает. Все доктора так делают; этим они и держат своих пациентов». Он надел сюртук и сунул флакон в карман. Уходя, Ник попросил секретаршу прислать счет ему в отель.
Стояло солнечное мартовское утро. Сомс надел серый костюм-тройку и сделал довольно смелый выбор в пользу коричневых, а не черных галстука, ботинок и пальто. Он шел по Парк-авеню, надеясь найти кеб. Его походка была небрежной, но, как ни странно, изящной. Свежий ветер румянил его бледное лицо с высокими скулами и глазами необычного бирюзового цвета. Сомс привлекал к себе восхищенные взгляды, но не осознавал их, потому что углубился в свои мысли.
