Александр Мильштейн - Дважды один
Следующие три дня я провёл во встречах с «олим хадашим» (новыми репатриантами) из телефонного списка. Всюду мне наливали красное кармелевское вино... Или правильно «кармельское»? По мне, оно было карамельным, я давно уже не пил сладких вин. Мне трудно было представить, что может быть общего у этих радушных симпатичных людей с моим угрюмым братцем. Впрочем, все они говорили, что Стас, побывав у них один раз, больше не звонил. В двух местах меня после третьей рюмки упорно называли «Стасом», я не поправлял их, какое это в данном случае могло иметь значение? Ничего нового никто из них всё равно не имел мне сообщить. В одном доме хозяин был не так радушен, по намёкам, которые его жена успела сделать, пока он ходил на кухню, я понял, что у Стаса с ней когда-то что-то было...
Заиграл телефон, мама грустно спросила: «Ну что?» Я рассказал ей про работу с телефонным списком. Мама сказала, что Этя жалуется на мою невнимательность. Я был удивлён, я думал, что у нас с тётей установились прекрасные отношения. «Она ничего не говорила, но я по её тону что-то заподозрила, стала задавать ей вопросы...» Поговорив с мамой, я позвонил тёте и пригласил её есть мороженое.
Мы встретились в городе, нашли свободный столик в открытом кафе. Пока не подошла официантка, тётя два раза пересаживалась с одного стульчика на другой. Потом она встала и попросила меня так подвинуть стульчик, чтобы она сидела в тени. На ней была белая шляпка с розочкой, вообще в тёте было что-то непоправимо грациозное. Я действительно испытывал огромную симпатию к ней, только я не говорил всё это словами, я не умею говорить такие сентиментальные вещи.
— Сегодня злое солнце, — сказала тётя, — оно иногда прямо светит, сквозь всё... Не смотри на меня так, не надо. Я знаю, что ты думаешь, что я ненормальная.
— Да нет же, — сказал я, — с чего мне так думать? Вы имеете в виду озонные дыры, это же всем известно. Правда, я не слышал, чтобы сейчас над Ближним Востоком, но вполне может быть...
— Посмотри, пожалуйста, что там, — сказала тётя, — я отсюда не вижу. Вон там.
Я обернулся и увидел, что поток людей на улице остановлен, разбит на две части, с двух сторон выставлено оцепление, по образовавшейся благодаря действиям военных площадке ходит высокий человек в футуристическом костюме. Официантка принесла нам мороженое и сказала какую-то фразу. Тётя побледнела.
— Тода раба, — сказал она официантке, а потом мне по-русски, — мы уходим. Подозрение на бомбу.
— Зачем уходить? — сказал я, — смотрите, никто никуда не бежит.
— Я беспокоюсь не о себе, — сказала тётя, — а о Кларе. У неё только что пропал один сын.
— Это достаточно далеко, взрыв не может быть такой силы.
— Это тебе только так кажется.
Я ковырял ложечкой мороженое и смотрел на человека в скафандре. Его движения были медленными и малопонятными для меня. Как будто он делал какую-то китайскую разминку. Раз-минку...
— Это робот, — сказала тётя.
— Что вы говорите, какой же это робот?
— В таких случаях всегда вызывают робота.
— Да нет же, робот совсем другой. На колёсиках. Или на гусеницах...
— Это новая конструкция.
— Тётя, ну что вы говорите, какая такая новая конструкция!
— Я знаю, что говорю.
Зелёная фигура движется, как при замедленной съёмке. Похоже на компьютерную игру, в которую играют одновременно сотни людей. Мои свободные ассоциации не так уж свободны. Они не очень-то отличаются от тётиных фантазий. Остранение? Ну да, а с другой стороны, кажется, что это человек, надевший data-helmet, data-gloves, и реальность вокруг него виртуальная. Включая всех нас. Как герой «Матрицы», он единственный движется в трёхмерном стоп-кадре. В New York Times я накануне прочёл, что Жан Бодрийяр, выступая в Германии на форуме, созванном под эгидой «Сименса», сказал, что система теперь обязательно обратится против себя самой. Поэтому новые удары просто неизбежны. И что отсюда следует? — думал я. Человек (по-моему, тётя уже тоже поняла, что это человек) в скафандре делает руками жест, означающий «отбой», поток людей на улице снова приходит в движение...
Солин встретил меня на террасе возле своего офиса. Он мало изменился, рыжий, косматый, похожий на мультипликационного льва. Только на макушке теперь у него вязаная кипа. Его контора расположена на первом этаже, от зелёной лужайки Солин отделён стеклянной дверью. Оказалось, что он ничего не знал об исчезновении Стасика. Полиция с ним не разговаривала.
— Как ты меня нашёл? — спросил он. Я рассказал про список телефонов. Солин попросил показать ему этот список. Взяв у меня лист, он погрузился в его изучение, как будто это был какой-то тайный шифр. Ещё в студенческие годы было известно, что Солин немного обуян «демоном всеведения» (по-моему, этот термин нам тогда подсказал Арнольд Тойнби). Теперь я имел случай убедиться, что демон Солина не покинул: изучив список, он стал, что называется, мыслью растекашися, совсем как в старые добрые времена у него на кухне. При этом после долгого перерыва в общении мне временами было нелегко ухватить солинскую мысль. Я ещё не потерял нить, пока он увязывал способ управления базами данных «Список» с «датишниками», которые дали ему заказ в рамках проекта новых исследований Торы... Всё последующее я прослушал, задумавшись о своём.
— А что это за метод «Список»? — проснулся я вдруг.
— Ты не знаешь? Это же азы.
— Я до сих пор старался держаться подальше как от программирования, так и от каббалистики.
— Да? И как тебе это удавалось? Я имею в виду программирование. В наше-то время...
— Я работаю актуарием.
— А как же наука?
— А в свободное от работы время.
— Понятно. «И немножко шью», — это называется. Стало быть, ты страховой агент?
— Не совсем.
— Бесстрашный?
— Ну это преувеличение. Математик в страховой компании, я занимаюсь...
— Да знаю, знаю я, кто такие актуарии. Мне нравятся анекдоты про них, недавно получил целый ворох по e-mail.
— Ну вот, теперь будешь знать ещё один.
— А в чём соль?
— Ну, скажем, актуарий пытается застраховать своего брата задним числом.
— Кстати, неплохая идея.
— Так что это за метод, о котором ты говорил?
— А, ерунда. Мне просто пришло в голову в связи с твоими номерами... Там сочетание некоторых чисел мне напомнило кое-что, неважно... А метод прост — при организации базы с помощью «Списка» каждый элемент содержит адрес последующего, но не того, что стоит за ним в базе, а в каком-то другом смысле, например, по модулю, если элементы надо расположить в порядке возрастания, или убывания...
Рядом с солинским компьютером, кроме Торы, лежало несколько книг, по виду художественных, в основном на иврите. Плюс «Листья травы» на английском, «Госпожа Бовари» на французском... Солин ко всему был полиглотом, ещё в университете. Начал он, кажется, с польского, потом был немецкий... Я взял одну книгу, пролистал, взял другую. Солин сказал, что они служат для сравнительного анализа частоты повторений.
— Хочешь ещё кофе? — спросил он.
— Нет, спасибо. О чём Стас с тобой говорил? Он не показался тебе странным? Ты видел его за два дня до того, как он пропал.
— Странным? Я бы не сказал. То есть, не более, чем. Единственное, что меня удивило, это полное отсутствие эмоций. Мы не виделись десять лет, и вот он приходит, и так: «Приветик», как будто вчера мы с ним целый вечер сидели на кухне. Но ты и сам какой-то... Два сапога пара. Впрочем, я понимаю, что ты из-за него... Может, зайдёшь вечерком, и Витка будет рада...
После десерта из фруктов со взбитыми сливками Солин предложил пройтись на пляж. Поплавать в ночном море. Хорошо снимает усталость после работы. Вита осталась дома укладывать детей, мы набросили на плечи махровые полотенца, вышли на улицу.
— По дороге посмотрим машины. Если ты не возражаешь, — сказал Солин. Я кивнул, и мы пошли по дороге, заставленной машинами. Примерно каждая пятая продавалась, мы с Солиным останавливались и читали объявление, приклеенное к стеклу. В конце концов мне это надоело. Солин списал данные видавшей виды «альфа-ромео», положил блокнот в накладной карман своих огромных шорт и сказал:
— Экий ты нетерпеливый. Я уже вторую неделю ищу. И не ропщу, это же важное дело...
Моря не было видно, фонари освещали только песок. Тусклый жёлтый свет, маленькие барханы...
— У меня дежа вю, — сказал я, протирая глаза.
— Ну правильно, — улыбнулся Солин, — потому что ты еврей.
— Нет, — сказал я, — тут что-то другое. К тому же я недавно читал, что восточноевропейские евреи — потомки не семитов, а хазар.
— Это враньё, — сказал Солин, — но если ты не веришь, что ты здесь был, тогда дежа вю означает не что иное, как переполнение оперативной памяти.
— Да ну тебя к чёрту, Солин. Я — человек.
— Ну и что? Если мы исследуем Божественное сознание с помощью машины, неужели ты думаешь, что человеческое не поддаётся?
