Николай Гарин - Таежная богиня
Поэтому его скоропалительная и в высшей степени странная женитьба, которая произошла вскоре после получения диплома, ошеломила всех, кто его знал.
После возвращения с практики у него, помимо страсти к рисованию, появились еще два увлечения — изучение вогульского фольклора и... разглядывание девушек. Причем последнее было опять-таки странным и необычным. Он не просто молча посматривал на девушек, заглядывая им в глаза, он что-то искал в них, пытаясь вспомнить забытое. Он, казалось, все время сравнивал их с кем-то.
Бурные события после защиты дипломной работы закрутили Матвея. Праздничная, разгульная атмосфера новеньких, с иголочки горняков — инженеров-геологов коснулась и его. А довольно симпатичный, интересный, необычный юноша с дипломом в кармане и талантом художника заинтересует кого угодно, если в его глазах — желание любить.
Матвей действительно изнывал от ожидания обжигающих чувств, от переполнявшей его нежности. Он созрел, определился и был готов к любви. Матвей понимал, что его “изумрудная” женщина не просто вымысел сознания или обыкновенная мистика, в самой глубине души он верил в ее сверхъестественное происхождение. А начитавшись мифологической литературы и сопоставив с тем, что видел, Матвей определился — он встречался с прекрасной и неповторимой, божественной Калтась-эквой! — верховной матерью-богиней! Которая являлась женой или сестрой самого Нуми-Торума — верховного бога всех манси. Что она Земная мать, праматерь всех духов, хозяйка и волшебница северной тайги и гор. Калтась-эква всегда молода и красоты необыкновенной.
...Уже в конце выпускного вечера рядом с Матвеем оказалась шустренькая, быстроглазая хохотушка Вика, первокурсница с их же факультета. Веселье продолжалось почти до утра. Что и как было дальше, Матвей не любил вспоминать, а может, действительно не помнил.
Когда Матвей проснулся, то сначала услышал привычный перезвон внизу, на кухне, потом почувствовал запах свежей выпечки. Хоть голова и была залита свинцом, он все же улыбнулся, радуясь, что дома, что дикие оргии выпускного позади. Однако когда открыл глаза и попытался подняться — его охватил ужас! Скосив глаза, он похолодел. Рядом лежала вчерашняя хохотушка!
Матвей был готов провалиться сквозь землю. Девица крепко спала. Он порывисто сел и уставился на неожиданную находку. Широкое, мятое лицо, пухлые губы, разбросанные по подушке волосы, наполовину выбеленные перекисью водорода, перегарочный “выхлоп”... Матвей осторожно приподнял одеяло — девица была совершенно голой. Катастрофа!
С минуту, просидев истуканом, Матвей тряхнул головой, вяло встал, оделся и спустился с чердака. Мать суетилась у плиты.
— Мам?! — жалко улыбаясь, Матвей развел в стороны руки, дескать, что тут поделаешь, моя работа. Казни.
Маргарита Александровна выпрямилась, повернулась к сыну и, с печальной укоризной покачивая головой, покрутила у виска пальцем.
— Ох, Матвейка, Матвейка, какой же ты дурачок! — вытирая руки о фартук, почти шепотом проговорила мать. Ее глаза быстро наполнялись влагой. Она подошла к Матвею и, обняв его за шею, тихо заплакала, как плачут при безвозвратной потере.
Через месяц Матвей женился, а еще через восемь месяцев у него родился сын Никита.
Вика, Виктория и после замужества осталась веселой и беззаботной. Она забросила учебу. Матвей зарабатывал много. Кроме того, в начале семидесятых он вошел в группу первооткрывателей крупного месторождения платины на Северном Урале, за что ему выделили двухкомнатную квартиру почти в центре Свердловска. Виктория была в восторге. Теперь чуть ли не каждый вечер она была готова посещать театры, принимать гостей или ходить к внезапно появившимся многочисленным знакомым. А Матвей работал. Приезжая домой, он, к огромной радости жены, забирал сына и увозил его в Сысерть к бабушке.
Матвей долго не обращал внимания на многозначительные взгляды, намеки, а порой и откровенные уверения соседей по дому, что его Виктория, мягко говоря, погуливает. Но проверять у него не было ни желания, ни времени. Он работал как одержимый. Да и Урал держал. Часто по месяцу, а то и по два он не появлялся дома. А когда приезжал, забирал сына и тут же уезжал к матери.
Как-то тихо и незаметно они с Викторией оттолкнулись друг от дружки и поплыли своими путями-дорогами. Матвей почти перестал появляться в квартире, а Никита все дольше жил у бабушки, пока совсем не остался.
Главным для Матвея был Урал. Он заглядывал в него все дальше и глубже. Добросовестно и самозабвенно отдавался работе. За ним числилось не одно открытие. Его именем назывались два месторождения. Звали в науку. Пророчили большое будущее. Но сам Матвей все больше и больше уходил в... Камень, как он для себя определил. Ему то ли казалось, то ли он на самом деле стал чувствовать Урал кожей, всем своим нутром. Он слышал напряжение каменных глубин, голоса, вздохи минералов, их мелодичный звон, чувствовал аромат пород.
Кроме того, Матвей внимательно изучал мифы и легенды каждой вершины, ручейка или камня. Он разговаривал с ними, рисовал их “портреты” в альбоме, добавляя в изображение содержательную суть. Познал множество обрядов и ритуалов вогулов. Горы стали ему близкими и понятными.
Этюды он привозил и осторожно показывал своему приятелю Фомичеву, который, пожалуй, был единственным, как ему казалось, кто понимал его работы, ценил и горячо верил в него. Матвей готовился к своей первой выставке.
Однако наряду с успехами в нем неумолимо росло пока смутное, но все более и более усиливающееся чувство резкой перемены в судьбе. Это чувство, с одной стороны, торопило его сделать еще что-то более важное и значимое, с другой — остужало, намекая, что все его дела здесь и сейчас не более чем суета.
На следующий год Гердова перебросили на новый участок. В том же районе, но подальше от Лиственничного увала. Там и произошла трагедия...
Виктор-Шатун (продолжение)
Никита проснулся от холода. В вагончике было светло. Пахло кислым, утробным, — результатом вчерашней целебной процедуры. Он резко поднялся и, подойдя к Виктору, прислушался. Ровное ритмичное дыхание Шатуна успокоило его и обрадовало. Никита вышел из вагончика и зажмурился. Яркое слепящее солнце было повсюду. Оно просачивалось через зажмуренные веки, одежду, кожу, отражаясь от чистейшего снега, солнце заливало небольшую долину искрящейся белизной.
Вернувшись в вагончик, он будто ослеп. Здесь было темно, как ночью.
— Ты не мечись, пообвыкни, — услышал он слабый голос Виктора.
— Ну, как ты? Что-то болит? — набросился он на того с вопросами.
— Да ты не суетись, Столица, поживу еще, — хрипло ответил Шатун и попросил воды. — Горло болит, ободрал, видно, ногтями, и голова кружится.
— А как желудок? — не удержался Никита.
— Пусто, гулко и противно, — чуть живее ответил Виктор. — Ты давай спроворь завтрак. Я чаю попью, а ты свари себе пшенку с мясом.
Разжигая костерок, Никита вспомнил про разбитую вечером бутылочку из-под коньяка. Поднялся и пошарил ногой — никаких осколков. Поискал в углах — тот же результат.
— Ты что там потерял, Столица?
— Да, — нехотя ответил Никита, — вчерашний вечер.
— А-а! Не ищи, вчерашний вечер у меня.
Завтракали молча.
— Мне надо денек отлежаться, а ты можешь идти на Хальмер, схемку я накидаю, — и Виктор полез в рюкзак.
— Не-е, — сыто потягиваясь, ответил Никита, — вместе пришли, вместе и уйдем. А то опять выпьешь что-нибудь несъедобное.
— А что, я разве что-то пил? — спокойно спросил Виктор.
Никита вскочил, словно и не съел огромное количество каши с мясом.
— Ты шутишь?! А коньяк?!
— Не-ет, я пью только водку, если ты имеешь в виду алкоголь.
У Никиты заныли виски. “Значит, сон!”
— Слушай, а почему тогда тебя так прихватило? — не унимался Никита.
— Не знаю, наверное, сыпанул что-то не то в кружку. Может, вместо корня мухоморчика бросил. Это со мной бывает.
Остаток дня Никита молчал. Он лежал на своей лавке и делал вид, что спит. “Если я переутомился, надо отдохнуть”, — думал он, отлеживая до боли бока.
— Слышь, Столица, — через какое-то время нарушил тишину Виктор, он был уверен, что его напарник не спит, — а вообще, ты пацан ничего! Спасибо, что вытащил меня! Я действительно мог коньки отбросить. Слышишь, нет?
— Да слышу. На здоровье, — почти равнодушно ответил Никита.
— Вчера ты какого-то армяшку все время поминал, — Виктор повернулся на бок, — что за хмырь?
— Да так, забудь. Плод больного воображения, — Никите не хотелось говорить и думать на эту тему. — Ты бы про отца моего рассказал, — неожиданно предложил он напарнику.
— А что про него рассказывать? — Виктор опять повернулся на спину и, глядя в потолок, продолжил: — Интересный был мужик, я тебе доложу. Кстати, а как он, говоришь, погиб?
