Говард Немеров - Игра на своем поле
– Вот как, – вставил Чарльз лишь для того, чтобы что-то сказать. Девушка очаровала его, хотя он и видел в ее искренности элемент трезвого расчета – впрочем, она ведь и сама призналась, что это так. В его время – каким оно вдруг стало далеким! – девушки не говорили так откровенно. Быть может, в этом и есть секрет ее обаяния?
– Не думайте, что я была пьяна, – продолжала она, – просто немного навеселе. Я радовалась, что всем так хорошо, а главное – что я так естественно и непринужденно вошла в роль самой популярной девушки колледжа. Я думала о том, как будет доволен отец, когда убедится, что меня не окончательно испортила европейская система воспитания и я так охотно предоставляю эту возможность американской системе. Все это выглядело вполне безобидно, тем более что нас с Реем как бы и не касалось. Мы были общественным достоянием, вроде короля и королевы на Празднике весны, и эти бараны из Альфа Сигма Сигма (Студенческое общество. Общества или клубы студентов высших учебных заведений США образованы по типу масонских лож, со сложным обрядом посвящения, со своими эмблемами и своим уставом) скакали вокруг нас, пили за наше счастье и грелись в лучах романтической любви, которую сами же придумали. Мы были там лучше всех – самые красивые, самые заметные, самые интересные, совсем как в романе. Я, быть может, и не бог весть как хороша, но, поверьте, в соответствующем туалете вид у меня весьма аристократический. Говорят, я неглупа, ну и потом всем известно, что я богата… А у Рея ни гроша за душой – он из тех, кто таскает камни для пирамид. Не знаю, снобизм это или нет; я просто рассказываю, как все это представлялось многим. И, наконец, он был герой дня, кандидат в сборную страны – словом, красота – награда доблести! Потом воодушевление слегка утихло и мальчики, продемонстрировав своим дамам, что такое высокое чувство, разбрелись с ними по углам, чтобы, так сказать, перейти от поэзии к делу. Рей был нежен, романтичен и неловок, и мне, признаться, все это казалось совершенно прелестным. Он приколол мне свой крохотный значок вот сюда, прямо на сердце, и, надо отдать ему должное, он сделал это с благоговением, не давая воли рукам… Я вас шокирую или вам просто скучно?
– Мне не совсем ясно, при чем тут я, – сказал Чарльз. – Но продолжайте, если вам угодно.
– Я не принадлежу к людям, которые делают только то, что хотят другие. Примерно через неделю я начала понимать, что живу во сне, причем не в своем собственном и даже не во сне Рея, хотя его все это захватило больше, чем меня, а в каком-то коллективном сне о бедном, но примерном юноше и прекрасной принцессе. Тогда я ущипнула себя и проснулась. Чтобы проснуться самой, этого достаточно, но чтобы выбраться из чужого сна, нужно ущипнуть кого-то другого. Рея я ущипнула всего неделю назад, а ребят из общества еще не успела, не говоря уж про всех остальных – ведь эта романтическая история стала у нас в колледже довольно широко известна. Я вернула ему значок в понедельник, кажется, и постаралась проделать все это как можно деликатнее. Я только сказала, что мы не должны связывать друг друга даже в такой степени, пока не убедимся, что это не просто увлечение на один футбольный сезон. Я тогда и не заикнулась о том, чтобы больше не встречаться. Но чего стоит деликатность в таких делах? Здесь либо да, либо нет.
Сначала Рей был ошеломлен, но понемногу загрустил, надулся и под конец сказал, что я не имею права с ним так поступать. Как это, по-вашему, справедливо?
– Для него это был, наверное, страшный удар. – Чарльз попробовал вообразить, что должен чувствовать юноша в возрасте Блента, припомнить собственные переживания в молодые годы, весь ужас отчаяния и одиночества отвергнутой любви – и не нашел в своей душе ничего, кроме бесцветного и сухого подобия прежних чувств.
– Во вторник к вечеру, – продолжала Лили Сзйр, – наш герой успел собраться с мыслями, позвонил мне и дал понять, что, если я не соглашусь восстановить статус-кво, все на свете теряет для него смысл, он ставит точку и «кончает эту историю». Мне и в голову не пришло, что он имеет в виду футбол. Потом в трубке стало тихо, и я на секунду даже испугалась: еще, чего доброго, покончит с собой. Но тут он снова заговорил, и я поняла, что это только романтические бредни и оскорбленное самолюбие. Я еще подумала тогда: ну и прост же ты, мальчик! И вот я… – Лили запнулась.
– Да? Что же?
– Возможно, я сказала не то и не так, но что поделаешь. Я сказала, чтобы он не был тряпкой.
– Тактично.
– Надо же было что-то ему ответить! Наверное, следовало подождать до конца футбольного сезона, но откуда мне было знать, что мои решения, касающиеся моей личной жизни, могут повлиять на судьбу американского спорта?
– Вы хотите сказать, что Блент провалился нарочно, чтобы не участвовать в финальном матче и проучить вас?
– Совершенно верно, – кивнула она. – А теперь наметилось еще кое-что похуже. Он, как видно, рассказал кому-то, во всяком случае, все только об этом и говорят. Я получила серьезный выговор от капитанов болельщиц, Джейн Пэррот и Нэнси Перси, за то, видите ли, что не болею за свой колледж. С минуты на минуту ко мне может пожаловать сам президент Альфа Сигма Сигма. Говорят, что когда рядом беда, то и свое горе легче.
Если это правда, пусть вас утешает мысль, что на меня тоже пытаются оказать давление.
Чарльз невесело рассмеялся.
– Что же вы предлагаете?
– Неофициально, да? Как человеку широких взглядов? Не считаясь с правилами, с тем, что принято, а что нет?
– Хм. На этот счет не могу вам дать твердой гарантии.
– Тогда я ничего не предлагаю. – В ее голосе не было ни тени обиды или неприязни. – Придется мне покорно нести мой дешевый пластмассовый крест, а вам – свой. Извините! – Она протянула ему руку.
– Вы считаете, – сказал Чарльз, – что мне следует вызвать вашего молодого человека к себе, задать для вида два-три вопроса и отпустить с миром, даже если он не отличает Кромвеля от Юлия Цезаря?
– Да, – серьезно кивнула она, – именно. Вызовите его, отдайте ему его футбольный мяч – всучите насильно, если надо, – и велите играть. Внушите ему, что романтическая блажь недопустима. Его может ждать блестящая карьера, и он несет за нее ответственность – не вы и не я, а он сам. Пусть не перед своей командой и не перед колледжем, а хотя бы перед самим собой. Моя просьба, вероятно, звучит неэтично, но, по существу, она в высшей степени нравственна. Это единственно честный путь. И если для нас с вами этот путь оказался нелегким, наказание должен понести наш герой… только, если можно, после завтрашнего матча.
– Ну, а вы? – спросил Чарльз. – Вы тоже возвращаетесь к нему до послезавтра?
Она улыбнулась – на этот раз, как показалось ему, более сердечно.
– Вы хитрый, вас не проведешь. Мне это нравится.
Чарльз тоже улыбнулся, но промолчал; она еще не ответила на его вопрос.
– Я не должна с вами кокетничать, правда? – сказала Лили. – Нет, я не вернусь к нему. Я не могу так: поманить назад и сразу опять прогнать. Это было бы нечестно.
– Вы очень мило говорите о «нас с вами», – хмуро заметил Чарльз, – но имеете в виду, конечно, меня одного. Боюсь, что я не смогу выполнить вашу просьбу, хотя в известной мере я с вами согласен, но все равно сначала надо было бы выслушать самого Блента. Жаль, но что поделаешь.
Раздался бой часов. Двенадцать.
– Не принимайте этого близко к сердцу, – сказала Лили Сэйр. – Я понимаю, что для мужчины, для преподавателя все это сложнее. И потом вы правы: почему вы должны взять на себя неприятную роль, а я – нет? Но я не могу. Не могу – и все.
– Ну, а Блент, он здесь что – вообще ни при чем? – сердито спросил Чарльз. – Почему все идут ко мне и твердят, что я сделал что-то ужасное? Почему Блент все время за сценой? Не я же, черт возьми, провалился по истории!
– Вы опоздаете, вас ждут. – Лили взяла со стола пальто.
– Послушайте, – остановил ее Чарльз. – Ничто еще не решено окончательно. За этот час многое может измениться. Где вас найти, если понадобится?
– Я живу не в колледже, а в городе, у отца. Наш номер есть в телефонной книге.
Они пожали друг другу руки и слегка сконфузились, сообразив, что им все равно выходить вместе. Чарльз помог ей надеть пальто.
– Подвезти вас? – предложила Лили. – Отец подарил мне «бугатти». Каждой молодой американке полагается иметь «бугатти».
Чарльз отказался и проводил ее до машины.
– Жаль, что я человек с предрассудками, – сказал он, когда Лили включила зажигание. – Надеюсь, вам удастся найти другого.
3
По-видимому, «ситуация» была налицо. Меняют ли дело признания Лили Сэйр? В целом, вероятно, нет – по крайней мере с формальной точки зрения. Впрочем, Чарльзу было некогда размышлять над тем, какую занять позицию: он уже и так на несколько минут опаздывал к ректору.