Чезаре Павезе - Избранное
Не стушевавшийся Пьеретто уже принялся болтать, замешавшись в группу миланцев. Никто еще не танцевал. Тощий Чилли развлекался в одиночку, поглощая пирожки, и видно было, как у него ходит кадык. Орест опять исчез. Заметив это, я посмотрел на Габриэллу. Она что-то говорила Поли, а всклокоченный юнец тянул ее за запястье. Она смеялась, и продолжала говорить, и уступала юнцу. В этом платье она была очень хороша. Я спросил себя, сколько из присутствующих мужчин прикасались к ней, сколько из них путались с ней до Ореста.
Остальные женщины мне не понравились. Все они, блондинки и брюнетки, были вроде Розальбы. Развалившись в креслах, они холодно смеялись и чокались. Худая, самая раззолоченная и накрашенная, все еще не двинулась с места. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и слушала разговор мужчин с фальшиво невинным выражением порочного личика.
Потом я вдруг увидел, что все танцуют. Контральто пело тот самый блюз. Ореста все не было. Габриэлла кружилась в объятиях Додо, который, и танцуя, сохранял ледяное спокойствие. Мне показалось очевидным, что этот лысеющий, верно уже поживший и саркастически настроенный человек — как раз такой мужчина, какой ей нужен. Он что-то шептал ей, и Габриэлла смеялась, почти касаясь губами его щеки.
Я прошел через комнату, чтобы налить себе вина, и натолкнулся на Пьеретто, который ел лед.
— Ты еще держишься на ногах? — сказал я ему.
Он снисходительно посмотрел на меня.
Чудаковатый Чилли подошел к нам, пробравшись между парами. Я ожидал, что он отпустит какую-нибудь шутку — состроит рожу или кукарекнет, — но он протянул нам руку.
— Очень рад, — сказал он надтреснутым голосом. И, подмигнув, добавил: — А здесь уютненько.
— Вы первый раз здесь? — спросил Пьеретто.
— Я даже не знаю толком, где мы, — сказал он тем же дребезжащим голосом. — Мы были в клубе и играли в покер, а приятели заехали за нами. Я думал, мы едем в казино, но потом увидел Мару, и она мне сказала: «Мы едем к Поли». А кто же еще вспоминает о Поли? Мне сказали, что он сошел с ума. — Чилли вытаращил глаза как сумасшедший. — Между прочим, что за штучка служанка? — шепотом спросил он. — Та, рыжая… Годна к употреблению?
— Вполне, — сказал Пьеретто.
— Что говорят о Поли в Милане? — спросил я.
— А кто же знал, что он еще жив? От него только и проку, что можно прошвырнуться сюда.
Похожий на птичку своими мелкими, резкими движениями, он повернулся к двери, стянул курточку на талии и ушел.
— Симпатичный парень, — проговорил я. — Элегантный и искренний.
Пьеретто тряхнул головой и окинул взглядом стол и танцующие пары.
— Все они искренни, — сказал он убежденно. — Едят, пьют и блудят. Чего ты хочешь? Чтобы они научили тебя, как это делается?
— Где Орест? — спросил я.
— Если бы ты принадлежал к их обществу, ты бы делал то же самое…
Я опрокинул еще рюмку и вышел.
Хорошо было уйти в ночь и постоять на насыпи. Музыка и шум голосов у меня за спиной звучали приглушенно, а вокруг все тонуло в темноте, и казалось, я парю среди звезд.
Вернувшись, я отвел Габриэллу в сторонку и сказал ей:
— Орест ждет тебя возле дома.
— Если он сумасшедший…
— Не знаю, кто из вас больше сумасшедший, — сказал я. — Меня, например, никто не ждет.
Она засмеялась и выскользнула наружу.
Время от времени образовывался кружок, и Пьеретто разглагольствовал, смеялся, флиртовал с женщинами. Пока еще никто не предлагал выйти всей компанией в рощу. Проигрыватель неустанно пел. В сущности, было легко смешаться с этими людьми. И женщины и Додо хотели только веселиться. Надо было веселиться вместе с ними. До утра было еще далеко.
Прилежнее всех танцевали Поли и эта худая с кольцами. Настал момент (Габриэлла давным-давно вышла), когда проигрыватель умолк. Поли и худая остановились, держа друг друга в объятиях, прижимаясь друг к другу. Остальные толпились вокруг Чилли, который, преклонив колени на ковре, с завыванием простирался ниц перед фотографией Поли в рамке с подпоркой, поставленной на пол. Присутствовал при этом и Пьеретто, все еще не натешившийся.
Вдруг Чилли затянул литанию. Мара, белокурая подружка Додо, смеялась до слез и, вытирая глаза, умоляла его перестать. Остальные хлопали Чилли. Пошатываясь, подошел Поли и тоже засмеялся.
Но тут раздался голос Пьеретто. Он сказал, что у всякого уважающего себя бога есть рана в боку.
— Пусть подсудимый разденется, — объявил он. — Пусть он покажет нам рану.
Послышалось еще несколько смешков, потом все умолкли. Худая, оставшаяся за кругом, допытывалась:
— Что там такое? Что происходит?
Я не осмеливался смотреть на Поли; с меня довольно было другой пунцовой физиономии.
Кто-то поставил пластинку; тут же образовались пары. Я подошел к столу выпить и оказался в обществе Додо, который вертел головой, кого-то ища.
— Ее здесь нет, — сказал я ему, — сейчас придет.
Он поднял рюмку и едва заметно подмигнул мне. Я кивнул ему без тени улыбки. Мы друг друга поняли.
Я был очень пьян. От шума и гама у меня все туманилось перед глазами. В глубине комнаты я увидел сидящего Поли. Кто-то говорил с ним — там был и Пьеретто, — и он выглядел спокойным, слегка осовелым. Правда, он был бледен, но теперь уже все казалось каким-то бледным.
Вошли Габриэлла и Орест.
XXIXТеперь многие вышли из дому и слонялись под соснами. Собирались спуститься по склону холма. Искали кого-то, кажется, Поли и ту, с кольцами. Проигрыватель молчал. Я пошел выпить еще рюмочку джину.
Проходивший мимо Орест хлопнул меня по плечу. Он так и сиял от счастья.
— Все в порядке?
У него тоже были взъерошены волосы.
— Только бы уехали эти типы, — сказал он.
— Что говорит Габриэлла?
— Ей не терпится спровадить их.
Как раз в эту минуту вышли Габриэлла с Додо.
— Ладно, — сказал я, — тебе надо выпить.
В окно веяло свежестью, даже холодком (теперь по вечерам и по утрам равнину окутывал туман). Мимо магнолий прошла Пинотта с подносом, и в тени кто-то обнял ее. Она вырвалась и убежала, разроняв бокалы. На шум из сосняка отозвались крики «ура».
— Видал, — сказал я Оресту, — разгулялись напропалую. А где Пьеретто?
— Только бы они уехали, — сказал он.
Мы были одни на веранде.
— В эту ночь ты можешь мне сказать, — проговорил я, поднеся бокал ко рту, — ты был с ней на балконе? Ты ее взял?
Орест посмотрел на меня и что-то сказал, едва шевеля губами. Я подался вперед. Он с улыбкой тряхнул головой и ушел.
Я услышал, как кто-то отхаркивается на лестнице, потом донеслись приглушенные голоса. По-видимому, поднимались в спальни. Может, и в мою. Я не удержался и вышел на порог. Никого не было. Тогда я с заготовленной улыбкой на случай, если кого-нибудь встречу, стал взбираться по лестнице. Повсюду горел свет, и это вызывало ощущение одиночества. Наверху тоже никого не было. Я вошел в свою комнату, закрыл за собой дверь, зажег и погасил свет. Никого. Я сел у окна и покурил в темноте. Из сосняка доносились крики, гомон, неясные голоса. Я думал о Греппо, утратившем свою девственность.
Меня вывел из задумчивости шум шагов в коридоре. Я вышел и увидел голубую юбку Габриэллы, которая сворачивала на лестничную площадку. Я нагнал ее на середине лестницы. Она ничего не сказала, только сделала мне гримасу, и мы вместе спустились.
— Устала? — сказал я.
Она пожала плечами. Я не спросил у нее про Додо. Мы вместе вышли из дому. Послышался женский визг и скрипучий смех Пьеретто.
— Веселятся, — сказал я.
Опустившись на ступеньки, Габриэлла потянула меня за руку.
— Посиди со мной минутку, — сказала она заговорщицким тоном.
— Если подойдет Орест, ему это не понравится, — пробормотал я.
— Ты не в духе? — улыбнулась она. — Хочешь выпить?
— Послушай, — сказал я. — Что у тебя было с Орестом?
Она не ответила мне, но и не отпустила мою руку. Я чувствовал ее дыхание и ее аромат. Я прижался щекою к ее щеке и поцеловал ее. Она отодвинулась от меня. Ничего не сказала и отодвинулась. Я не прикоснулся к ее губам. Она не ответила на мой поцелуй. Теперь у меня колотилось сердце, наверняка и она это чувствовала.
— Дурак, — сказала она холодно. — Видел? Вот это у меня и было с Орестом.
Я был унижен и подавлен. Я слушал ее, опустив голову.
— Вы мальчишки, — сказала она, — все, и Орест, и тот, третий. Что вы хотите? Мы с вами друзья, ну и что дальше? На этом все и кончается. К зиме вы вернетесь в Турин. Оресту тоже нужно вернуться. Ты должен ему это сказать. У Ореста есть девушка, пусть он женится на ней. Я тут ни при чем.
Она замолчала. Немного погодя я сказал:
— Ты ревнуешь?
— Ах, перестань. Только этого не хватало.
— Тогда, значит, Поли ревнует…
— Не говори глупостей. Ты должен только сказать Оресту, что я не могу располагать собой. Ты ему это скажешь?
