Яблоневый дворик - Даути Луиза

— Я только что объяснял вашему мужу, — ответил Лоренс, — что с юридической точки зрения это усугубляет ваше положение. У вас появляется мотив. Конечно, остаются вопросы. Например, почему второй обвиняемый совершил то, что совершил? Вы говорите, вы с ним просто друзья? Вы ведь не так уж давно знакомы?

— Нет, — сказала я.

Количество противоречий в моих словах зашкаливало. В атмосфере невидимыми летучими мышами витали не заданные вслух вопросы. Даже муж не расспрашивал меня о природе наших с тобой отношений. Он предпочел мне поверить.

— Конечно, трудно сказать, как на данном этапе поведет себя обвинение, — добавил Лоренс. — Они могут сделать упор на жестокости мистера Крэддока, что автоматически усиливает ваши мотивы ему отомстить, а могут, напротив, настаивать на версии секса по взаимному согласию, — тогда они выставят вас лгуньей.

— С какой стати мне это делать? — Мой голос оставался спокойным. Лоренсу, конечно, было невдомек, чего мне стоило это спокойствие.

Он пожал плечами.

— Причин сколько угодно. Например, вы рассердились на Крэддока потому, что он не перезвонил вам, как обещал. Или еще что-нибудь в этом роде. Такое часто бывает.

Меня возмущала легкость его тона, как и его фамильярность и упорное стремление к обобщениям. Я — не общее, хотелось мне сказать. Я — частное.

На сей раз гениальный юнец при всей своей толстокожести сумел что-то прочитать на моем лице.

— Поймите: я сейчас выступаю адвокатом дьявола. Мы должны предусмотреть все варианты. Вам следует подготовиться к любым поворотам. На вас прольются потоки грязи. Главная проблема обвинения в делах о сексуальном насилии заключается в том, что женщины слишком легко отказываются от борьбы. — В его голосе звучало искреннее недоумение. — Это сильно усложняет нашу работу.

Охваченная яростью, я уставилась на Лоренса. Гай встал из-за стола. Мгновение — и он сорвал с рейлинга над плитой нож и приставил его к горлу Лоренса. Тот замер с разинутым ртом. Затем слегка приподнял руки и умоляюще взглянул на меня выпученными глазами. Я остолбенев смотрела на Гая, но не произнесла ни слова.

Абсолютно спокойным голосом Гай поинтересовался:

— Что вы думаете теперь, мистер Уолтон?

Молчание. По-видимому, Лоренс решил, что самое лучшее для него — не реагировать.

— Сказать вам, о чем вы думаете? — услужливо предложил Гай. — Хотите знать, что происходит вот в этот самый момент в вашей голове? Я имею в виду с точки зрения биологии?

Лоренс молчал и не шевелился, даже не сглатывал слюну. Гай продолжил:

— Сейчас я расскажу, как ваш мозг реагирует на угрозу — в упрощенной версии. В медиальном отделе височных долей располагается группа ядер, объединенных в так называемое миндалевидное тело, — оно в свою очередь является частью лимбической системы, но мы не будем в это вдаваться. В случае угрозы задача миндалевидного тела как можно быстрее послать организму сигнал к началу действий для достижения единственной цели — обеспечить выживание. Да, за логику отвечает кора головного мозга, но, как вы только что убедились, она реагирует не так быстро, как миндалевидное тело. Я поясню. — Гай говорил, не переводя дыхания. Точно так же он читал лекции — методично, пункт за пунктом, без пауз. — Часть вашего мозга, отвечающая за логику, не подозревает о грозящей вам опасности, а именно: что я перережу вам горло. Во-первых, вы знаете, что многим известно, где вы сейчас находитесь; во-вторых, мы у нас дома, где останутся следы крови; в-третьих, как нам с Ивонн избавиться от тела; и последнее — ей и так хватает неприятностей. Логический аппарат подсказывает вам, что я не намерен вас убивать. Однако ваше миндалевидное тело, та его часть, что отвечает за инстинкты, не просто говорит вам, а кричит: замри, не шевелись, делай то, что спасет твою шкуру. Как я уже сказал, миндалевидное тело работает быстрее, чем кора мозга, — так вышло в результате эволюции. Будучи застигнутыми врасплох и не имея времени рационально взвесить свои шансы на выживание, мы стремимся любой ценой предотвратить свою гибель. Итак, вывод. Наша единственная цель — выжить. В ситуации, когда уровень угрозы неизвестен, миндалевидное тело реагирует быстрее, чем кора головного мозга. Всегда.

Гай замолчал, но не двинулся с места. Через несколько секунд Лоренс медленно отвел руку Гая с ножом подальше от своей шеи.

— Вы были очень убедительны, — выдавил он. Гай вернул нож на прежнее место и сел за стол. Лоренс смотрел на меня.

Я тоже смотрела на него. Будь я проклята, если стану перед ним извиняться. Вместо этого я довольно мягко произнесла:

— Как видите, одно дело — обсуждать проблему с профессиональной точки зрения, и совсем другое — зависеть от ее решения. Для нас слишком многое поставлено на карту. Вся наша жизнь. — Лоренса, судя по виду, это не убедило, и я добавила: — Мы оба пережили очень тяжелое время.

Лоренс приподнял подбородок, будто проверяя, цела ли шея.

— В этом я не сомневаюсь.

* * *

Лоренс ушел, я закрыла за ним парадную дверь, задвинула засовы, накинула цепочку, хотя было еще не слишком поздно. Мы больше никуда сегодня не собирались и никого не ждали. Гай стоял у меня за спиной. Наши взгляды встретились. Он сказал: «Пойдем», и по его голосу и выражению лица я поняла, что он на грани срыва. Я кивнула. Он поднимался по лестнице первым, и, глядя на его опущенные плечи, я понимала, что ему действительно все это осточертело. Осточертело быть сильным и не задавать лишних вопросов, а больше всего осточертело меня поддерживать.

Я вошла вслед за ним в спальню. Он сел на край кровати лицом ко мне и обхватил голову руками. Я подошла и встала возле него на колени. Отняла его руки от лица и вдруг поняла, что мне нужно сделать. Вымолить у него одно единственное одолжение. Иначе нам не справиться с надвигающейся бедой. Я не знала, стоило ли подлавливать его в момент слабости, но отступать было некуда. Другого случая может и не быть. Как вскоре выяснится, предчувствие оказалось верным. Через две недели меня снова арестовали. Как мне объяснят, ты пытался передать мне из тюрьмы записку — вполне невинного содержания, но ее оказалось достаточно, чтобы меня обвинили в нарушении условий содержания под залогом, хотя его инициатором была не я. Состоится еще одно слушание, без моего участия, и мой залог будет отменен. Время до суда и в ходе процесса я проведу в тюрьме Хэллоуэй.

Я не поднимала на Гая глаза, но не сомневалась, что он смотрит на меня. За все годы, прожитые с ним, мне не случалось о чем-то его умолять. У нас, разумеется, бывали стычки. Я могла попросить его пропылесосить лестницу, потому что ненавижу это занятие. Могла одернуть: не гони машину, мы не на пожар едем. Могла огрызнуться: ты же знаешь, когда поджимают сроки с работой, я становлюсь раздражительной. Наконец, могла попросить: пожалуйста, порви со своей молодой любовницей. Но все это были просьбы, а не мольба.

— Гай… — начала я.

Мы редко называли друг друга по имени. Наверное, как все пары со стажем. Имена — это для чужих. Нам они не нужны — мы слишком хорошо знаем друг друга.

— Я хочу тебя кое о чем попросить. — Я говорила ровным голосом, чтобы он понял: для меня это серьезно.

Он молчал.

— Что бы ни случилось, пожалуйста… — Мой голос не дрожал и не срывался. Я подняла на него глаза. Он по-прежнему смотрел на меня, а я все еще держала его руки в своих ладонях. — Пожалуйста, держись в стороне. Пожалуйста. Не ходи в суд. — Он не отвечал, и я добавила: — Ты все равно ничем мне не поможешь.

Он резким движением высвободил свои руки, поднялся и зашел мне за спину. Я опустила голову, думая, что он собирается уйти, и мой голос дрогнул:

— Не уходи, Гай, поговори со мной, пожалуйста…

Он подошел к комоду и оперся на него, опустив голову.

— Я никуда не ухожу. Я не брошу тебя в беде, ты что, забыла?

Я все так же стояла на коленях возле кровати и молчала.

В конце концов он сказал: