Чарльз Сноу - Дело
Выставлять на общественное обсуждение дела колледжа, доводить до того, чтобы он «попал в газеты», было, по мнению Брауна, недопустимо и непростительно. Позволив себе угрожать этим Брауну, Скэффингтон тем самым исключал себя из круга людей ответственных. Он не мог рассчитывать, что в дальнейшем коллеги будут полагаться на него или считаться с его мнением. И в то же время добился перелома именно Скэффингтон, и никто другой.
Забавно было, что и Браун, и Мартин, и все остальные мастера закулисных интриг очень часто переоценивали значение людей проницательных, хитрых, знающих, как поступить в том или ином случае. Обычно в небольшом обществе, каким был совет колледжа, на всякий тонкий хитроумный ход всегда находился встречный ход, не менее тонкий и хитроумный, так что в конце концов добиться своего можно было, только решившись на поступок недопустимый и непростительный.
Предложение Брауна носило примирительный характер и было всесторонне продумано. Он сказал, что делает его, посоветовавшись предварительно с другими старейшинами. Найтингэйл кивнул; разморенный же теплом и сытным обедом, Уинслоу успел задремать в кресле. По существу предложение сводилось к тому, что старейшины по собственной воле и без всякого нажима со стороны членов совета колледжа предлагают, в третий и последний раз, пересмотреть дело. Но, как сказал Браун, не было никакого смысла затевать это, не изменив как-то процедуру. Поэтому старейшины — опять-таки по своей доброй воле — предлагают одно коренное изменение и одно второстепенное. Второстепенное изменение заключается в том, что поскольку, по уставу, они имеют право кооптировать других членов, они предполагают обратиться к Полю Яго с просьбой войти в состав суда. Если бы он еще в самом начале пожелал того, он все это время принимал бы участие в разбирательстве дела. «Среди нас есть люди, хорошо знающие его, хотя за последние годы он, можно сказать, отошел от дел, — сказал Браун, в прошлом самый близкий друг Яго, — мы считаем, что он внесет свежую струю и поможет нам разобраться в наших затруднениях. И я не допускаю мысли, чтобы даже злейший враг мог обвинить Поля в недостатке гуманности и доброты».
— К своему сожалению, — заметил Г.-С. Кларк, — за все время я не сказал с ним и двух слов.
— Ну, в прежние годы, Г.-С., вы увидели бы от него много хорошего, — ответил Браун, готовый в корне задушить скрытую оппозицию.
— Не могли бы вы рассказать нам о нем немного?
— Что же вы хотели бы услышать от меня? Я думаю, Люис подтвердит, что он всегда был готов помочь в беде всякому…
Вот потому-то мне и хотелось, чтобы его включили в состав суда. Редко приходилось встретить человека более человечного. Но это соображение не удовлетворяло Кларка; он сидел с видом таким рассудительным, таким благоразумным, с такими кроткими глазами; костяшки пальцев его больной руки багровели на скатерти, а я как зачарованный в недоумении смотрел на него.
— Может быть, у него есть какие-нибудь сильные привязанности? — не унимался Кларк.
— Я сказал бы, что в свое время у него были сильные личные привязанности, если вы об этом.
Выяснилось, что нет.
— Меня больше интересует, привержен ли он какой-нибудь идее.
— Не думаю, — ответил Браун.
— Ну, может быть, тогда он религиозен?
— Не сказал бы. Отец его был духовного звания. Состоял членом совета колледжа Святой троицы в Дублине, но, по-моему, Поль еще в довольно ранней молодости порвал с католиками.
Кларк, очевидно, забеспокоился. Браун с веселым смехом здравомыслящего человека, говорящего о другом таком же здравомыслящем человеке, добавил:
— Но, конечно, Поль всегда был надежным консерватором. По правде говоря, он иногда так сильно отклонялся вправо, что и мне было за ним не угнаться. Знаете, как это бывает в старых протестантских ирландских семьях?
Кларк расцвел прелестной улыбкой одобрения. Наконец-то я понял, в чем дело: он опасался, что Яго окажется человеком прогрессивных взглядов. Навязчивые идеи свойственны, представителям не одной только стороны, думал я. Стоило Кларку услышать прогрессивное слово, и ему сразу же начинала чудиться повсюду левая опасность. И вот таким воздухом — Фрэнсис и Мартин, жившие здесь, даже не замечали, насколько он был отравлен, — дышал колледж все время, пока тянулось дело Говарда. Даже здесь, за столом, при слове «консерватор», большинство из них — и, без сомнения, «смутьян» Скэффингтон в том числе — испытало своеобразное, общее для всего этого класса чувство удовлетворения, уверенности в завтрашнем дне.
Навязчивые идеи свойственны представителям не одной только стороны; и тут, по ассоциации, я вспомнил Говарда, пустыми глазами уставившегося в пространство, охваченного манией преследования, спрашивающего, кто повинен в исчезновении фотографии.
Вопрос о приглашении Яго был решен положительно.
Второе изменение — «и вот из-за него-то, — сказал Браун, — я и решил пригласить на наше совещание Люиса Эллиота» — удивило всех своей неожиданностью. Оно заключалось в том, что, по решению старейшин, на суде во время разбирательства дела будут присутствовать два юриста — «один — чтобы защищать интересы Говарда, и другой — для того, чтобы, если можно так выразиться, оказать помощь и самим старейшинам».
Суд рассчитывает, что защиту Говарда, сказал Браун — само радушие и благожелательность, — согласится взять на себя «наш старый добрый друг…». Он озарил меня улыбкой. Он знает, что Люис уже давно не занимается юридической практикой, но ведь это же будет не официальный процесс. Он уверен, что Фрэнсис Гетлиф, Мартин и остальные будут чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что Люис присутствует на суде и направляет шаги Говарда. Что же касается приглашения второго юриста, это означает, что придется посвятить в тайну кого-то еще, но у них есть на примете один «завоевавший блестящее положение член колледжа, хорошо известный старшему поколению, человек, который не спасует перед Люисом, а это, мы считаем, при существующих обстоятельствах необходимое условие».
В заключение Браун сказал, обращаясь к Фрэнсису и Мартину, что это предложение санкционировано ректором. Тут он вдруг заговорил совсем как шогун[24], делающий официальное заявление от имени японского императора. Старейшины прекрасно сознают: претендовать на то, что юристы сумеют уделить им много времени, нельзя; они считают, что пересмотр дела может полностью уложиться в несколько дней.
Фрэнсис Гетлиф спросил меня, сумею ли я устроиться со своими делами? Полистав записную книжку, я ответил, что до конца июня не смогу выкроить и трех свободных дней кряду.
— Ну, это ничего, — сказал Мартин, — значит, ты согласен?
— Если вы согласитесь ждать столько времени…
— Вот и хорошо! — Голос Мартина звучал бодро и возбужденно. На мгновение из-за обеденного стола мы с ним шагнули назад в далекое прошлое. Передо мной был не твердый, самоуверенный человек, во многих отношениях куда более компетентный, чем я сам. Это снова был младший брат, обратившийся к старшему за помощью, верящий в мои силы, так же как и в детстве, гораздо больше, чем я того заслуживал.
— Но это значит, что еще два месяца пройдут зря, — запальчиво сказал Скэффингтон.
— Об этом, безусловно, все мы сожалеем, — ответил Браун спокойно, но не слишком приветливо. — Надеюсь, однако, мы все согласимся, что сейчас было бы ошибкой портить бочку меда ложкой дегтя.
— Не уверен, смогу ли я согласиться.
— Придется вам все же согласиться, — сказал Фрэнсис Гетлиф. — Браун пошел на большие уступки. Это справедливое предложение, и мы должны сделать все, чтобы оно дало результат.
Голос Фрэнсиса звучал авторитетно. Скэффингтон подчинился без дальнейших возражений. Обладая преувеличенным чувством долга, он тем не менее умел еще и уважать — он питал простодушное уважение к высокому положению. Фрэнсис был для него почти пределом высокопоставленности, Скэффингтон прислушивался к нему и в то же время слегка побаивался его.
И вдруг Скэффингтон получил поддержку со стороны человека, питавшего очень мало уважения к высокому положению и не боявшегося никого. Г.-С. Кларк с кроткой, чуть капризной улыбкой вмешался в разговор:
— При всем моем уважении, должен сказать, что я в большой степени разделяю чувства Джулиана. Наши взгляды по существу дела диаметрально противоположны, но, ей-богу, я согласен с ним, что дело не терпит дальнейшего промедления.
— Нет, — сказал Найтингэйл, — главное — добиться правильного решения.
— Вы зря тратите красноречие, — возразил Кларк. — Я лично уверен, что правильного решения мы уже добились и что теперь его нам только лишний раз подтвердят.
— Поживем — увидим! — сказал Найтингэйл с открытой самоуверенной улыбкой.