Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7
— В одной книге?
— Их набралось несколько.
— И в них регистрировалась каждая операция или процедура?
— Да.
— И вы ставили свою подпись?
— Да.
— Кто вел этот журнал?
— Один медрегистратор. Чех. Не помню, как его звали.
Эйб сунул Шоукроссу записку: «Хорошо бы встать и крикнуть: „Соботник“ — интересно, вспомнит ли он тогда».
— Знаете ли вы, что стало с этими журналами?
— Представления не имею. Когда пришли русские, в лагере наступил хаос. Я бы очень хотел, чтобы эти журналы появились здесь, — они доказали бы мою невиновность.
Сэр Роберт молчал, словно пораженный громом. Судья медленно повернулся к Кельно.
— Сэр Адам, — сказал он, — вы говорите о доказательстве вашей невиновности. Но вы в этом деле истец, а не ответчик,
— Я хотел сказать… Они стерли бы пятно с моего имени.
— Продолжайте, сэр Роберт, — сказал судья.
Хайсмит вскочил и постарался как можно скорее смягчить впечатление, которое произвела оговорка Адама.
— Значит, все это время вы были заключенным и находились под надзором немцев.
— Да, заключенным. Были эсэсовцы-санитары, которые следили за каждым нашим шагом.
— А кроме надзора за вами были ли у этих санитаров, подчиненных доктору Фоссу, какие-нибудь другие обязанности?
— Они производили селекцию моих больных… отбирали жертв для газовых камер.
В зале суда наступила тишина — снова было слышно только тиканье часов. Англичане знали все это только понаслышке. А здесь у них на глазах сэр Адам Кельно, бледный, как мел, словно приоткрыл занавес, развернув перед ними эти страшные картины.
— Вы не хотели бы, чтобы мы объявили перерыв? — спросил его судья.
— Нет, — ответил Адам. — Не проходит и дня, чтобы я об этом не вспоминал.
Сэр Роберт вздохнул, взялся за лацканы своей мантии и так понизил голос, что присяжным приходилось напрягаться, чтобы его расслышать.
— Как происходила эта селекция?
— Иногда немец просто указывал пальцем на кого-нибудь, проходя по палате. На тех, кто на вид имел меньше всего шансов выжить.
— Сколько их отбирали?
— Это зависело от того, сколько к нам привозили на уничтожение из других лагерей. Когда газовые камеры оказывались недогруженными, остальных брали из больницы. По сто человек в день, иногда по двести или триста. Когда привезли несколько тысяч венгров, нас некоторое время вообще не трогали.
— Как далеко от вашей больницы находились газовые камеры?
— В пяти километрах. Их было видно от нас. И… и запах до нас доходил.
Абрахам Кейди живо вспомнил свое посещение лагеря «Ядвига» и невольно с жалостью взглянул на Адама Кельно. Господи, как же можно было там устоять и не сойти с ума?
— Что делали при селекции лично вы?
— Видите ли, когда они отбирали кого-нибудь, то писали у него на груди номер. Мы обнаружили, что эти номера легко смыть. Мы подменяли этих больных теми, кто умер за ночь. Поскольку немцы сами не имели дела с трупами, это некоторое время сходило нам с рук.
— Сколько людей вы смогли спасти таким путем?
— По десять — двадцать из каждой сотни.
— И как долго это продолжалось?
— Много месяцев.
— Можно сказать, что вы таким путем спасли несколько тысяч человек?
— Мы были слишком заняты спасением людей, чтобы их считать.
— Прибегали ли вы к другим способам обмана немцев?
— Когда они заподозрили, что мы отправляем в газовые камеры трупы, они стали составлять списки, и тогда мы стали подменять фамилии. Многие из тех, кто жив и сейчас, годами жили в лагере под чужими фамилиями. Кроме того, через подполье мы узнавали заранее, когда будет очередная селекция. Тогда я оставлял в больнице как можно меньше больных, а остальных отправлял на работу или прятал.
— Когда вы это делали, вы принимали во внимание национальность или религиозную принадлежность заключенных?
— Жизнь есть жизнь. Мы спасали тех, у кого, по нашему мнению, было больше всего шансов выжить.
Хайсмит сделал паузу, чтобы его следующие слова лучше дошли до слушателей, и спросил о чем-то своего помощника, а потом снова повернулся к трибуне.
— Доктор Кельно, вы когда-нибудь давали свою кровь для переливания?
— Да, много раз. Там были некоторые образованные люди, ученые, музыканты, писатели, которых мы твердо решили спасти, и иногда мы переливали им свою кровь.
— Расскажите, пожалуйста, суду, в каких условиях вы жили.
— Я жил в бараке, где размещались примерно шестьдесят мужчин.
— А на чем вы спали?
— На матрасе, набитом соломой пополам с бумагой. У нас было по простыне, подушке и одеялу.
— Где вы принимали пищу?
— В маленькой кухне в углу барака.
— Какие там были удобства?
— Один туалет, четыре умывальника и душ.
— Какую одежду вы носили?
— Из полосатой бумажной ткани.
— С опознавательными знаками?
— У всех заключенных над левым нагрудным карманом были нашиты треугольники. У меня — красный, это означало, что я политический заключенный. Кроме того, сверху на нем была нашита буква «П», означавшая, что я поляк.
— Кроме уничтожения заключенных в газовых камерах, убивали там еще кого-нибудь?
— Кроме эсэсовцев, за заключенными присматривали еще немцы-уголовники и немецкие коммунисты, которые часто проявляли такую же жестокость. Когда они хотели кого-нибудь уничтожить, то просто забивали человека до смерти, а потом вешали на его собственном поясе и регистрировали смерть как самоубийство. Эсэсовцы знали, что эти звери берут на себя часть их работы, и делали вид, что ничего не видят.
— Были ли еще случаи убийств, официальных или каких-нибудь других?
— Я уже говорил, что в бараках с первого по пятый находился экспериментальный центр. Между вторым и третьим бараками была бетонная стена. Когда газовые камеры оказывались перегружены, около нее расстреливали людей — десятками и сотнями.
— Использовались ли еще какие-нибудь способы убийства?
— Инъекция фенола в сердце. Это вызывает смерть в течение нескольких секунд.
— Вы видели это?
— Да.
— Вам когда-нибудь приказывали сделать такую инъекцию?
— Да. Эсэсовец доктор Зигмунд Рудольф, ассистент Фленсберга. Он велел мне сделать нескольким больным инъекции глюкозы, но я уловил запах фенола и отказался. Больные забеспокоились, но эсэсовцы-охранники избили их и привязали к стульям, после чего он сам ввел им примерно по сто кубиков. Они умерли почти мгновенно.
— Были ли вы за это наказаны?
— Да. Зигмунд Рудольф назвал меня трусом и выбил мне зубы.
— Доктор Кельно, давайте вернемся к баракам с первого по пятый. Насколько я понимаю, установлено, что ими командовали штандартенфюрер Фосс и ассистент Зигмунд Рудольф. Расскажите, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, в каких отношениях с ними вы находились.
— С Фленсбергом я дела почти не имел. А Фосс занимался экспериментами по стерилизации. Одним из способов было облучение женских яичников и мужских семенников большими дозами рентгеновских лучей. С ним работал один врач-еврей, доктор Дымшиц. Вероятно, он слишком много знал, потому что его отправили в газовую камеру. Вскоре после этого Фосс вызвал меня и другого польского врача — Константы Лотаки и сообщил нам, что нас время от времени будут вызывать для проведения операций в пятом бараке.
Вот-вот перед слушателями должны были раскрыться страшные тайны пятого барака. Баннистер и О’Коннер поспешно записывали каждое слово Адама. Гилрей старался сохранить внешнее бесстрастие, несмотря на обуревавшие его чувства.
— Продолжайте, пожалуйста, сэр Адам.
— Я спросил Фосса, какие это будут операции, и он сказал, что я должен буду удалять отмершие органы.
— Как вы на это реагировали?
— Лотаки и я были в большом беспокойстве. Фосс ясно дал понять, что, если мы не согласимся, нас ждет та же судьба, что и доктора Дымшица.
— То есть за отказ вас отправят в газовую камеру?
— Да.
— Вы уже ранее отказались делать инъекцию фенола. Приходила ли вам мысль отказаться и на этот раз?
— Это было совсем другое дело. Фосс сказал, что, если мы откажемся, операции будут делать эсэсовские санитары. Мы решили обсудить это со всеми другими врачами из заключенных. Мы собрались вместе и решили, что это означало бы верную смерть для всех пациентов Фосса и что Лотаки и я как врачи обязаны спасти этих людей.
— Вы сказали, что говорили со всеми без исключения врачами из заключенных?
— Со всеми, кроме доктора Марка Тесслара. Он ненавидел меня еще с тех пор, как мы были студентами в Варшаве. Позже, в лагере «Ядвига», он принимал участие в экспериментах Фосса.
— Минуточку, — прервал его Томас Баннистер, вставая.
