Жорж Сименон - Поезд из Венеции
Кальмар не видел лица женщины, потому что она лежала ничком. Крови он тоже не увидел. Тогда он быстро склонился над женщиной и дотронулся до ее руки.
— Мадемуазель Штауб!
Но мадемуазель Штауб была явно мертва.
Не размышляя, не колеблясь. Кальмар попятился, выскочил из квартиры, захлопнул дверь и, не вызывая лифта, помчался по лестнице. Только внизу он обнаружил, что все еще держит в руке чемоданчик.
У него мелькнула мысль вернуться, но шофер уже заметил его и, высунув руку из машины, открыл дверцу. Какое счастье! Иначе Кальмар мог бы зайти в кафе и заказать что-нибудь спиртное, чтобы прийти в себя.
— На вокзал?
— Да, на вокзал.
Куда угодно, лишь бы убраться отсюда.
Пока машина разворачивалась, Кальмар заметил на одном из балконов облокотившуюся на перила парочку, на другом — ребенка в красном, как и у его дочки, купальном костюме, присевшего на корточки возле ярко раскрашенной игрушечной тележки, а на пятом этаже он даже разглядел женщину, принимавшую солнечную ванну — она тоже лежала на животе, как и та…
Ну, а как он должен был поступить? Кальмар вспомнил, что в гостиной мадемуазель Штауб стоял телефон. Разве он не обязан был сразу позвонить в полицию? Но ему это и в голову не пришло. Его единственной мыслью было скорее бежать оттуда, и только сейчас он понял, в какое сложное положение попал.
Что бы Кальмар ответил полицейским, если бы те застали его в чужой квартире у трупа незнакомой женщины, в городе, куда он приехал впервые в жизни?
«— Мне поручили передать ей этот чемоданчик…
— Кто?
— Не знаю. Какой-то пожилой человек. Он ехал со мной в одном купе из Венеции.
— Его фамилия? Адрес?
— Не знаю.
— Почему он поручил это вам?
— Потому что он ехал в Женеву, а здесь поезд стоит всего три-четыре минуты.
— Есть ведь и другие поезда.
— Ему надо было попасть на самолет в Куантрене.
— Какой рейс?
— Он мне не сказал.
— Но он доверил вам этот портфель и сообщил, что намерен лететь самолетом?
— Да.
— Значит, сейчас он находится на пути в Женеву?
— Не думаю.
— Почему?
— Потому что после Симплонского туннеля я его больше не видел.
— Вы полагаете, что он сошел с поезда посреди туннеля?
— Не знаю.
— Но, несмотря на это, вы принесли сюда чемоданчик? Где же он вам его вручил?
— Он дал мне не чемоданчик, а ключ от автомата номер сто пятьдесят пять в багажном отделении. Я запомнил номер. И еще он дал мне разменную монету и десять швейцарских франков на такси».
Все это звучало бы крайне неубедительно. Кальмар представил себе сцену с полицейскими, затем то же самое у полицейского комиссара и в кабинете следователя.
Но ведь он не сделал ничего дурного! По существу, у него даже не было желания оказывать услугу незнакомцу. Тот, можно сказать, принудил его, и этот чемоданчик попал к нему в силу случайного стечения обстоятельств. И не по доброй воле он вошел в дверь Арлетты Штауб, имя которой было ему неизвестно еще несколько минут назад, хотя листок с ее адресом и лежал у него в бумажнике.
Она в самом деле была мертва, рука ее уже окоченела. Кальмар понятия не имел, отчего она умерла, он только знал, что на ней были туфли на высоких каблуках, туго натянутые чулки, бледно-розовая шелковая комбинация и что смерть, по-видимому, наступила в ту минуту, когда женщина одевалась — ей оставалось накинуть лежавшее на диване платье и взять сумочку.
Гостиная была обставлена кокетливо, дорого. Вероятно, в квартире имелась и ванная, и кухня, а может быть, и еще одна, комната… Если только диван не превращали на ночь в кровать. Но Кальмар ничего не видел, кроме гостиной, и мог лишь предполагать.
Однако нельзя же было бы на все вопросы отвечать, что он ничего не знает.
— Четыре франка семьдесят.
Кальмар протянул шоферу купюру в десять швейцарских франков и заколебался, не оставить ли портфель в машине. Но это было рискованно. Кто-нибудь мог обнаружить портфель до отъезда Кальмара в Париж. А найти его по такой примете, как кремовый, помятый после долгой езды в поезде костюм, не представляло труда.
Всего половина седьмого. Там, на Лидо, Доминика и дети уже ушли с пляжа — по вечерам обычно становилось свежо — и, нагруженные купальными халатами, ведерками, лопатками, надутым мячом и большой полотняной сумкой, приближались к пансиону.
— Мамочка, можно нам принять душ завтра? Ты же видишь, мы совсем не грязные.
— Каждый вечер — одна и та же песня! Вы оба в песке с головы до ног.
— Песок ведь не грязь, морская вода все очищает.
— Не спорьте, дети, из-за вас у меня опять разболится голова.
Обычно Доминика взывала к нему:
— Жюстен, уговори их… Хоть бы раз Жозе послушалась меня без пререканий!
На вокзале Кальмар спустился в туалет, намереваясь оставить чемоданчик, но сообразил, что это не пройдет незамеченным. Удрученный, он вновь поднялся на перрон. Ему хотелось сесть на ступеньки лестницы и, подперев голову руками, ждать развития событий.
До поезда оставалось еще два часа — как ему представлялось, два самых опасных часа.
Почему-то Кальмар считал, что в поезде он почувствует себя спокойней, особенно после переезда границы.
Он вошел в привокзальный ресторан. Бара со стойкой там не было, и ему пришлось сесть за столик, чтобы заказать виски. С ним это случалось редко, он почти никогда не пил, разве что немного виноградного вина за едой. Даже содовую «Кампари» он попробовал только благодаря своему попутчику, и она так ему понравилась, что он выпил потом бутылочек пять или шесть в течение дня.
«Я порядочный человек!» Он всегда был порядочным человеком. Всегда старался поступать как положено. Он часто жертвовал собой для других, как, например, только что — провел отпуск на пляже, который возненавидел с первого дня.
Номера в пансионе были тесные, без удобств, иногда приходилось по полчаса ждать, когда освободится душевая в конце коридора. Дети требовали, чтобы не закрывали дверь в их комнату, так что за целые две недели им с женой удалось урвать лишь несколько минут близости, да и то Доминика непрестанно шептала: «Тише!» или «Подожди!»
Так неужели он заслужил такую кару — за что должен он терзаться раскаянием, как преступник, да и вести себя, как преступник?
Почему его спутник, имени которого он так и не узнал, исчез на перегоне между Домодоссолой и Бригом, где-то в нескончаемом Симплонском туннеле? Судя по его настроению во время поездки, он совсем не походил на человека, собиравшегося покончить с собой. И тем не менее под предлогом, что он торопится на самолет (теперь Кальмар все больше убеждался, что это был только предлог), он дал Кальмару, которого видел впервые, судя по всему, важное поручение.
Что там такое в этом чемоданчике, который стоял сейчас на стуле рядом с ним?
Но если неизвестный не покончил с собой, то почему и каким образом он исчез? Может, кто-то столкнул его с поезда, когда он входил или выходил из уборной?
Такое предположение казалось более правдоподобным — что-то не верилось, чтобы незнакомец скрылся на вокзале в Бриге, смешавшись с толпой. Бриг — пограничная станция, и там проверяют паспорта всех пассажиров как в поезде, так и при выходе в город.
— Мадемуазель!
Он щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание официантки.
— То же самое, пожалуйста!
— Еще раз виски?
А если во французской таможне его попросят — что весьма вероятно — открыть чемоданчик, от которого у него нет ключа?
«Простите, господа… Я потерял ключ в дороге».
Чемоданчик был внушительный, из настоящей кожи, а не из какого-нибудь заменителя. В чем, в чем, а в этом Кальмар разбирался, так как почти десять лет имел дело с синтетикой.
Заметно было, правда, что чемоданчик изрядно поношен. Должно быть, его немало таскали по залам ожидания вокзалов, аэропортов, по разным учреждениям. Но замки превосходного качества, это не дешевые замки, которые легко открыть перочинным ножом.
«Господи, пронеси…»
Он не верил в бога, точнее, давно перестал верить, но, видимо, в глубине души сохранил искорку веры, вспыхнувшую в трудных обстоятельствах. Два года назад, когда Жозе должны были срочно оперировать по поводу острого аппендицита, он тоже шептал: «Господи, пронеси…»
Он даже дал какой-то обет, но, конечно, не помнил какой, поскольку не выполнил его. Что подумают дочь и жена, если узнают, что он задержан в Лозанне по подозрению в убийстве молодой женщины у нее на квартире? А господин Мандлен? А его друг чертежник Боб и все сослуживцы?
— Я вот думаю, мадемуазель, не перекусить ли мне перед дорогой? В парижском поезде есть вагон-ресторан?
— В поезде двадцать тридцать семь? Боюсь, что нет. Могу вам предложить филе из окуня, цыпленка в сметане, пирог со сморчками.
