Самид Агаев - Седьмой Совершенный
— Вы могли бы изменить мир, — повторил Имран.
Джафар покачал головой.
— Мир устроен столь совершенно, что не нуждается ни в чьих вмешательствах. Более того — ничего нельзя изменить, Аллах так замыслил его. Жизнь на земле развивается по одному ему ведомым законам, и все, что так мучает тебя: несправедливость, обман, вероломство — это частности, и они тоже имеют свое место в стройной системе мироздания. Все взаимосвязано. Это представление, в котором по замыслу автора кто-то должен умереть, а кто-то выжить, один обманет, а другой будет обманут.
Теперь покачал головой Имран.
— Не верю. Это очень удобно. Отстраниться и сказать, так все задумано. Постой, — воскликнул, вспомнив, Имран, — ведь ты отвергал предопределение, но то, что ты говоришь не что иное, как предопределение «кадар».
Джафар рассердился. Он поднялся, сбросив с себя одеяло.
— Ты зачем сюда явился? Спорить со мной? — грозно спросил он.
— Нет, — ничуть не испугавшись, сказал Имран, — я пришел спросить совета.
— Мир пытаются изменить пророки, а я не пророк, я имам — духовный глава мусульман, предстоятель на молитве.
Джафар сделал несколько шагов к краю террасы и поманил Имрана.
Имран подошел.
— Посмотри, — сказал имам, указывая вниз. Имран опустил глаза долу и в ужасе отшатнулся. Он стоял у края пропасти, в которой клубился тяжелый серый дым.
— Назваться пророком и попытаться изменить мир, — сказал имам, — все равно, что шагнуть в эту бездну. Для этого нужно иметь мужество, граничащее с безумием.
Имран сделал осторожный шаг и заглянул в пропасть, пытаясь разглядеть дно. В этот момент он почувствовал сильный толчок в спину и полетел вниз с криком.
Ахмад Башир хотел было разбудить Имрана, но вдруг почувствовал смертельную усталость. Тогда он лег у противоположной стены, положил кулак под голову и мгновенно заснул, увидел свою жену, в испуге побежал и упал, наливаясь тяжестью. Жена победно закричала, и от крика Ахмад Башир проснулся. Подняв голову, он увидел Имрана, с трудом постигающего действительность. Ахмад приподнялся и сел, привалившись к стене.
— Что же ты так орешь, приятель, спать не даешь?
Имран недоуменно посмотрел по сторонам.
— А где девушка? — спросил он.
— Девушка, — оживился Ахмад, — какая девушка?
Но Имран уже все вспомнил.
— Нашел меня все-таки, — угрюмо сказал он.
— Нашел, — согласился довольный Ахмад, — от меня, брат, далеко не уйдешь.
— Одного понять не могу, чего ты тянешь время?
— Не понял.
— Давно бы уже убил меня. Чего ты ждешь?
— Кажется, парень, ты не в себе, — озаботился Ахмад. Он поднялся и сделал шаг к Имрану, желая, потрогать его лоб, но Имран выхватил кинжал и сказал:
— Не подходи.
Ахмад Башир остановился.
— Вот она — благодарность! Ищу его по всему городу, а он на меня кинжал наставляет.
На Имрана накатила слабость. Он прислонился к стене, рукавом оттер выступившую на лице испарину. В этот момент Ахмад Башир, сделав обманное движение, выбил кинжал из рук Имрана.
Хамза в нерешительности топтался перед спальней Абу-л-Хасана. Он никак не мог решить, стоит ли дело того, чтобы будить хозяина в такую рань. Наконец, собравшись с духом, он открыл дверь и тихо кашлянул, Абу-л-Хасан сразу же открыл глаза и привычно спросил:
— Хамза?
— Я, господин.
— Что случилось?
— Там человек пришел, стоит у ворот. Он сказал, что айары схватили человека по имени Ахмад Башир и держат его в заточении. Я подумал, что надо разбудить вас, ведь так звали вашего вчерашнего гостя.
— На улице холодно? — спросил Абу-л-Хасан.
— Очень холодно, господин, старики говорят…
— Дай мне зимний кафтан и шерстяной плащ, что-то знобит меня. Да свет зажги, не вижу, где мои шаровары. Оружие дай, и сам одевайся, пойдешь со мной.
— Вдвоем? — ужаснулся Хамза.
— Сколько охраны в доме?
— Два человека, господин. Он сказал, что их много.
— Да знаю я, что их много.
Абу-л-Хасан, наконец, попал в штанину ногой, натянул шаровары, подошел к окну, пытаясь, что-нибудь разглядеть в темноте.
— Я, господин, хочу напомнить вам, что при приеме меня на работу военные действия не были оговорены, — робко сказал Хамза.
— Ты еще здесь? — разозлился хозяин.
— Нет, господин, меня уже нет, — сдался Хамза.
— Пошли охранника в казармы к дейлемитам, пусть у дежурного возьмет от моего имени десять человек гвардейцев.
— Десяти не мало будет? — озабоченно спросил Хамза.
Что-то просвистело и ударилось в стену рядом с ним. Хамза пригнулся и выскочил из комнаты. Не дожидаясь прибытия гвардейцев, Абу-л-Хасан в сопровождении Хамзы и второго охранника отправился по указанному адресу.
Он вполне мог бы отправить туда людей, а сам остаться дома и совесть его была бы чиста. Подобает ли лицу, занимающему столь важный пост, участвовать в боевых операциях, подвергая свою жизнь опасности. Но Абу-л-Хасан не понимал, что происходит, и это его беспокоило. Какова была цель визита Ахмад Башира? Что стоит за захватом его айарами? Какие их интересы он ущемил? Есть ли здесь какая-либо связь? В Багдаде не должно было происходить ничего такого, что не было бы известно тайной службе. Провожатый остановился и указал на дом.
— Это здесь, господин.
— Благодарю тебя, возьми вот, — Абу-л-Хасан протянул монету. Но проводник отказался.
— Я сделал это не из-за денег.
— А из-за чего?
— Из любви к ближнему.
— Ты христианин?
Вопрос остался без ответа. Проводник повернулся, сделал несколько шагов и скрылся в ближайшем переулке. Абу-л-Хасан отправил охранника навстречу гвардейцам, а сам остался ждать в тени от дома. Через некоторое время он спросил:
— Ты чего дрожишь?
— От холода, господин, — солгал Хамза, хотя сабля, висевшая на поясе, действительно холодила ляжку.
— Может, не будем ждать их, — предположил Абу-л-Хасан, — пойдем вдвоем, ты впереди, а я прикрою сзади.
— Я надеюсь, что вы шутите, господин, — трагическим голосом сказал управляющий, но тут же взбодрился, — они идут, господин Абу-л-Хасан.
Действительно это были гвардейцы-дейпемиты. Их командир, подойдя, приветствовал Абу-л-Хасана.
— Какие будут приказания, раис? — спросил офицер.
Абу-л-Хасан осмотрел солдат. Они были вооружены копьями, мечами и табарзинами.
— Копья оставьте здесь, в доме от них проку мало. Сложите вот здесь, у стены.
— Не растащат? — обеспокоился командир. — Имущество — казенное.
— Мой управляющий присмотрит за ними. Надо оцепить этот дом, в нем две двери и четыре окна, войдем в двери.
— Окна блокировать? — спросил офицер.
— Не надо, пусть бегут, у нас другая задача. Вперед.
Потеряв оружие, Имран вцепился в Ахмад Башира. Они упали на пол, где короткое время, тяжело дыша боролись, но, как известно, массивного противника лучше держать на расстоянии. Имран вскоре совсем обессилел и затих, придавленный тушей Ахмад Башира.
— Не такой уж, ты и больной, — наконец, совладав с дыханьем, отметил Ахмад Башир.
В ответ Имран глухо произнес:
— Может, все-таки сойдешь с меня. Я же все-таки не девушка.
— То-то я и смотрю, — пробурчал Ахмад, но Имрана отпустил, взял кинжал, сел рядом и принялся чистить острием ногти.
— Тебя завербовали, чтобы ты убил меня? — спросил Имран.
— Много чести, — ответил Ахмад Башир, осторожно обрезая сломанный в схватке ноготь.
— Откуда же у тебя исмаилитский знак, только не говори, что нашел. Слишком много совпадений. Вероятность нашей встречи была очень мала.
— Я не хотел тебе этого рассказывать, — нехотя начал Ахмад Башир, — но думаю, от тебя будет польза, человек ты не глупый. Кроме того, когда я тебя увидел, то обрадовался. Старею, наверное, душа истончается, дух слабеет. Короче говоря, я решил предложить тебе долю в своем предприятии. Дело очень сложное и очень опасное, но за него платят хорошие деньги. Если выгорит, то получишь столько денег, что сможешь купить себе роскошный дом с садом, завести прислугу и взять еще десяток жен.
Имран недоверчиво хмыкнул.
— Но я не успел предложить, потому что ты сбежал. Если ты согласен, то я тебе все расскажу.
— Сначала объясни, откуда у тебя знак.
— Это все одна история.
— Сколько?
— Пятьсот тысяч золотых динаров.
Для Имрана это были невообразимые деньги, поэтому он даже не удивился, а только кивнул в знак согласия.
— Откуда все-таки у тебя исмаилитский знак? — недоверчиво спросил он.
Вместо ответа Ахмад Башир сказал:
— В моей жизни, приятель, есть одна закономерность — все мои несчастья начинаются с того момента, когда я отпускаю тебя на волю.
