Освальдо Сориано - Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)
— Извините… — пробормотал он и, обернувшись к Игнасио, произнес покраснев: — Сейчас выйдет.
Действительно, через минуту-Две Комини, застегивая на ходу брюки, вышел из уборной.
Гарсиа передал распоряжение:
— Ты освобожден. Понесешь телеграмму интенданту. Да не забудь белый платок поднять, когда будешь выходить.
— А который из них интендант?
— Высокий старик в синем костюме, — показал Гарсиа в окно.
Взяв у Матео депешу, Комини неторопливо отворил дверь, помахал платком и вышел на площадь. Десятки карабинов и винтовок нацелились на него.
— У меня послание к интенданту! — закричал он, поднимая руки.
Гульельмини, прочитав бумагу, проговорил:
— Есть убитый! Что вы натворили, Льянос!
— Они первые начали стрелять. А у меня много раненых.
Интендант достал записную книжку и авторучку и, облокотившись на капот машины, начал писать: «Сеньор алькальд! Вы обвиняетесь в подрывной деятельности и поддержке чуждых элементов. Пришлите заявление об отставке, мы передадим его в партийный трибунал. Перон или смерть!»
Записку он вручил Комини. Тот, перейдя улицу, постучался в дверь муниципалитета. Открыл капрал Гарсиа. Комини, не входя в здание, отдал записку.
Прочитав ее, Игнасио выругался:
— Сукин сын! Отсюда он вытащит только наши трупы… Пиши, Матео.
Чиновник сел за машинку.
— Пиши: «Отправляйтесь к шлюхе, которая вас на свет родила! Перон или смерть!» Передай это Комини и запри дверь на засов.
Записку интендант получил у входа в здание Всеобщей конфедерации труда, где он стоял вместе с Суприно, Льяносом, Гусманом и Рейнальдо.
— Что пишет? — поинтересовался Гусман.
— Кроет меня.
— Полагаю, что вам следует назначить нового алькальда, — сказал Суприно,
— Пока не могу. Вы плохо сработали. Если бы Льянос упрятал Фуэнтеса в тюрьму, ты автоматически стал бы исполняющим его обязанности, А теперь все сложнее. Газеты из-за убитого шум поднимут.
— Что же будем делать?
— Пошлю кого-нибудь из моей команды, пусть подбросит в дом Фуэнтеса оружие и пропагандистские брошюрки «Монтонерос».[9] А ты, Лъянос, объяви по радио, что Фуэнтес снабжал партизан оружием. То же самое сообщи и корреспондентам. Подложи бомбу у входа в ВКТ и затем арестуй двух-трех желторотых из молодежной организации. Надо серьезно дело сфабриковать, и как можно быстрее. Да, Суприно! Поручи двоим из тех, кто в штатском, продырявить пулями мою машину, пока парни занимаются Фуэнтесом и остальными.
Интендант отдал последнее распоряжение, и вся группа направилась в сторону полицейского управления. Оглушительный грохот взорвавшейся бомбы раздался, когда интендант и его сопровождающее находились в нескольких шагах от комиссариата.
— Придется выдать мне субсидию на ремонт здания, — сказал с улыбкой Рейнальдо.
— Что люди говорят про Игнасио? — спросил Гульельмини,
— И… не знаю. На утверждения, что он коммунист, не клюнут, — заявил Суприно.
— Сегодня же вечером распусти слух, какой он развратник, какие оргии устраивал в Тандиле и что жена ему рога наставляет.
— Черт побери! — вскричал комиссар полиции. — Вы только посмотрите!
На фасаде полицейского управления кто-то углем написал:
«СУПРИНО И ЛЬЯНОСА ПРИЛЮДНО ВЗДЕРНЕМ»
И вместо подписи изображен знак перонистской молодежи:
Р / / J / Р
— Сопляки вонючие. Сегодня они нас камнями забросали, — прошипел Льянос.
— Сукины дети считают, что это очень остроумно, — заметил Суприно, — а все потому, что чересчур нянчатся с ними.
На углу стоял «торино», в автомобиле сидели четверо, Суприно подошел к машине:
— Что скажете, сеньор Лусуриага?
— Что это уж, пожалуй, слишком.
— Вы утвердили? Разве нет?
— Утвердили смещение Фуэнтеса, но делать заявление прессе нельзя, пока все не закончится благополучно.
— Поговорите с интендантом.
— Нам нечего ему сказать. Мы же давно и обо всем договорились с вами. Если завтра обстановка не нормализуется, «Сосьедад рураль»[10] умывает руки.
— Все будет в порядке.
— А что это за взрыв был? — спросил Лусуриага.
— Да это те, из молодежного союза, подложили бомбу в ВКТ.
— Их поймали?
— Ими занимаются, не беспокойтесь.
«Торино» тронулся. Суприно присоединился к комиссару и интенданту. Льянос взглянул на часы. Было семь вечера. Он почувствовал усталость. Мысль о том, что дело зашло слишком далеко, не давала покоя. Подняв голову, он заметил в окнах лица внимательно рассматривавших его людей.
«Вот кончится все это, — промелькнуло в сознании, — может, в Тандиль переведут». Мечта пожить там никогда его не покидала.
Перед осажденным муниципалитетом собралось около трех десятков человек. «Должен все-таки Фуэнтес убраться оттуда, — подумал он. — Не такой же он твердолобый».
— А если задержится, ведь труп садовника начнет разлагаться, — сказал он скорее про себя.
Они остановились перед «пежо» Гульельмини. В дверцах машины зияли дыры от пуль,
— Теперь дела на мази, — сказал интендант. — Моя канцелярия разместится в здании банка провинции.
— Размещайтесь в полицейском комиссариате.
— Нет-нет. Момент неподходящий. Держите меня в курсе событий. Видели, как мою машину продырявили?
— Сеньор Гульельмини!
— В чем дело?
— Вы меня не забудете?
— Что вы имеете в виду?
— Так, ничего, — ответил Льянос и, сделав небольшую паузу, продолжил: — Могу я надеяться на вашу поддержку до конца?
— Пожалуйста,
— Вот я и говорю, только не подумайте чего плохого, здесь-то меня Фуэнтес назначил. Политику я никогда не любил. Мне бы в Тандиль перебраться, и с повышением. Жене моей хочется, чтобы дети там в университет поступили.
— Понятно.
— Комиссар! — послышался голос бегущего младшего офицера Росси с повязкой на голове, — Комиссар! Самолет появился.
— Самолет?
— Ну да, там, — махнул рукой Росси на запад.
Действительно, где-то вдалеке послышалось тарахтенье мотора. Все уставились в небо. В лучах солнца старенький аппарат казался совсем крохотным.
Мотор работал с перебоями. Но вот самолет с адским шумом и треском совсем низко — метрах в ста — пролетел над площадью.
— Сервиньо, — узнал Рейнальдо.
— Кто? — спросил интендант.
— Фумигатор. Поля опрыскивает. Трезвым никогда не бывает.
Сервиньо убрал газ, и его любимый «Бычок» — так он прозвал свой самолетик — направился к полю, но затем развернулся и вновь оказался над городом.
— Давай пониже, окропим их, — предложил Хуан. — Вот потеха будет!
От недостатка масла подвывал пропеллер. Из выхлопных труб вылетали язычки пламени. Сервиньо вел самолет вдоль главной улицы на высоте пятидесяти метров.
— Еще ниже!
Пилот отдал ручку от себя, и планирующий самолет оказался буквально над головами людей, собравшихся перед зданием муниципалитета.
— Теперь давай!
Хуан опустил рычаг бака, и тоненькие серые струйки, подобно дождю, стали падать на людей, наблюдавших за полетом.
— Да здравствует Перон! Так их! — прокричал Хуан.
Интендант, столкнувшись с парнем в темных очках, не удержался на ногах и упал. Асфальт обжигал руки. На голову лилось что-то прохладное и вязкое. Он начал чихать.
Нырнувший в какой-то подъезд Росси наткнулся головой на пистолет-пулемет толстяка в размалеванной квадратиками шляпчонке. От удара у Росси закровоточила рана. Гусман бросился под «пежо». Двое в штатском вскочили в автомобиль. Взревел мотор, машина сорвалась с места. Гусман почувствовал, как правую кисть придавило чем-то очень тяжелым. Острейшая боль пронзила всю руку. От вида крови, выступившей на раздавленных пальцах, помутилось сознание.
Самолет вновь появился над площадью. Укрывшийся под деревом комиссар полиции выхватил пистолет и, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Именно в этот момент в глазах потемнело, на голову обрушился удар чем-то металлическим, он повалился сначала на колени, а потом носом уткнулся в траву. Двое из муниципальной полиции подхватили его под руки и потащили между деревьями.
Игнасио, высунувшись в окно, увидел полицейского, бегущего вдоль муниципалитета. Ни секундой не раздумывая, он вскинул ружье и выстрелил. Полицейский рухнул на асфальт.
От висевшего в воздухе облака ДДТ слезились глаза. Распластавшиеся на улице люди чихали, не переставая.
Капрал Гарсиа снова закрыл окна кусками картона.
— Здорово им подсыпали, дон Игнасио. Молодец Сервиньо!
Алькальд опустился в кресло для посетителей и посмотрел на прикрытый Газетами труп Мойяно.
— А теперь? — спросил он.
— Что теперь? — ответил вопросом на вопрос Гарсиа.
— Вот именно. Что скажет Перон?
