Александра Маринина - Оборванные нити. Том 1
— Я не хочу целыми днями возиться с зассанными тряпками, — возмущалась Лена. — Я встаю ни свет ни заря, чтобы до ухода в школу успеть навести в доме чистоту, а когда прихожу, нахожу сплошные лужи и кучи! Сколько еще это будет продолжаться? Я не могу спокойно ужин ребенку и больной матери приготовить — на кухне повернуться негде, потому что ты постоянно там толчешься!
Ее претензии были, в общем-то, справедливыми, но Сергей искренне недоумевал: неужели его жене не жалко щенка? Неужели она не может просто потерпеть, пока лапка придет в порядок и удастся пристроить Коржика? Сам он, с одной стороны, неприхотливый и непритязательный в том, что касалось физического комфорта, а с другой стороны, много лет проработавший сначала санитаром, потом медбратом в реанимации, не видел ничего страшного в том, чтобы убрать чьи-то испражнения, подтереть и помыть пол, постирать тряпку. Он не был ни ленив, ни брезглив.
«Вот и в этом мы с Ленкой общего языка не находим», — грустно думал Саблин, собираясь домой после окончания рабочего дня. Он чувствовал, как в нем нарастает тупая усталость от этого противостояния и взаимного непонимания.
Сергей уже запирал кабинет — как обычно, он уходил последним, — когда в конце коридора появился дежурный санитар по имени Костя.
— Михалыч, там вас спрашивают. Я просто так говорю, — он подошел поближе и понизил голос, — а то вы мне потом вставите за то, что не сказал. Но я бы вам не советовал идти.
Санитар считал возможным что-то «не советовать» врачу — судебно-медицинскому эксперту! Саблин не смог скрыть надменной усмешки.
— Это почему, позвольте спросить? — с подчеркнутой вежливостью произнес он, хотя обычно этого санитара называл просто Костиком и на «ты».
Лицо санитара Кости приобрело выражение одновременно испуганное и плутоватое, он вообще был славным парнем, с хорошим чувством юмора, исполнительным, в отличие от большинства других санитаров, но имеющим один, по мнению Сергея, весьма существенный недостаток: совершенно не умел чувствовать и держать дистанцию, не видел разницы между собой и врачами и частенько позволял себе панибратское обращение, которое все ему прощали за то, что работал он все-таки очень хорошо и к тому же был единственным санитаром судебно-медицинского морга, который не пил вообще. Ничего и никогда. «Таких днем с огнем не сыщешь, таких санитаров в моргах просто не бывает», — говорили о Костике.
— Криминальный элемент, — заговорщическим шепотом сообщил он Сергею. — Хотят побазарить с лепилой, который Москаленко и Жолобова вскрывал. Рожи преотвратные! И настроены серьезно, у них аж куртки на боках топорщатся от обилия спецсредств убеждения и принуждения. Не ходили бы вы, Михалыч, от греха подальше.
Сергей молча отодвинул Костика и пошел к входной двери. Еще не хватало, чтобы этот сопляк ему указывал!
Во дворе стояли два черных джипа, вокруг которых нервно прогуливались мужчины разного возраста, но вполне определенного типажа. Самый старший, лет сорока пяти с крупным носом и злыми темными глазами, увидев вышедшего Саблина, ткнул пальцем в бок одного из молодых, бритого наголо «качка». «Качок» немедленно послушался — двинулся в сторону Сергея.
— Слышь, лепила, это ты Куркуля и Жлоба вскрывал?
Сергей сдвинул брови, делая вид, что не понимает, о ком идет речь, хотя клички парней, отравленных угарным газом, отлично помнил.
— Ну, Москаленко и Жолобова, — пояснил «качок».
— А-а-а… Да, я. И что?
— Пацаны интересуются знать, от чего они коня двинули. Скажешь? Или как?
При слове «как?» торс «качка» выразительно шевельнулся, давая Сергею возможность узреть очертания спрятанного под тонкой лайковой курткой пистолета.
— Скажу, — покладисто согласился Сергей. — От отравления угарным газом. Такова причина их смерти.
— Погоди, не уходи, — бросил «качок» и потрусил к носатому.
Доложив ему полученную информацию, он снова вернулся к Сергею, который стоял на крыльце и курил.
— А кто их газом отравил? И как это случилось? — задал он очередные вопросы.
Сергей пожал плечами:
— Понятия не имею. Это не мой профиль. Мое дело — установить причину смерти, а вот уж кто там эту причину организовал и почему, это дело следствия. У них и спрашивайте, они должны это знать.
— Так не знают же ни хера! — со злостью выплюнул из узкогубого рта «качок». — Дела нет, «отказной» написали. Никто никого не ищет и ничего не выясняет.
«Вот мастера! — со злостью подумал Саблин. — Два явно криминальных трупа ухитрились в отказной материал упаковать! Учат их этому специально, что ли?»
— Ну, я-то тем более ничего не знаю. Мне не говорят, — усмехнулся он. — И когда отказной материал составляют, с судебными медиками не советуются, а то не дай бог мы скажем что-нибудь такое, после чего дело возбуждать придется.
«Качок» снова совершил рейс от крыльца морга к носатому боссу и обратно.
— Слышь, лепила… — снова завел он свою шарманку.
На этот раз Сергей все-таки прервал его.
— Сергей Михайлович, — сказал он, выпуская сигаретный дым прямо в лицо братку.
— Чего-чего? — не понял тот.
— Меня зовут Сергеем Михайловичем. Если хотите о чем-то поговорить со мной, обращайтесь ко мне по имени. И на «вы».
— Это… Сергей… Михайлович… — обращение по имени-отчеству явно давалось ему с трудом. — Ну, короче… Пацаны народ не жадный, когда дело своих касается. Велено передать: мы за ценой не постоим. Скажи, сколько. Нам надо точно знать, что с ними случилось.
Скажи, сколько… Интересно, а что будет, если назвать сумму? Сергей много раз слышал о том, что эксперты за взятки идут на преступление — разглашение содержания акта экспертизы, то есть тайны следствия, несмотря на то что письменно предупреждаются об ответственности за это. Но здесь следствия нет, следователем вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, так почему бы не сказать? Хотя сказать-то ему, в сущности, нечего. Раз не было возбуждено дело, стало быть, никто обстоятельств смерти Москаленко и Жолобова не выяснял, то есть обстоятельства эти так и остались никому неизвестными. Даже если бы Саблин и захотел заработать на вполне невинном нарушении, ему это не удалось бы. И снова накатила волна отвращения: брать деньги у тех, для кого слово «смерть» означает только путь решения проблемы, и больше ничего? А как же в зеркало потом смотреть?
— Я ничего не знаю, — твердо повторил он. — А если бы знал все равно не сказал бы. Не имею права. И вам это прекрасно известно.
«Качок» распахнул куртку, демонстрируя оружие.
