Ирина Фоменкова - Смех для всех
Через часок, устроившись на чисто вымытом крыльце, они перебирали крепкие боровики и подберезовики. Аленка наблюдала, как бабушка Люба как-то по-особому брала каждый гриб – словно жалея его, лаская и поглаживая.
Алена какое-то время крепилась, но все равно не удержалась и заметила:
– А Петр Иванович интересный мужчина. И не старый.
– Да вот, захаживает иногда. Смотрит так пытливо. И чего уж пытать?..
– Не скажи, – запротестовала внучка. – Ты у нас вон какая! Умница, красавица, хозяюшка! И не вздумай его обидеть!
– Тоже мне, защитница нашлась! И почему это – обидеть?
– Честно говоря, ты умеешь покомандовать, а мужчины этого не любят.
– Много ты понимаешь в свои двадцать лет!
Лицо Любови Дмитриевны осветилось улыбкой.
– Он приходит как-то и говорит: «Знаю, Любовь Дмитриевна, у вас день рожденья скоро. Может, подскажете, что вам подарить?» А я возьми и ляпни: «А подарите мне скутер! Я буду в соседнюю деревню на свиданья ездить». Он с обидой спрашивает: «А что, есть к кому?»
– А ты что?
– А я ему: «Думаете, деревенские мы, так ухажеров нет?»
Любовь Дмитриевна замолчала, потом усмехнулась и продолжила.
– Знаешь, Аленка, в народе говорят: «Холостой охает, а женатый ахает». Такой вот «скутер» по жизни мчится…
Легкий ветерок внезапно нагнал облачка. Сосны потемнели. Руки, одежда и даже теплое дерево крыльца уже пропахли хвоей, грибами, прелью первых опавших листьев. И от этой неиссякаемой живучести природы в душе разливался удивительный покой.
Старая пальма
Вокзал после долгого ремонта сверкал свежей, под мрамор, облицовкой, огромными чистыми окнами, модными светильниками. Среди этого модерна странно смотрелась старая пыльная пальма в большой кадке. Экзотическое растение словно стыдилось своей старости на фоне радостного интерьера, но, спрятавшись в дальний угол, было бессильно что-то изменить в своей судьбе…
До моего поезда еще оставалось время, и я устроилась в зале ожидания.
Рядом со мной сидела маленькая, кругленькая женщина с большой сумкой. Она глубоко вздохнула и заметила мой сочувствующий взгляд. Мы разговорились.
Лидия Петровна призналась, что ей перевалило за семьдесят, что живет в городе с дочкой, зятем, внуками, но очень скучает по родному дому в деревне, куда старается ездить как только отпускает больное сердце.
– Дом мы с мужем построили, – говорила она как-то по-особому певуче. – Хоть и старенький, деревянный, а сердцу в нем легче дышится. А во дворе колодец с резной крышей. Муж был, царство ему небесное, непьющий и руки имел золотые. К дереву, как к женщине, относился: с лаской, нежностью. Смеялся и говорил: «Я б на дереве женился!». Жаль, рано ушел из жизни…
– Да, – я неловко попыталась ее утешить, – статистика показывает, что старости у нас боятся только женщины. Мужчины просто не успевают испугаться.
Но Лидия Петровна думала о своем.
– А теперь, – улыбнулась она, – как приеду, вечерком подружки прибегут, наливочки домашней выпьем и споем. Я петь люблю. И голос, не хвастаюсь, далеко слышен.
– Вы – человек легкой души, – вставила я.
– Да, но только легкость эту сохранять все труднее. Хотя всю радость жизни уже растерять не успею, потому что привыкла ценить любую малость, что сердце греет.
Я вопросительно посмотрела на мою собеседницу.
Она, как это бывает в дорожном настроении, без надрыва, словно говорила только для самой себя, делилась:
– С детьми и внуками стало как-то хронически неспокойно. И понять их силюсь, и последние рубли отдаю. Мне-то чего уж надо? А они все куда-то спешат, дергаются, нервничают. Друг друга не видят. Утро не замечают. Одни проблемы в глазах и страх перед наступающим днем. Работают, не ленятся, а денег вечно не хватает. Из кредитов не вылезают, но все чего-то снова покупают, рассовывают по комнатам. За десять лет вторую машину меняют. Наверно, я чего-то не понимаю, – совсем понизив голос, виновато сказала Лидия Петровна. – А мне на все это так поворчать охота…
Я солидарно откликнулась:
– Ясное дело! Только кто наше ворчанье слушать будет? У них своя жизнь!
– Вот и я об этом. А почему – своя? А моя жизнь чья? «Твоя», – скажете. А я не хочу, чтоб только моя. Я хочу, чтобы общая, наша.
– Так вы ж с детьми живете! Значит, общая!
Лидия Петровна посмотрела на часы, засобиралась и, сделав жест рукой в сторону кадки с пальмой, с усмешкой сказала:
– Может, и общая. Только кажется мне иногда, что я как эта старая пальма: и не нужна никому, и выбросить жалко…
Поговорим
СВЕКРОВЬ. Ну, здравствуй, невестушка. Хороша, ничего не скажешь! Взгляд только дерзкий. Дескать, цену себе знаем. А цену того, что тебя теперь окружать будет, знаешь? Не знаешь… Потому что на все готовое пришла… Что ж, заходи в дом. Мне счастье сына важнее всего. Попробуем приспособиться друг к другу, раз судьба такая. Может, что и получится.
НЕВЕСТКА. Ой-й-й! Глазами-то как просверлила свекровушка! Словно бормашина. А неприязни ко мне в них столько! Но элегантна, ухожена, себе на уме. Сразу видно, что «бизнесвумен»… Игорек посмеялся как-то: «Мою маму называют «железной леди». Да… Железа в ней хватает. А мне бы тепла во взгляде, хоть немного. Эх, что-то жутко захотелось рвануть отсюда подальше…
СВЕКРОВЬ. Это же надо, как девчонке удалось Игоря охмурить! Я мечтала о свадьбе, о красавице из нашего круга. А тут – трах-бах – бери невестку в готовом виде! Кто ж так делает! Явно, под ее чутким руководством расписались тайком. Они так решили – и точка. Отодвинули меня, как старый шкаф. Теперь себя не узнаю. Все во мне кипит и клокочет.
НЕВЕСТКА. Понимаю, что мы с Игорем наделали ошибок. Говорила ему, чтобы познакомил с матерью до свадьбы. А он отмахнулся: «Ты мою маму не знаешь! Она, как та Сара из Одессы, четко скажет: «Сынок, предупреждаю, что заранее не люблю твою будущую жену». Может, он был прав? А мне как теперь быть? Надо было все же раньше думать. Но как я могла думать! Такого умопомрачения у меня никогда не было. Любовь и голуби. Голуби, что к небу летят. Кажется, еще Овидий говорил, что Боги сделали человека прямостоящим, чтобы он мог смотреть на звезды. Боюсь, моя свекровь никогда не увидит мои звезды. Господи! Какие звезды?! Улыбки человеческой и то от нее не дождешься…
СВЕКРОВЬ. Нет, я не ханжа. За модой слежу – должность обязывает. Но она-то чего свой «макси-пояс» под названием «юбка» напялила? Ноги все – на показ! У тебя муж теперь! Ему главное не ноги твои длинные, а завтрак сытный. А ты – кофе, кофе! Хоть бы бутерброд сделала! Он у меня и от овсянки не отказывался.
НЕВЕСТКА. И чего ей не спится по утрам? Ходит туда-сюда! Бутерброды подсовывает молча. Может, нам еще кашку варить? Игорю, между прочим, уже двадцать восемь, диссертацию защитил, да и я на последнем курсе. И у нас в университетской столовой все есть.
СВЕКРОВЬ. Это ж сколько сил надо тратить, чтобы целый день ничего не делать! Подожмет свои длинные ноги и сидит в кресле! Читает! Как же! Ученые все! А за хлебом сходить некому. Раньше Игорю напомню – без проблем… И что это со мной? Словно болею. Что-то во мне мечется, зудит, а сделать ничего не могу…
НЕВЕСТКА. Ну что она так на мои ноги смотрит? Не знаю, куда и спрятать. Скорей бы диплом защитить да на работу. А то живу, как Гражданским кодексом придавленная: сплошные домостроевские законы. Иногда так и подмывает сказать свекрови все, что о ней думаю… Но как вспомню взгляд Игоря! Он с ней такой ласковый, все принимает: капризы, поучения. Точнее, делает вид, что принимает. А я так не могу. Вот вижу: хлеба нет. Да сбегаю я в магазин, что за проблема! Правду люди говорят: «По невозможности шевельнуться мы узнаем, что попали в хорошие руки»… Я-то точно попала…
СВЕКРОВЬ. Нет! Вы подумайте! Шепчется вчера с подружкой. Думает, я не слышу. Остроумничает: «У моей свекрови и сзади глаза». А как она думала! Я мимо смотреть буду? И чего уж ей так плохо у нас? Вон как Игорь любит ее. Ходит она в своем коротком халатике, а он глазами за ее ногами – зырк-зырк. А я ведь одна сына на ноги поставила, и бизнес свой, и дом этот… Ну вот, не хватало, чтобы слезы к горлу подкатывались…
НЕВЕСТКА. Я, конечно, понимаю, что моя свекровь из тех, у кого растет и колосится все: работа, дом, дети. Но ее кипучий энтузиазм не позволяет ей лишний раз промолчать. Вот чего вчера к Игорю прицепилась? «Не эта рубашка! Не к этому костюму!» А смотрит на меня. Намек: вкуса у тебя нет. Не знаю, как насчет вкуса, а привкус от этого случая горький. Анька, подружка моя, говорит: «А ты учись у меня. Если свекровь что-то говорит, я открываю рот. Пусть думает, что мне интересно!» Может, я в чем-то виновата? Так сказала бы! Мне ведь тоже нелегко. И диплом пишу, и мама далеко, и Игорь весь в делах. Он, чувствую, устал от этих недомолвок. И жить так нельзя, и улыбнуться первой не могу.
