В. Коваленко - Внук кавалергарда
— Знает кошка, чье мясо съела, — пробасил парень лет восемнадцати, самый рослый и самый патлатый из троицы.
Босяк краем глаза увидел, как третий из окруживших его, в кожаной фуражке, воровато нырнул ему за спину.
«Обложили, сволочи», — озираясь, мельком подумал Босяк.
— Щас мы тебе форс ретивый сбивать будем, — осклабился Цветной, щелкая лезвием выкидывающегося ножа. Он поднес нож к груди Босяка и хохотнул в лицо винным перегаром: — Че, очко жим-жим, а-а?
Босяк на секунду упустил из виду парня в кепке, когда тот неожиданно ударил его ногой в спину. Нож он не почувствовал, только под сердцем будто током ожгло.
Цветной отпрянул, выпучил глаза и, ловя ртом воздух, бестолково затряс перед своим лицом руками:
— Ты че, козел, ты че наделал? — истерично завизжал он.
— Да я думал, что ты, — оправдывающе лепетал парень в кепке.
Закричали две проходившие мимо женщины. Патлатый вдруг резко сорвался и побежал, Цветной отбросил окровавленный нож и пустился следом, за ним парень в кепке.
Босяк, зажав рану рукой, прошел несколько шагов и упал с побледневшим лицом, женщины все кричали надсадно и истерично. Сквозь крики Босяк едва расслышал игру на пианино. Кто-то на третьем или четвертом этаже самозабвенно играл «Полонез Огинского».
Он не видел и уже не слышал, как приехала машина скорой помощи и милиция, он не видел столпившихся у его изголовья людей, он только чувствовал, что поднимается в небо. Он видел вокруг себя своих голубей и видел с высоты полета маленькие коробки домов, муравьиную суету людей, ничтожно маленьких людей. Он уходил в небо.
Хоронили его ярким весенним днем. Было много народу и очень много солнца. А над кладбищем до самого вечера кружила пестрая голубиная стая. В лучах золотого солнца они были, как ангелы. Добрые ангелы.
«Постелите мне степь…»
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь,
— Брагу кушаю…
В. ВысоцкийПосле моей свадьбы у родного дядьки началась неделя похмелья. Это, скажу я вам, маловеселое занятие, даже очень занудное. Особенно, если попал в полосу безденежья. Дядька, хотя и работал начальником снабжения, в данный момент сел на мель в финансовом вопросе. Просто целый анекдот. Снабженец, и без денег.
Я в ту пору работал художником в городской художественной мастерской, где неукоснительно соблюдались три правила: художник должен быть слегка побрит, слегка наодеколонен и слегка выпимши. Нами охотно соблюдалась третья заповедь. В пятницу мы коллективно выпили из ведерка, и я пошел с молодой женой ночевать к бабушке. Она жила вместе с дочерью, моей крестной, в большом доме, располовиненном на две семьи. Во второй половине дома жил вышеназванный дядя Ваня с семьей.
Проснувшись рано утром, я почувствовал недомогание в организме.
«Лечиться надо», — решил я и, обув босую ногу в разбитые тапочки, отправился к дяде Ване.
Надо ж такому случиться, а он бежал с теми же мыслями ко мне, но в галошах и так же на босу ногу. Мы встретились у палисадника на середине дома.
— Юрк, у тебя что есть? — были первые слова его при встрече.
— А у тебя? — ошарашил я его его же вопросом.
Он стал ходить взад и вперед в глубокой раздумчивости.
— Знаешь что? — через время с восторгом вскрикнул он. — Ты иди к моей Тоньке, а я пойду к твоей Нинке, кто-нибудь из них сжалится и даст нам рубль.
И мы разошлись с надеждой на удачу. Когда мы снова встретились, то объяснять было ничего не надо. И так было все понятно.
— Не любят нас наши жены, — с обидой обреченного выдохнул он.
А я понуро зачитал ему четверостишие:
— Надежды не для старых, надеждам нужно время, чтоб их создать сначала, чтоб их разбить потом…
Стихи ему, видимо, не понравились, и он, засунув руки в карманы трико, стал раскачиваться на носках, при этом что-то бубня себе под нос.
Через минуту его лицо озарила счастливейшая улыбка:
— Есть выход! — и, подняв руки над головой, стал пританцовывать и припевать с надеждой. — Сейчас мы с тобой заведем мою машину и поедем за город. Там народу, и все в город едут, на базар. Сегодня же суббота, а значит, народу там прорва. Вот так-то, дорогие женушки. Мы найдем выход, еще какой выход. Айда за машиной, — потащил он меня за рукав к себе во двор.
Я, не сопротивляясь, поволокся. Хотя во мне уже подохла всякая надежда.
— Сейчас мы потихоньку выкатим ее, и нас митькой звали, — всю дорогу радостно убеждал он меня.
Через десять минут мы выехали за город на его новеньком «Запорожце» и покатили в сторону Базарной Ивановки. Проехали одну деревню, другую — дорога была пустынной. Ни одного человека, стремящегося попасть на базар в город Сорочинск, не было видно.
— Куда они все запропастились? — недоуменно гадал дядя Ваня.
— Рано еще, и они же не с похмелья, — высказал я догадку.
Он, перекосив лицо, посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Вдруг впереди, на обочине, мы заметили одиноко стоящую фигуру. Через минуту дядя Ваня лихо затормозил с ней рядом. Это была старуха лет семидесяти или больше.
— Вам куда, мамаша? — бодро спросил он, отправляя меня на заднее сиденье.
— Да в соседнюю деревню, в церковь еду, — скрипучим голосом ответила она. — Довезете?
— Садись! — обрадованно предложил водитель: — А далеко?
— Да километров с пяток будет, — проскрипела она. Дядя Ваня сник и кисло ответил:
— Довезем!
В деревне бабка, вылезая, протянула ему двадцать копеек и голосом страстно верующей добавила: — Думала, не поспею к заутрене. Бог тебе в помощь, сынок. За доброту твою человечную.
— Этого мне только не хватало, — крутя монету в пальцах, недовольно брякнул дядя Ваня. — И что я с ними делать буду? Себе на похороны бы оставила эти бешеные деньги, карга старая, — распалялся он.
Из проулка к машине бежал и махал рукой смешно одетый мужик. Костюм на нем был, видно, на пять размеров больше. Все на нем висело, как на палке, а завершала клоунский наряд белая ковбойская шляпа, нахлобученная на самые уши. На корове седло лучше смотрелось бы, чем на нем весь его гардероб.
— Дядь Вань, я пинжачок нашел, — не спуская с чудика глаз, сказал я дядьке.
— Так забери его, — оборачиваясь ко мне, посоветовал он, смотря по направлению моих глаз.
— А в нем человек.
— Так вытряхни, — поддержал он шутку, заметив бежавшее к машине пугало в штанах гармошкой.
— А это что за инопланетянин? — удивился он, вытряхивая из снятой галоши невидимую гальку.
Тот, кого назвали инопланетянином, подбежал к открытому водительскому окну и зачастил задыхающимся голосом:
— Шеф, подбрось до соседней деревни, вопрос жизни и смерти. Плачу за каждый километр рубль, — барски пообещал он.
— Тебя-то мы и ждали, — обрадовался дядя Ваня, раскуривая папироску.
Мужик бросил тряпочную сумку на пол машины и шустро залез сам.
— Далеко ли ехать, начальник? — поинтересовался дядя Ваня, включая со скрежетом скорость «Запорожца».
— Да тут рядом, километров пять, сказали, сам-то я не местный. Еду по переписке жениться. Надоело по тюрьмам скитаться. Да и годы уже не маленькие, за сорок. Пора свой угол иметь, — талдычил словоохотливый мужик всю недалекую дорогу. — В этой деревне кореша навестил, чалились в Оренбурге на нарах вместе. Вот костюмчик подогнал и шляпу. Хоть и велико все, но на халяву ничего, сойдет. Теперь по-людски и свататься можно, ха-ха, — как из пулемета шпарил он.
— Магазин тут есть? — спросил дядя Ваня, принимая от пассажира пятерку.
— А кто его знает, я и сам тут впервые. Теперь Сидорову надо искать, — высказав нам свою заботу, он потешно почапал к ближнему дому.
Мы черепашьим шагом ехали по улице, но по-орлиному искали дом с вывеской «Магазин».
— Посмотри, Юрка, это не магазин? — указал дядя Ваня рукой на маленький домик под вывеской «Сельмаг». — Глаза у меня с похмелья ну ни хрена не видят.
— Тормози, дядь Вань, прибыли к месту, — скомандовал я, перелезая на переднее сиденье.
— Лишь бы вино было! Надо же, в деревне, и с девяти магазин открытый, — изумился он, вылезая из машины.
— Это же советская деревня! — крикнул я ему гордо вслед.
Вернулся он через пять минут с большой бутылкой «Вермута», булкой хлеба и бумажным кульком. Вываливая весь свой груз на заднее сиденье, возмущенно говорил:
— Ну, Советская власть, ну, власть для народа, выпить на любой твой вкус, а пожрать, извини, лапу пососешь.
— А ты что, сюда жрать приехал? — подколол я его. Выехали за деревню на берег небольшой речушки.
Дядя Ваня из машины, падая на траву, сказал:
— Хозяйничай, Юрка, я больше не могу, сил нет! Выкладывая все хозяйство похмеляторов на траву, я спросил:
