Юрий Коротков - Виллисы
— Азарова, ты же ведешь! Ты же первая идешь!.. Середы нет — как стадо баранов! — Народница ругалась, но никого не трогала: народно-характерный — не основной предмет, здесь старшеклассницы могут послать тебя далеко и красиво.
Потом был обед, такой пресный, что повтори его тут же — и все равно не наешься и не поймешь вкуса. Но и тот половина девчонок пропустили.
Потом литература, и опять переодевались в купальники и длинные шопеновские пачки к дуэту. Света выдала недавно: «А вот угадайте, кто я? Раздеваюсь-одеваюсь, раздеваюсь-одеваюсь, раздеваюсь-одеваюсь. Вы думаете, я проститутка? Нет, я балерина». В других училищах давно отменили школьную форму, но директриса на каждом собрании долбила, что московская школа — лицо советского балета, что форма дисциплинирует, и, бывало, опаздывающие девчонки кое-как натягивали школьные юбки и пиджаки прямо на мокрые купальники.
После дуэта Юлькин класс отправили в фотоцех, «на клеточки». В подвале тупиковая стена была расчерчена в крупную клетку, девчонки по одной выходили в комбинезонах под слепящий свет ламп — спиной к стене, пятки вместе, руки по швам, подбородок вверх, потом профиль слева. Двойные фотографии, похожие на «их разыскивает милиция», подкалывались в личное дело — по ним каждый год перед экзаменами проверяли форму: длину ног, ширину бедер, у кого коротка голень, у кого крупная голова или великовата грудь.
В кабинете анатомии, увешанном схемами человеческих костей, Юлька раскрыла наконец учебник французского, полистала и принялась рисовать узоры на полях. Хаким за соседним столом, скучно подперев одной рукой голову, другой тискал Ильинскую. Та невозмутимо красилась, разложив косметику.
— Что, на дуэте не нащупался? — спросила она, поправляя тени.
— Не, скелет учу…
На улице темнело, в классе зажгли свет — тянулся к концу длинный день, обыкновенный день, неотличимый от других таких же, которые оставляли за собой только привычную боль в ногах и забывались раньше, чем коснешься головой подушки.
Середа вернулась к последнему уроку, математике, села на свое место перед Юлькой.
— Ты что так долго?
— На рентген ездила, — Света обернулась к ней — и вдруг улыбнулась безмятежно и счастливо.
— Ты чего? — спросила Юлька, тоже невольно улыбаясь.
— Весна скоро…
— Экзамены скоро, — буркнула Ия, не отрываясь от тетради.
Когда девчонки после репетиции в учебном театре возвращались в интернат, Юльку окликнула из своей комнаты Галина Николаевна и сказала, что ее ждут внизу.
— Кто? — удивилась Юлька.
— Не знаю. Тебе виднее.
Юлька, как была, в купальнике и клетчатой мужской рубашке вместо халата, сбежала в вестибюль и замерла, едва не натолкнувшись на Игоря. Тот ждал около вахты, сунув руки в карманы необъятной кожаной куртки.
— Привет, — улыбаясь, сказал он.
— Здравствуйте. Вам Лену позвать? — не глядя на него, хмуро спросила Юлька.
— Какую еще Лену? Я к тебе.
— Час уже ждет, — подала голос вахтерша. Похоже было, что Игорь времени зря не терял и успел обаять суровую Ольгу Ивановну.
— Зачем? — спросила Юлька.
— Идите погуляйте, — посоветовала вахтерша. — Что же здесь секретничать.
— У меня увольнительной нет.
— Так пойди возьми. Или здесь погуляйте, недалеко. Что ты все одна, не ходит к тебе никто. Как неживая прямо. И мальчик такой симпатичный, вежливый, не то что другие…
Игорь только подмигивал Юльке: слушай, что умные люди говорят.
В вестибюле было полно народу: стояла очередь к двум автоматам, старшие курсы шли в увольнение, младшие возвращались. Юлька, только чтобы скрыться от любопытных глаз, схватила у кого-то из девчонок куртку и, надевая на ходу, выскочила из училища.
От свежего морозного воздуха у нее закружилась голова. Она быстро отошла от крыльца в сквер — Игорь едва поспевал следом — и резко обернулась:
— Ну?
— Что?
— Зачем пришли? — Юлька воровато глянула вверх, на окна интерната. Голые деревья просвечивали насквозь, в окнах маячили лица девчонок. Ох, разговоров будет!
— Знаешь, давай на «ты»? — предложил Игорь.
— Давайте. Мне все равно.
— Вы всегда так поздно заканчиваете? — кивнул Игорь на училище.
— Десятый урок — в шесть. Потом репетиция до восьми.
— А потом?
— Ужин.
— А потом?
— Уроки надо делать.
— Дисциплина… — протянул Игорь. — А в субботу?
— Как обычно.
— Ну воскресенье-то?! — развел руками Игорь.
— Утром спектакль во Дворце съездов. «Тщетная предосторожность».
— Я приду?
— Приходите, — пожала плечами Юлька. — Мне все равно. Если билет достанете.
— А ты — прима? — улыбнулся Игорь. — Или как это называется?
— Нет. Я вторая, после Светы. Вы ее видели в тот раз.
— Обидно быть второй?
— После Светы — нет. Ей даже завидовать нельзя.
— А Лена?
— А ваша Лена — глухая корда, — с неожиданным злорадством сказала Юлька.
— Что? — не понял Игорь.
— Кордебалет… Ладно, все. Мне пора. Французский учить надо, — повернулась идти Юлька. Французский, конечно, мог и повременить, но она сгоряча выскочила на улицу с голыми ногами и теперь нещадно мерзла.
— Ну так я подожду после спектакля, — утвердительно сказал Игорь.
— Мне все равно.
— Тебе действительно все равно? — спросил Игорь.
Юлька молчала, опустив голову. Исподлобья глянула на него. Игорь ждал, улыбаясь. И чем дольше тянулось молчание, тем больше краснела Юлька сквозь морозный румянец.
Досадливо провела ладонью по горящей щеке. Наконец грубовато сказала:
— Ладно.
— Что?
— Ждите. — И она побежала к училищу.
Как нарочно, первой, кого встретила Юлька в интернате, была Ильинская.
— Хо-хо-хо… — вытянув губы трубочкой, ехидно пропела Илья. Юлька резко обернулась к ней, та отскочила и поплыла дальше, виляя бедрами и посмеиваясь. Значит, весь интернат уже в курсе.
Юлька вошла в комнату и воинственно оглядела девчонок. Те сидели на кроватях с учебниками. Юлька переоделась, натянула на ледяные ноги толстые гетры, подчеркнуто-деловито, как ни в чем не бывало, убралась.
— Последняя крепость пала, — скорбно сказала Света.
— Что? — вскинулась Юлька.
— А?.. Историю читаю, — Света невинно продемонстрировала учебник. Девчонки сдерживали улыбки.
— А вообще, он ничего… — как бы про себя заметила Ийка.
— Ага…
— А главное — ну оч-чень вежливый! — сказала Нина.
— Не то что другие, — закончила Света.
Юлька схватила подушку, швырнула в нее и навалилась сверху под визг и хохот девчонок.
Ночью, засыпая, она вдруг физически ощутила, что где-то в огромном городе в это самое время думает о ней человек. Она даже смутно представила его комнату и вид из окна…
Юлька не любила, не знала и боялась Москву почти так же, как и восемь лет назад, когда нежданно-негаданно оказалась в училище. Для матери развод не прошел даром: вдруг полезла струпьями кожа со щек, и за неделю лицо превратилось в кусок сырого красного мяса. Она заперлась в доме, боясь показаться перед людьми таким чудищем, а летом ей дали отпуск и отправили в Москву, в медицинский институт — лечиться и сидеть на ученых конференциях, демонстрируя редкую форму нейродермита. Зойка и Катя остались в лагере на три смены, а на Юльку не хватило путевки, к матери пришлось взять ее с собой. Месяц Юлька жила в больнице, помогала нянечкам и на кухне, ночевала то в процедурной, то в кладовке — где позволяли дежурные сестры.
В одной палате с матерью лежала плаксивая издерганная тетка с таким же красным мясным лицом — балерина из Большого, которую выжили из театра на пенсию. Она и посоветовала матери показать Юльку в училище. Сама Юлька о балете не мечтала и вообще не думала, просто потому что не видела. Однако все данные — шаг, подъем, выворотность — у нее действительно оказались на редкость. «Хороший материал», — повторили в училище теткины слова, и Юльку приняли. Много позже Юлька поняла, что для матери это было спасение, подарок судьбы: троих детей она не потянула бы.
До первого сентября было еще далеко, но везти Юльку через всю страну домой, а потом обратно было слишком дорого, и мать оставила ее в интернате дожидаться начала занятий — не предполагая, даже в мыслях не имея, что расстается с ней на все восемь лет. Каждое лето мать пыталась собрать деньги Юльке на билет, и каждый раз денег не хватало, каждый раз Юлька ехала в подмосковный летний лагерь училища.
А тогда, в первую ночь, одна в пустом интернате, Юлька свернулась калачиком под одеялом и тихо заплакала, бездомная, потерянная в глухом дремучем городе… Восемь лет прошло, а это детское ощущение осталось: она жила в бетонном бастионе училища, как в замке посреди заколдованного леса, где на каждом шагу неведомая опасность. Случалось, что неделю не выходила в город, даже в старших классах, когда разрешили увольнения, — жила на третьем этаже, занималась на втором, обедала на первом, гуляла во внутреннем дворе.
